Леонид Сергеев - Белый и чёрный (Рассказы)
— Это хомяк, — пояснил я. — Он упал и сломал лапу.
— Да выкинь ты его. Купи другого. — Парень вытаращил глаза и посмотрел на меня, как на чудака.
— Как это выкинь?! — возмутился я. — Он же мой друг!
— Ну сиди, жди очереди, — усмехнулся парень. — Пусть врач посмотрит. Я-то что, моё дело маленькое. Я санитар.
Когда мы с Плутиком вошли в кабинет, парень сказал врачу:
— Вот хомяка принёс. У него лапа сломана. Надо отрезать.
— Не отрезать, а ампутировать, — поправил врач и обратился ко мне: Ну-ка покажи своего бедолагу.
Осмотрев Плутика, врач сказал:
— Да, придётся ампутировать. Но ты не огорчайся, ему ведь не надо прыгать. А ходить он и так сможет.
Так и стал Плутик инвалидом. Его рана быстро затянулась, и уже на третий день он гулял по своему маршруту, только теперь постукивая культей. И по этому стуку я всегда знал, где он находится.
Днём, когда я был в школе, Плутик чаще всего спал, а вечером, когда я садился за уроки, начинал шебуршить в клетке, обходить «петлю», как я называл его маршрут. Потом хозяйствовал в клетке. Он занимался своими делами, я своими. Случалось, мне не хотелось делать уроки, и я подолгу наблюдал за Плутиком. А он без устали, деловито всё что-то перекладывал, прятал, прикрывал газетами, приводил свой внешний вид в порядок. Я смотрел на него, и мне становилось стыдно за своё лентяйство. Плутик как-то заражал меня трудолюбием.
Мы с Плутиком всё сильнее привязывались друг к другу. После школы я уже не засиживался у приятелей, как раньше, а спешил домой. И Плутик скучал по мне. Отец говорил:
— Когда тебя нет дома, Плутик не выходит из клетки и ничего не ест.
Как-то в начале лета мы с приятелем поехали на рыбалку с ночёвкой. Чтобы Плутик не скучал, я взял его с собой, причём устроил ему настоящий переносной домик из картонной коробки.
Мы поехали на пригородном поезде. Рано утром сели в вагон, поставили коробку с Плутиком на пол и стали обсуждать предстоящую рыбалку.
День начинался как нельзя лучше. Небо было безоблачное и прямо-таки умытое. Плутик возился в коробке и не догадывался, что первый раз выбирается на природу.
Мы проехали всего пять остановок, но когда я потянулся к коробке, обнаружил в ней дыру. Открыв крышку, я увидел, что Плутик исчез. Мы с приятелем забегали по вагону.
— Что вы ищете? Что потеряли? — спросила одна старушка.
— Понимаете, — говорю, — хомяк убежал из коробки.
— А какой он?
— Пушистый и маленький, с мышь.
Старушка перебрала свои узлы, заглянула под лавку. Потом и другие пассажиры стали нам помогать — искать Плутика.
В вагон вошла проводница и, узнав, в чём дело, спокойно сказала:
— Ищите внимательней. Из вагона он никуда не мог убежать.
Мы облазили все закутки. За это время доехали до конечной станции, но Плутика так и не нашли. Я сильно расстроился.
Пригородный отогнали на запасный путь, и проводница сказала:
— Наш состав пойдёт в город только через три дня. Вагоны будут мыть, подкрашивать, ремонтировать. Если найдём вашего хомяка, передадим в багажное отделение на городском вокзале. Обратитесь туда через три дня. А сейчас спешите на платформу. Сейчас в сторону города пойдёт скорый.
Я стоял в нерешительности — просто не мог вернуться домой без Плутика.
— Иди, иди, — подтолкнула меня проводница. — Наверное, ваш хомяк всё-таки перебрался в другие вагоны. Сейчас его всё равно не найдёте. А потом мы найдём. Я оповещу других проводников.
Три дня я ничего не мог делать. Смотрел на пустую клетку, и всё валилось из рук. А на четвёртый прибежал на вокзал, и в багажном отделении мне вручили Плутика… в большой стеклянной банке.
— Принимай путешественника, — сказали. — И в следующий раз грызуна в коробке не вози. Только в клетке. Или вот так, в банке.
С тех пор я вообще Плутика никуда не возил. Я понял — он домашнее животное и лучшее путешествие для него — «петля» по комнате.
Он прожил у меня два года. Лазил по клетке, ходил по «петле», смешно набивал полные щёки семечками и орехами, сосал воду из трубки-»градусника», делал запасы, строил «спальню». Но с каждым месяцем он всё реже выходил из клетки, а потом и из «спальни» стал вылезать редко. Он спал всё больше и больше и как-то незаметно однажды заснул навсегда.
АНЧАР
Я познакомился с ним, когда он уже был старый толстяк, почти беззубый, ходил, припадая на переднюю лапу, под облезлой шерстью виднелось множество шрамов и в его тусклом взгляде не угадывалось былое величие. Но когда он появлялся на улице, все кивали на него, показывали пальцем и говорили: «Это та необыкновенная собака, о которой писали в газете».
В молодости он жил при автобазе, но как там появился, никто точно не знал. Говорят, просто пристал к собакам, служившим при проходной, и поселился около их будок, под навесом. Кто-то из сторожей назвал его Анчаром. Так и пошло — Анчар и Анчар.
Он был обыкновенной дворнягой — низкорослый, коротконогий, вислоухий. Цвет его природной дымчато-пепельной шерсти постоянно менялся — всё зависело, в какую лужу он угодил перед этим, в какой грязи побывал. И только его янтарные глаза всегда светились радостью. Весёлый, ласковый игрун, он сразу понравился шофёрам — то один, то другой притаскивал ему разные лакомства. Случалось, сторожевые полуовчарки даже ревновали к нему: на шофёров смотрели осуждающе, а на пришельца недовольно бурчали.
— Среди собак любимчиков не любят, — говорили сторожа шофёрам. — Вы это… того… не очень-то Анчара обхаживайте. А то другие псы могут его и покусать.
Но в каждом коллективе есть злые люди, которые относятся к животным беспричинно жестоко, без всякой жалости. Были такие и на базе. Один из них, вечно чем-то недовольный шофёр Ибрагим, постоянно покрикивал на собак, а на Анчара, который, по его словам, был дармоедом, обрушивал злобную ругань.
Каждый раз, когда Ибрагим орал на Анчара, сторожевые псы выказывали шофёру своё полное одобрение и с невероятной готовностью облаивали дворнягу.
— Нельзя часто шпынять одну собаку, — вступались за Анчара сторожа.
— Если всё время того… ругать одну собаку, другие её загрызут… У них, у собак, сложные отношения.
Однажды осенью грузовик Ибрагима послали в Торжок, за двести километров от Москвы. Незаметно для всех Ибрагим запихнул Анчара в кабину и покатил. Поздно вечером на одной из безлюдных улиц Торжка Ибрагим вышвырнул собаку из кабины, и его грузовик исчез в облаке газа.
От многочасовой тряски, нанюхавшись бензина, Анчар некоторое время чихал и кашлял, потом, озираясь и поскуливая, бросился по дороге в сторону, откуда машина ехала. Его вёл оставшийся в воздухе запах грузовика и следы покрышек на асфальте. Но вскоре запах стал слабеть, а на окраине города, когда Анчар выскочил на открытое шоссе, исчез окончательно. И всё же Анчару не составляло труда ориентироваться — шоссе было прямое, чётко обозначенное, с резким, знакомым по автобазе запахом мазута.
Он бежал по середине шоссе — на фоне тёмной земли и перелесков оно было намного светлее. Заметив огни фар и заслышав грохот, Анчар сворачивал на обочину, но как только машина проносилась, снова выбегал на трассу.
Первые пятнадцать километров он пробежал довольно легко, а потом почувствовал усталость и сбавил темп. В глотке у него пересохло, но осень стояла сухая, дождей давно не было, и вдоль дороги не попадалось ни одной лужи. Только перед рассветом около посёлка Медное Анчар увидел мост и блестевшую маленькую речушку. Сбежав по круче под мост, Анчар долго пил мутную прохладную воду. Потом зашёл на мелководье и некоторое время постоял в быстрой струе, остужая зудящие лапы. А потом снова выбрался на шоссе и принюхался.
Ветер донёс от крайних изб запах жилья, голоса петухов, мычание коров. Анчар радостно взвизгнул и помчался к посёлку.
Измученный и голодный, он тянулся к людям, подходил к каждому дому и просительно смотрел на крыльцо и окна. Но от одних домов его отгоняли хозяйские собаки, от других — сами хозяева. Немногочисленные прохожие брезгливо посматривали на Анчара, кое-кто ворчал по поводу «всяких бездомных собак, разносящих заразу».
В одном из проулков на Анчара набросилась свора местных собак. Их предводитель, матёрый тучный кобель, хрипло рыкнув, сбил Анчара грудью и вцепился в его загривок. Остальные псы, заливаясь лаем, подскакивали и кусали Анчара кто за лапы, кто за хвост. Вырвавшись из пасти вожака, Анчар отскочил к забору, прижался к рейкам и, приняв оборонительную позу, зарычал и оскалился.
Старый кобель, устав от борьбы, отошёл в сторону, а без него собаки не решались напасть на Анчара. Немного покружив около забора, свора удалилась. Отдышавшись, покачиваясь и прихрамывая, Анчар побрёл к шоссе. Около дороги он плюхнулся в кювет и начал зализывать раны.
