Константин Шишкан - Спасенное имя
— Ну еще одну, Филимончик…
Наконец Печерская нарушила молчание.
— Показ телезрителям шкатулки с этюдом, — сказала она, растягивая слова, — преследовал цель: найти свидетеля событий. Но не только… — Анна Владимировна задумалась. — Послушайте… А если человек, имевший отношение к провалу группы, находится в селе? Он-то и похитил шкатулку! Мы с вами заставили его действовать. Понимаете?
— Не думаю, — покачал головой Кайтан. — Такой человек едва ли сюда вернется… А в селе, Анна, подозревать некого.
— В селе, — сказала Печерская, — есть новые люди… Художник, например.
— Знаю, — махнул рукой Кайтан. — Милейший, кстати, человек. Клуб расписывает.
— …Ну Филимоша, — крикнул на улице Михуца. — Еще одну, последнюю…
— С работами художника не знакома, — продолжала Печерская. — Но вот лицо… Где я видела эти острые скулы? Этот лоб, как бы разорванный морщинами?.. На кого он похож?.. Мы, правда, повстречались с ним на дороге. Но это, конечно, не в счет…
— Не гадайте. — Кайтан подошел к скульптуре, над которой работала Печерская. — Видели где-нибудь в городе. Скажем, на выставке.
— Нет, всё гораздо сложнее. — Она шагнула к одному из ящиков, отбросила в сторону крышку: — Смотрите!..
Кайтан подошел к ящику. На барельефе он увидел медальный профиль… маэстро. Тот же глаз с прищуром, те же острые скулы, вспоротый морщинами лоб. Недоставало только бородки.
— Что это? — спросил Кайтан.
Печерская опустила голову.
— Кажется, я схожу с ума… Это лицо вылеплено до приезда в село. Вы что-нибудь понимаете? Не видеть человека и вылепить его лицо!
Во двор с пустым ведром вошел Михуца. Сзади нехотя плелся сердитый Филимон.
— Федор Ильич, — Анна Владимировна закрыла ящик, — рисунки на жести не дают мне покоя. Я вспоминаю военные годы, партизанский отряд, наших товарищей…
— И вы думаете?.. — Кайтан, заметив Михуцу, замолчал.
— Не знаю, Федор Ильич, не знаю…
— Послушайте, Анна. — Глаза Кайтана блеснули. — Вам удобнее встретиться с приезжим художником. Все-таки коллеги. Попробуйте расспросить его об интересующем нас периоде…
И Печерская, не откладывая, пошла в клуб.
— Чем могу служить? — Художник учтиво предложил ей стул.
— Спасибо. — Она огляделась. — Пришла познакомиться с коллегой. Село есть село. Решила не нарушать традиций.
— Весьма польщен, Анна Владимировна. — Художник улыбнулся. — Моя фамилия, надо полагать, вам уже известна… Село!
— Морозин, если не ошибаюсь? Теодор Пантелеич?
— Совершенно верно. У вас точная информация.
— Хорошая фамилия. Звучная. Псевдоним?
— Нет, зачем же? По паспорту… Извините… — Художник возобновил работу. — Не знаю, найдутся ли у нас общие интересы. Вы — скульптор, я почти маляр.
— Ну что вы? — Печерская сделала жест, прерывая Морозина. — Вы собрат по искусству.
— Чем могу служить?
— Похоже, хотите поскорей от меня избавиться… Не так ли?
— Отнюдь. — Художник сделал неопределенный жест. — Просто боюсь — не успею покрыть краской отведенную мне площадь.
— Простите, бога ради, за вторжение, — сказала Печерская. — Но я не могла иначе…
— Не могли? — Художник с иронией посмотрел ей в лицо… — Сильно сказано. Не находите?
— Может быть…
— Что же все-таки привело вас ко мне? — Художник усмехнулся. — Женское любопытство? Поиски приключений?
— Вы слишком самоуверенны, — вспыхнула Анна Владимировна.
— Не тратьте свое драгоценное время, — сказал Морозин. — Мы никогда не встречались… Вы — известный скульптор. Персональные выставки, поиски работ партизанских художников и прочая и прочая… Большое дело делаете. Наслышан. Что вам до меня? Я ломовая лошадь искусства. Разхуд. Понимаете? — Морозин выпрямился. — Разъезжий художник. Неотложка. Пожарная команда, если хотите…
— Но я видела вас, — попыталась вставить Печерская. — Это лицо… Мы где-то с вами встречались… Где? Когда? Не могу вспомнить…
— Очень может быть, — охотно согласился художник. — Например, на выставке ваших работ в столице. Партизаны… Как же, посетил. А вы — мастер… Ваша манера…
— Манера! — подхватила Анна Владимировна. — Именно! Мне знакомы этот резкий штрих, этот плотный мазок… Во время войны я видела этюд партизанского художника… Поразительное сходство!..
— Но позвольте! — Морозин отступил на шаг. — Что все это значит?
— То же чувство ритма, — с увлечением продолжала Печерская, разглядывая работу Морозина, — четкость линий контура, как бы обводящих изображение… Словом, черты стенописи, а не рисунка…
— Мне очень жаль, — сказал художник. — Все же, какое это имеет отношение ко мне?
Но Анна Владимировна уже не могла остановиться.
— Цветовое решение строится на интенсивном накале чистых тонов, на остроте их сопоставлений…
— Добавьте к этому, — не выдержал Морозин, — что декоративное богатство красок совмещается с жестким каркасом четких линий. — Он покраснел и едва сдерживал себя. — Все это, к сожалению, общие слова. Не более.
— Простите, — Анна Владимировна опустила голову. — Я увлеклась.
— В жизни много совпадений, — махнул рукой художник, постепенно успокаиваясь. — В городе, например, я смотрел передачу по телевизору. И вы знаете, одно из действующих лиц мне кажется теперь странно знакомым, — он лукаво рассмеялся. — Но человеку свойственно ошибаться. Не так ли?
— Кажущиеся ошибки проверяют, — серьезно заметила Печерская.
— Разумеется. — Улыбка сошла с лица Морозина. — Но только исходя из степени их серьезности. Верно?
— Сорок четвертый… — как бы про себя сказала Печерская. — Лес, землянка командира… Меня посылают на задание… — Она провела ладонью по лицу, вспоминая. — Я выхожу. И тут мы сталкиваемся. Партизанский художник и девчонка-разведчица!.. На пол падает этюд — землянка, деревья, холодное небо… Я поднимаю. Наши взгляды встречаются… Нет, нет, я запомнила, запомнила… Удивительное сходство!..
— Бред какой-то, — с досадой сказал художник. — А вы настойчивы. Еще немного, и мне придется поверить, что я — это не я. — Он сухо кашлянул в кулак. — К сожалению, должен огорчить… Я был на другом фронте… Это, вероятно, какое-то недоразумение.
— Простите. — Анна Владимировна поднялась. — Прошло столько лет… Видно, я вторглась в запретную область…
— Запретную? — усмехнулся художник. — Колючей проволоки тут нет…
— Но, увы, осталась ирония…
— Моя творческая биография небогата, — сказал Морозин. — Прошу понять… Мой заработок зависит от объема выполненной работы. Так что…
— Вы правы. — Анна Владимировна толкнула дверь. — Мне пора.
— Не смею вас задерживать. — Морозин плотно закрыл за ней дверь.
…Вечер привел за собой сумерки, сумерки потянули по земле серые тени. Они поползли, стараясь забраться туда, где и так было черно. Их уродливые крылья летучих мышей неслышно бились о стекла окон.
Потянуло ночным холодком.
В зеркале на стене отразился нечаянный луч. И Михуца даже зажмурился — такая жуткая, черная глубина была в этом зеркале! Он подтянул к подбородку простыню и тихонько позвал:
— Дим! А Дим!
Димка сидел за столом и читал книгу.
— Чего тебе?
— Что же теперь будет?
Димка молчал.
— Попадет нам, да?
— Конечно, попадет, — Димка перевернул страницу. — Только не нам, а тебе.
— Ну да, — заныл Михуца, — всегда мне…
Димка захлопнул книгу, взял со стола другую.
Серые крылья теней трепетали за окном. Неожиданно они отпрянули. Яркий свет ударил в окна. Зарокотал мотор, и все стихло. Тени тут же вернулись, приникли к стеклам.
— А за что мне влетит?
Димка махнул рукой:
— Отстань, Михуца.
— Я же за нее перчатку отдал.
Вдруг в приоткрытое окно просунулся наконечник стрелы.
— А-а! — закричал Михуца и накрыл голову подушкой.
Кто-то с силой швырнул стрелу в комнату. Михуца выглянул из-под подушки. Стрела вонзилась в пол. Димка выдернул ее из половицы. К стреле была привязана туго скатанная в трубочку записка.
— «Подозрительных не обнаружено, — прочитал он шепотом. — На всякий случай в качестве приманки выставьте шкатулку. Окно не закрывайте. Доброжелатель».
— Это Гришкина стрела, — сказал Михуца. — На ней — перья из хвоста Филимона.
— Да погоди ты со своим Филимоном. — Димка подошел к окну. — Эй, доброжелатель! Иди сюда.
Но за окном плотным слоем, словно вата, лежала тишина. Димка закрыл окно.
— А кто такой доброжелатель? — спросил Михуца.
Димка только махнул рукой.
«А ну-ка шашки ввысь…»
В конюшне Тормоз неторопливо жевал овес. Гришка, охватив его шею руками, прижимался к ней щекой. Гладил пыльную холку, щекотал за ушами. Конь благодарно поводил большим карим глазом.
