Владимир Казаков - Голубые капитаны
Владимир Казаков - Голубые капитаны краткое содержание
КНИГА ПЕРВАЯ. А-7 УХОДЯТ В НОЧЬ
Матери — Анастасии Николаевне
Почти мальчишки
В воскресный день Сенной базар похож на растревоженный улей: сунь палец — ужалят. Так думал Ефим Мессиожник, подходя к толкучке, в которой действительно сновали подозрительные типы, жирующие на бедах войны.
— Чаво надо? Чо имешь? — заступил дорогу небритый парень и, лениво подождав, пока Мессиожник презрительно измерит его взглядом от сломанного козырька смятой военной фуражки до сапог-гармошек, исчез.
— Кто угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… — звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще: — Серебряная. От мужа осталась, упокой его, боже! — Повернулся Мессиожник, видит: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в сморщенной ладони ее круглый кусочек белого металла — царская медаль.
— Зачем так, мать?
— Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.
В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолетов. Думал, задержится — пожует. Не пришел вагон. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошел хлеб на табак для ребят сменять.
— Нате, бабуся, — протянул он ржаной ломоть.
— Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!
— Я ж вам так даю, бесплатно.
— Нет, и нет, и нет, я не нищая, тогда возьми, возьми, голубок, — сунула в руку ему медаль, и он еле успел удержать старушку, отдал последние два куска.
Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.
— Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести…
— Па-а-труль! — заголосила баба, обвешанная стираными солдатскими штанами.
Вмиг поредела толпа, и будто рассек ее надвое истошный вопль. В «просеке» Мессиожник увидел курсантов из военно-планерной школы, где он работал по найму заведующим складом запасных частей. Знакомые ребята Владимир Донсков и Борис Романовский, в новенькой полевой форме, с красными повязками на рукавах, придерживая ремни карабинов у плеча, медленно двигались прямо на него…
— Ты чего здесь потерял, Фима? — спросил Донсков.
— Да вот… — посмотреть, — не сразу нашелся Мессиожник. — Хотел хлеб на табак разменять.
— Не связывайся с охламонами. Мы уже двоих самогонщиков выловили. Куда сейчас?
— Домой пойду, Володя.
— Тебе хорошо, а нам здесь торчать до захода. Служба!.. Ну, пока, Ефим!
— До завтра! — попрощался и Романовский.
Курсанты сочувственно посмотрели вслед Мессиожнику, их сверстнику, которого никогда не возьмут в армию. Он уходил, чуть припадая на правую, короткую с рождения, ногу.
…К вечеру с юга пополз туман, медленно растекаясь по берегам Волги. Блекли случайные огоньки затемненных улиц, нахохлились и полиняли домики в Глебучевом овраге под Соколовой горой. Город затягивался серым покрывалом, тонул в настороженной тишине.
Быстро темнело. Владимир Донсков и Борис Романовский неторопливо поднимались в гору по узкой тропке, виляющей в зарослях бересклета и акаций.
Донсков шел, нагнув голову, но ветки то и дело пытались сорвать натянутую до ушей пилотку, царапали руку, выставленную перед лицом.
Романовский проходил кустарниковые туннели согнувшись.
— Вов? Ты серьезно задумал насчет «мертвой петли»?
— Заяц трепаться не любит.
— А рассыплешься?
— Мне же сегодня цыганка сказала, что умру на мягкой перине.
Вспыхнул прожектор, белым глазом прошарил кусты, и над военным городком повис тревожный вой сирены.
— Володя, прибавь газ! — Романовский легко толкнул товарища снятым с плеча карабином.
Они прибежали в казарму и сразу натолкнулись на дежурного командира.
— Парный патруль прибыл из города. На Сенном базаре и в подворотне ка Горной улице были задержаны два спекулянта и сданы в комендатуру. Больше происшествий нет! — доложил Донсков.
— Как самочувствие?
— Нормально.
— Тогда в строй!
Здание гудело от топота солдатских ног. Хлопали дверки ружейных пирамид. Сухо щелкал затвор, приклад стучал о бетонный пол — боец в строю.
— На сей раз тревога не учебная! — сказал дежурный командир, и в шеренгах затих последний говорок. — Наше подразделение выделено для облавы на ракетчиков в районе нефтеперерабатывающего завода. Делимся на три группы. Первую возглавляю я. Вторую — лейтенант Дулатов. Третью — старшина летной группы Корот. Машины подойдут к воротам.
Ожидая автомашины, курсанты стояли около казармы и смотрели в темное небо. Редкие облака текли по нему серенькими грядами, закрывая неяркие крошечные звезды.
— Первые на подходе!
Бомбардировщики, прерывисто воя моторами, проплывали над Соколовой горой и выходили на скрытый туманом город. Они летели невысоко, было видное яркое выхлопное пламя двигателей. Через несколько минут в южной части города загремели взрывы. С земли пытались нащупать самолеты прожекторами, но лучи не пробивали туман и, безуспешно поцарапав его, затухли.
Прекратились и взрывы. Немецкие самолеты кружились над городом в странном бездействии. Не вздрагивала земля, не круглились шапки зенитных разрывов, только нудный вой моторов заполнял небо.
Но вот из пелены тумана вынырнули ракеты и распустили зеленовато-красные космы. Там, где вспыхивала ракета, самолеты вешали на парашютиках светящие бомбы и, ориентируясь на них, бросали фугаски и зажигалки.
Все новые и новые самолеты тянулись к городу, пролетая над аэродромом. На крыше казармы, у установленного там скорострельного пулемета ШКАС, завозился наблюдатель. В темноте заплясали пучки огня, и голубоватая нить трассирующих пуль потянулась к самолету. Она прошла в стороне и потухла. Из строя курсантов метнулась темная фигура, за ней — вторая, полезли к наблюдателю.
— Дай-ка я! — послышалось с крыши.
Следующий бомбардировщик шел чуть повыше. На крыше замерли. Секунда, вторая — и самолет выйдет из зоны обстрела.
— Давай! — почти хором закричали курсанты. Пулемет застучал дробно и деловито, голубая трасса уперлась в заднюю кабину самолета, оттуда ударила малокалиберная пушка немецкого стрелка. Один снаряд сбил водосточную трубу казармы, от другого разлетелись в щепы перила пулеметной площадки. Курсанты бросились под стены. Но пулемет на вышке не замолкал, и вот крыло самолета занялось огнем.
— Отвоевался, фриц! — довольно сказал старшина Корот. — Кто стрелял?
С крыши неторопливо слез Владимир Донсков, за ним почти скатился по лестнице Борис Романовский.
— Дай лапу! — старшина пожал Донскову руку. — Поощрим!
— Не забудь и Бориса, он тощий, ходатайствуй перед поваром о двойной порции гуляша.
— Объедитесь, — проворчал Корот, но ходатайствовать пообещал.
С притушенными фарами подошли машины.
Автомобили с курсантами неслись по затемненному Саратову, освещая дорогу синими подфарниками. Иногда впереди описывал красный круг фонарик патрульного — головная машина отвечала троекратным миганием. До крекинг-завода доехали с ветерком, попрыгали из кузова и быстро построились по группам.
— Рассредоточиться вокруг намеченных объектов и ждать второй волны. Сигнал — свисток! — почти шепотом передавалась команда.
Вторая волна дальних бомбардировщиков «Хейнкель-111» вышла на город с точностью до минуты. А немного позже корпуса завода, бензобаки, подъездные пути осветились бледным светом выпущенных с земли ракет. Туман смазывал очертания зданий, — цистерны расплывались в нем густыми пятнами.
Вывел трель командирский свисток.
Курсанты поднялись из засад, с винтовками наперевес двинулись вперед, сужая огромное кольцо. Ямы, залитые нефтью с водой, покореженные баки, кучи щебня и полусгоревших бревен разъединяли неплотные цепи людей, и они, чтобы в темноте не потерять друг друга, сбивались в небольшие группки.
В сторону моста метнулась ракета, послышались выстрелы. Ракета брызнула звездочками и, будто пойманная чьей-то рукой, мгновенно затухла.
Группа старшины Корота подошла к подорванному нефтебаку. Поврежденный бомбой несколько дней тому назад, он стоял бесформенной черной громадой. Фонарики осветили рваные бока. Стальные листы, взметнув острые края, нависли над воронкой, заполненной нефтью. Чрево бака ухнуло эхом близкого взрыва. Романовский оступился и начал сползать в яму, бормоча ругательства. Под узким лучом сверкнула маслянистая поверхность, и сильные руки кого-то из товарищей вытащили его.
