Валерий Гусев - Засада под облаками
– Ладно, – согласилась наконец Чучундра. – Меняемся. Только с условием: кассету в школе не крутить.
Вот уж чего мы и не собирались делать. Неясно только, почему Чучундра этого боится?
– Пошли за мной, – сказала она и направилась к крану.
Подозрение шевельнулось в моей душе: сейчас Чучундра шмыгнет за кран, скатится по склону оврага и исчезнет в осеннем парке – ищи ее тогда. И я на всякий случай придержал ее за локоть. А Чучундра поняла этот жест по-своему, она решила, что я хочу ей помочь перешагнуть через здоровенную бетонную балку, даже растерялась от такого непривычного для нее внимания, покраснела и поблагодарила меня взглядом. Который оказался сейчас вовсе не вредным и не хитрым, а немного смущенным.
Чучундра подошла к железному ящику, распахнула его дверцу, покопалась внутри среди всякого хлама в виде изоляторов и старых болтов с гайками и достала кассету.
Эх, знали бы мы об этом ее тайнике – даром бы кассету забрали. И не торговались бы.
– Давай, – я протянул руку.
Чучундра мгновенно спрятала кассету за спину и показала вредный язык:
– Сначала ключи от машины.
Произошла небольшая заминка: ключи остались у дяди Федора. Как мы об этом забыли?
– Покарауль ее, – сказал я Алешке. – А я за ключами сбегаю.
И я помчался к дяде Федору. Он, к счастью, оказался дома. И встретил меня очень радостно, очередным сюрпризом:
– Ну, сосед, пляши! Я вашу машину продал. Нашел-таки дурее нас. Держи! – и протянул мне пачку денег.
Глава XVIII
Три сюрприза в одном флаконе
Когда я, совершенно обескураженный, вернулся к нашему любимому ржавому крану, меня ожидал еще один сюрприз: Лешка и Чучундра сидели рядышком на железном ящике и дружески болтали (языками и ногами). И грызли при этом орешки, которые Чучундра щедро вылавливала из своих карманов.
– Нет ключей, – сказал я Алешке. И спросил Чучундру: – Может, деньгами выкуп возьмешь? Нет у нас больше машины.
– И не надо! – выдал Алешка, соскакивая с ящика и доставая из кармана… кассету.
Третий сюрприз! Не многовато ли за один день?
Мое растерянное лицо ясно показало, что я жду объяснений. Алешка отвел меня в сторону и начал говорить – сбивчиво и горячо. С его слов получалось, что Чучундра – не такая уж плохая девочка…
– Ну да, орешками угощает, – скептически прокомментировал я. Но Алешка не обратил на это внимания:
– Она, знаешь, из-за чего вредничает? Потому что никто не хочет с ней дружить.
– Ну да, – опять перебил я. – А не дружат с ней, потому что она вредничает.
Замкнутый круг получается. Но Алешка и этот довод обошел стороной и продолжил свою защитительную речь, из которой явствовало, что Чучундра, случайно увидев кадры, где она выписывает маркером на стене «Алешка – казёл», очень испугалась.
– Чего же это она испугалась? – недоверчиво уточнил я. – Двойки по русскому?
– Чего-чего, – проворчала подошедшая Чучундра. Она любила подслушивать. – В школе все время стены расписывают и разрисовывают. И еще покруче, чем я. А теперь будут думать на меня.
– Вот! – решительно сказал Алешка. – Это несправедливо!
Ну да, он же у нас сейчас рыцарь по жизни. Защитник слабых и обиженных. Того и гляди, что из-за сочувствия Чучундре откажется доводить до конца дело ее папы-жулика.
Но Алешка, похоже, свои рыцарские принципы так далеко не распространял. Он привстал на цыпочки и шепнул мне в ухо:
– Зинка не знает, что у нас на кассете. Она ее дальше «казла» не успела посмотреть.
Так, соберемся с мыслями. Значит, кассету Чучундра сперла не из-за папаши. Не за него она испугалась, а за себя. А чего ей особенно бояться? Ну вызовут Вадика в школу. Ну купит он на свои бандитские бабки цистерну какого-нибудь моющего средства. Ну устроим мы в школе субботник – как тупые жители Виллабаджи. Подумаешь, трагедия…
Эти слова я машинально произнес вслух.
– Вот именно что трагедия! – поспешила уточнить Чучундра. – Бонифаций сразу моему отцу доложит. А он у меня, знаешь, какой крутой?
– Выпорет? – догадливо ахнул Алешка.
Она грустно кивнула:
– В ближайшую субботу.
– А почему в субботу? – удивился я. – Какой смысл откладывать?
– У нас такая семейная традиция. В память о папином суровом детстве. Мой папа был в юности хулиганом, – это она сказала с печальной гордостью. – А папин отец, мой дедушка, порол его за это раз в неделю, по субботам…
Надо было бы почаще!
Да, не сладко ей живется. С такими семейными традициями.
У одних людей традиция по субботам в баню ходить, а у других – детей пороть. И от ребят ей порядком достается.
– Это еще не все! – обрадованная вниманием, выкладывала Чучундра семейные тайны. – Отец выпорет, а мама на месяц или два отберет у меня все игры, телевизор, плейер… – и она начала перечислять все, что у нее есть и чего она может лишиться.
Да, кажется, я начинаю понимать Алешкины чувства. И мне уже не хотелось называть вредную Зинку Чучундрой. Но разоблачить Вадькины махинации все равно надо. Это ведь совсем разные вещи.
Тем временем заморосил дождик. Чу… то есть Зинка натянула на голову капюшон куртки и стала похожа на съежившегося мокрого воробья.
– Иди домой, Зинк, – сказал я. – А то промокнешь, еще и за это тебе достанется.
Она послушно, нахохлившись, пошла к дому, а навстречу ей и мимо нас, скользя по грязной дороге, проехала шикарная машина неизвестной нам марки, в которой сидели известные нам личности – сыщик-угонщик и пятнистый охранник.
Через минуту машина исчезла в гараже, сторож заступил на свой пост, а угонщик торопливо прошагал мимо, не обратив на нас никакого внимания. А вот и зря! Знал бы он, что лежит у меня в кармане!
Мы с Алешкой проводили его насмешливыми взглядами и тут же насторожились, готовые на всякий случай дать откровенного деру. Навстречу угонщику кто-то суматошно бежал, размахивая руками. Наверное, еще один сообщник. Ничего, на кран они за нами не полезут, испугаются…
Но мы ошиблись. Бежал, правда, сообщник, но наш – дядя Федор. Нас искал.
Добежав, он долго не мог отдышаться, крутил головой в своей собачьей шапке, гулко стучал себя в грудь кулаком, кашлял и все пытался что-то сказать. Наконец голос у него прорезался:
– Ну, соседи, говорите сразу – деньги еще не потратили?
– Нет, – сказал я. – Не успели, – и в шутку добавил: – Но другую машину уже присмотрели. Вон в том гараже.
– А… – отмахнулся дядя Федор. – В том гараже угнатые тачки прячут. Нам ни к чему…
Я чуть не сел прямо в лужу. И Лешка – тоже. Ни фига себе – тайны Мадридского двора. Которые известны даже далеким чукчам.
– Ты чегой-то? – удивился дядя Федор. – Вроде как с лица спал?
– Откуда вы знаете? – спросил я, когда ко мне вернулся дар речи и перестали дрожать колени.
– А догадался, – беспечно признался дядя Федор. – Еще до того раза, как с вами на съемки ездил. Чего тут не понять? Тачку сами угнали – тачку сами спрятали – тачку сами нашли. И денежки – в карман. Такой вот механизм.
Вот это дядя Федор! У него, значит, не только уши собачьи, но и нюх.
– Да это ладно, не мой интерес. Ты деньги мне возверни. Покупатель-то от машины отказался.
– Чего это он? – ревниво возмутился Алешка. – Машина хорошая. Даже прыгает на ходу.
– Капризный оказался. Ему, вишь, крыса ваша не понравилась. Она в аккурат в ящичке на панели обосновалась. Он туда глянул – объедки, говорит, какие-то, стал их выгребать, ну она его и напугала…
– Залаяла? – спросил с интересом Алешка. Он не представлял, что крыса может напугать одним только своим видом.
– Не, не лаяла. А укусить хотела. Оно и правильно – свое ведь защищала. А потом, кто знает, может, у ней там детки? Может, она для них запас делала… На всю зиму. В общем и целом, давайте деньги и забирайте машину. Все путем сложилось.
Да уж… сложилось. «Сами продали – сами обратно забрали».
Я отдал дяде Федору деньги, и мы пошли к дому.
Дождик разошелся. Он был мелкий, как пыль, и холодный, как снег. Осенний, словом, дождик.
Во дворе была такая картина. В одном его углу опять стояла наша машина, а в другом, как можно дальше от нее, топтался под зонтиком испуганный мужчина.
Дядя Федор подошел к нему, передал ему деньги, забрал у него ключи, ободряюще похлопал по плечу и направился к нам.
– Тоже мне – покупатель, – хмыкнул он. – От такой ладной тачки из-за малой мышки отказался. Пошли, соседи, погреемся.
Мы забрались в машину, дядя Федор завел двигатель. Стало уютно; по крыше и капоту стучали капли дождя и сбегали по стеклам, светилась зелеными огоньками приборная доска, потеплело.
Алешка открыл перчаточный ящик с объедками и, подбросив туда орешков, снова его захлопнул. Тут же за дверцей послышалось азартное, ритмичное хрумканье.
– Ишь, чавкает, – дядя Федор щелкнул пальцем по крышке ящичка. – И невдомек ей, что такую выгодную сделку сорвала. А и ладно, пусть жрет. Еще чего-нибудь продадим, другим разом. Уже без крысы.
