Алки Зеи - Леопард за стеклом
– Испанская, – отозвался Никос.
– Что значит «спанская»? – не понял Одиссеас.
– Испанская, дурачок, – поправила его Мирто.
Никос рассердился из-за того, что Мирто назвала Одиссеаса дурачком.
– Было бы куда лучше, госпожа всезнайка, – вспыхнул он, – если бы вместо того, чтобы высмеивать, ты бы учила тех, кто чего-то не знает.
Потом Никос взял палочку и прямо на влажном песке нарисовал целую карту Европы и на ней, в самом левом углу, – Испанию.
Мы-то с Мирто про нее знали, потому что читали «Дон Кихота», историю про Рыцаря Печального Образа, который был испанцем. Вот хорошо бы было, подумала я, чтобы Никос сейчас рассказал ребятам про Дон Кихота и его оруженосца Санчо Пансу и, может, даже присочинил бы… что вместо Росинанта Дон-Кихот гарцевал на леопарде.
– А о чем эта песня? – спросил Нолис.
Никос чуть помедлил, но все-таки ответил:
– Я бы поведал вам историю Дон Кихота Ламанчского, про то, как он странствовал раньше, – тут Никос обозначил на карте область Ла-Манча. – Но сегодня Дон Кихот не смог бы странствовать по городам и деревням Испании, потому что там идет война. Вот это Мадрид, столица Испании, – Никос поставил точку на карте. – Да, война, – продолжал он. – С одной стороны – солдаты со всего мира: англичане, французы, русские, американцы, – и все поют эту песню. С другой стороны – злые люди в синих рубашках.
– А ты был в Испании? – не поняла Артеми.
Он рассмеялся:
– Нет, но туда ходил… леопард, а когда вернулся, то рассказал мне об этом.
– А леопард за кого? – спросил Нолис.
– Когда у него голубой глаз открыт, он с теми, кто поет эту песню, а когда черный не спит – идет к фалангистам.
Босыми ногами мы начали топтать карту точно там, где Никос показал расположение фалангистов в синих рубашках, и топтали, пока карта не исчезла совсем.
Затем Никос пристально посмотрел на нас и произнес:
– Пусть это останется нашим секретом.
Мы дали слово чести, что никогда никому не скажем ни слова. Пипица опять заладила свое: «Да чтоб мне поцеловать в гробу… Да чтоб мне увидеть мертвой в ящике…»
Вечером, когда легли в постель, мы тихонечко затянули песню Никоса. Мы только мелодию и напели, да несколько странных слов, что запомнили оттуда. Но оказалось, мы пели не так уж и тихо, потому что Никос нас услышал и поднялся в комнату, кипя от негодования.
– Да вы совсем с ума сошли! – прикрикнул он на нас. – Разве мы не договорились, что это должно остаться нашим секретом? Хотите, чтобы нас услышали взрослые?
– А что будет, если они услышат?
– Они спросят, кто вас этому научил, ведь это демократическая песня.
– И папу могут выгнать из банка? – спросила я.
– Еще как могут, – засмеялся Никос, но тут же посерьезнел: – Это моя вина, я не должен был забывать, что вы все еще маленькие.
Когда Никос вышел, нам было уже не до сна.
Все это казалось очень любопытным. Почему папу должны выгнать из банка, если мы поем испанскую песню? (Ия пришла и свернулась клубочком у меня в ногах…) Или если мы не сменим имя котенку?
– ОЧСЧА? ОЧПЕЧА? – прошептала Мирто.
– ОЧСЧА! ОЧСЧА! Ну и пусть взрослые так странно себя ведут. ОЧСЧА! ОЧСЧА!
Лето в Ламагари с друзьями и Никосом прекрасно.
– ОЧСЧА! ОЧСЧА! Потому что мы живем в Ламагари, самом прекрасном месте на земле!
Однако на следующий день все стало ОЧПЕЧА.
Неприятности начались в воскресенье утром. Хотя складывалось все как нельзя лучше, ведь мама и папа в Ламагари не приехали, а значит, выходные должны были пройти без «отчаяния». Никос с утра уехал в город. И вовсе не к своей невесте. На этот раз мы знали, куда он отправился. Он поехал с Одиссеасом в тюрьму – навестить его отца. Стаматина с вечера субботы пекла бублики и тиропиты, чтоб они взяли с собой. Тетя Деспина непрерывно брюзжала из-за того, что Стаматина не успела помыть полы на верандах. Мы же пошли в лачугу к Артеми.
– Давайте, дурочки, поможете мне, а то я тут большую стирку затеяла! – предложила Артеми мне и Мирто. – Вам не придется самим стирать, но… вы мне составите компанию, чтобы я не померла со скуки.
Я взяла с собой «Дэвида Копперфильда», чтобы читать Артеми вслух, пока она будет стирать, а Мирто нагрузилась целой корзиной смокв, потому что Артеми их до дрожи любит, а рядом с ними нет ни одного дерева, только камни и песок. Таких смокв во всей Греции не найти, а может, и в целом мире, только в Ламагари. Смоквы – тот же инжир, только не как у всех, а крупнее, и не круглые, а вытянутые. Если собирать их на рассвете, то от утренней свежести они становятся холодными-прехолодными и остаются такими же свежими весь день. Сладкие, как сироп, – не успеешь прокусить кожуру, как тут же тонешь в дивном аромате.
– Скажут мне: «Стань королевой Англии», – говорит Артеми, – не поеду! У них нету наших смокв…
Мы не могли помочь ей со стиркой, только таращились, пытаясь понять, как это ей удается так быстро перестирывать все рубахи, и ведь они становились белыми, как бумага! Я даже не успела открыть «Дэвида Копперфильда». Артеми не умела читать, но знала его наизусть – от корки до корки.
– Сделай милость, Мелия, не читай ты мне все эти грустные истории, а то я брошу мою стирку и сяду реветь.
Потом мы собрали всё белье и пошли разложить его на камнях – сушиться.
– Что это такое? Вы не слышите? – сказала Артеми и повернулась к морю, навострив уши.
Вскоре не расслышать шум стало невозможно – и в море показался катер, яростно рассекающий волны. Когда он приблизился, мы увидели на борту епископа, губернатора и Амстрадама Пикипикирама.
– И ради этого Господь спас нас от Пипицы?! – взвыла Мирто. – У нас что, прием будет?
Катер, вместо того чтобы повернуть к молу, двинулся к нам и прошел возле скал, на которых мы стояли.
– А ну-ка бегите к вашей тете и скажите, что мы хотим ее повидать! – крикнул губернатор.
Катер повернул к молу, а мы с Мирто руки в ноги – и рванули домой, чтобы выложить новости тете Деспине.
– Возвращайтесь скоре-е-е-е-ей! – донесся до нас крик Артеми.
Тетя Деспина оказалась в кухне. В домашнем платье, она вместе со Стаматиной фаршировала помидоры. Стоило нам рассказать ей о гостях, как она с помидором в руке в панике заметалась по кухне. Затем отправила нас за юбкой и красивыми туфлями.
Дедушка, который сидел на веранде, разложив на столике возле себя «древних», тут же вскочил и пошел наверх.
– Любопытно, – заметил он, удаляясь. – И что это они тут забыли с утра пораньше?
– Да уж ничего хорошего от них не жди, это точно, – пробормотала Стаматина.
– Хватит говорить глупости! – прервала ее тетя Деспина. – Наверняка они приехали проверить свои амбары.
По плитке, которой был выложен двор, зашуршали шаги, и тетя Деспина бросилась к двери поприветствовать гостей.
Мы с Мирто умирали от любопытства. В самом деле, что же им здесь понадобилось в выходные? В Ламагари они приезжали очень редко, а уж такого, чтобы они шли с визитами в этакую рань, вообще, считай, не бывало. Да еще и Пикипикирам, у которого никаких амбаров в Ламагари не водилось.
Мы остались в кухне помочь Стаматине с фаршировкой помидоров. Кроме того, мы совершенно точно знали, что гости усядутся на заднем дворе, где прохладнее всего, а из кухни, окно которой выходило прямо туда, было слышно все, что там говорилось, от слова до слова. Поначалу гости болтали о жаре, которая стоит в городе, и как свежо в Ламагари, восхваляли предусмотрительность тети Деспины, высадившей виноградные лозы по кругу: они разрослись и закрывали теперь весь двор лучше всякого тента. К тому времени, как мы с сестрой начинили по три помидора, заговорил епископ. И заговорил он о леопарде! Сказал: мы знаем всё! Всё о том, что стоит за леопардом!
Затем в разговор вступили губернатор и Амстрадам Пикипикирам, которые выложили все до единой подробности о наших играх – о том, как делают бумагу и стекло. («Нет, вы только послушайте! – грохотал губернатор. – И какая такая надобность деревенщине знать о том, как делают бумагу и стекло?!») Они даже повторили истории о Большой Медведице, и комете, и – наконец – об Испании. О том, что леопард ездит в Испанию и возвращается оттуда с новостями… Но они все знают о том, что это за леопард и…
– Скажите, чтобы он угомонился, госпожа Деспина, потому что иначе – и очень скоро – мы будем вынуждены принять меры.
– Леопард? – прошелестела я в полной растерянности.
– Ах, Никос, глупыш! – проговорила Стаматина.
– Никос?!
Что было, когда визитеры ушли, словами не передать. Тетя Деспина чуть в обморок не упала. Стаматина растирала ей виски одеколоном, когда дедушка спустился вниз, и Стаматина ему все рассказала: что козел (то есть епископ) все валит на чучело леопарда из витрины. Дедушка не очень-то понял, что она имеет в виду, а тетя Деспина простонала:
– Ах, он таки подвел нас под монастырь! Ах, не сносить ему головы! Ах, его бедная-несчастная мать!
