Павел Карпов - Черная Пасть
У жаровни остались дежурить Мурад и Виктор Степанович. Подошла Анна Петровна. Шепнула что-то Мураду, и тот опрометью слетал в кухню за ложкой и миской.
- Без икры не обойдется, - сказала потихоньку Анна Петровна. - Приятель наш с маяка холостого осетрика не пошлет. Ковус-ага не любит тревожить друзей по пустякам, и если просит, то - острая нужда; значит, надо самое лучшее. Сам-то в долгу не останется!
- Зачем, мама, так говорить про отца! - обиделся Мурад. - Он и не просил, дядя Маяк или как его... сам прислал. Увидел меня и дал. Я не хотел брать, сам таких ловить умею!
- Умеешь, сынок, умеешь!.. И я про то же говорю. Надень очки, возьми тёрку и корешки построгай. Только слезы кулаком не вытирай.
- Не бойся, мама, не заплачу! - На кухню Мурад ушел не очень охотно, и тереть едучий корень ему не хотелось. От интересных разговоров не любил он уходить.
Анна Петровна смахнула фартуком песок с табурета и поставила его в тени, около кадушки с мохнатой пальмой.
От приглашения посидеть Виктор Степанович отказался.
- На огонь посмотрю. Люблю огонь, - приговаривал он, обходя жаровню. - У саксаула затаенное неяркое тяжелое пламя, почти как у каменного угля. Недаром он такой плотный, должно быть солнце все лишнее уже выжгло. Саксаул напоминает кокс пустыни!..
- А мне кажется - саксаул это дерево старости, - сказала Анна Петровна со вздохом. - От рожденья он горбатенький. И сама земля здесь кажется мудрей и старше, чем в других местах. От трудовой усталости и пота вся солью пропиталась...
Замечание это понравилось Виктору Степановичу.
- Давно приехали в эти края?
- Я и сама не знаю! - усмехнувшись, Анна Петровна скрестила на груди руки. - Ведь по-разному можно время измерять: веснами, морщинами, получками... У меня свой счет, я по вспышкам памяти время меряю: что помнится, то я и считаю прожитым, а остальное время снова вернется, чтобы запомниться чем-то важным. Смешно и горестно!
Жалко дни, которые гаснут, не вспыхнув пламенем, не осветив ничего впереди, не оставив доброй памяти... А есть видные дни, как верстовые столбы в жизни - с пользой для народа прожитые. Вот по ним и надо вести счет времени!..
- У вас, Анна Петровна, свое летоисчисление, по светящимся дням и годам. Интересно, сколько же вы кладете себе световых лет?
- Смех смехом, а кажется мне, что я только вчера приехала сюда!
- Что же было необычного в тот день? - Виктор Степанович все больше удивлялся привязанности многих людей к этому пустынному месту и замечал какие-то коренные, осмысленные и долговременные связи между жителями Прикаспия. Особенно была видна эта товарищеская спайка в семье Ковус-ага.
- Приехала я сюда жарким летом и прямо с автомашины бросилась к морю... Бежала по песку изо всех сил, без памяти; бежала, а моря будто и не увидела: все на свете каменный остров заслонил. Как это случилось - не пойму, но только островок больше моря стал... Он к себе звал... Не каменный истукан, а Захар мой, муж погибший, у которого последнюю кровинку взял и впитал в себя этот остров.
- Вы посмотреть эти места приехали?
Ветерок тихонько и бережно шевелил седые волосы и какой-то старомодный бантик на груди у Анны Петровны.
- Только прикоснуться хотела к этой земле, а как ступила, так и приросла к ней. Боялась потеряться здесь, думала людей близких не встречу и ничего не узнаю про казненного тифозной смертью астраханского шорника, моего Захара Мусатова. А потом друзей тут нашла, все разузнала и про него и про других бунтарей. Повез меня на остров молчаливый, смуглый лицом перевозчик в узкой лодке - бударке. Много дней мы плавали с ним вместе. Он все молчал, а когда я собралась уезжать, бородатый лодочник вдруг нарушил обет молчания. "Остров, говорит не отпустит тебя... Оставайся жить в моей хижине". "Как же так? - удивилась я. - Ведь не перекати поле; у меня какой ни есть, а свой домишко, и не где-нибудь, а возле астраханского Кремля, в центре города, где когда-то челн Петра Первого причаливал". Бородатый рыбак сказал, что у него ничего нет, кроме этой кибитки. Правда, была еще собака, бочка с пресной водой... Но и это хозяйство рыбаку стало обузой. На сейнере он плавал, а домик оставлял без присмотра. "Хочешь - хозяйничай, Айна!" Запросто предложил бородач. Имя свое мне подобрал, и не только имя, но и ключик к сердцу нашел ловкий рыбак. Уговорил остаться. Бросила я знаменитый петровский причал в Астрахани и осталась с собачкой полновластной хозяйкой вот этого особняка у синего моря. Уплыл мой рыбак в тот же день, а вместо себя оставил двустволку, лодку и весло именное с росписью "Ковус"... Весло это до сих пор хранится. В курятнике насест из него сделан.
- Эй, тузлук! - послышалось из-за веранды.
- Несу! - откликнулась поспешно Анна Петровна. - Так я и знала - икряной. Другого ему не пришлют.
Наблюдая за стариковскими хлопотами, Виктор Степанович улыбнулся.
- Капитан дает команду!
- Почтение к нему какое-то особенное. Все стараются для Ковуса-ага добро сделать, - говорила Анна Петровна, склонившись над кастрюлей и пробуя на язык крепость тузлука. - С таким же уважением к Ковусу, который спасал друзей моего Захара, и я вошла в его дом. Оно известно: если уважаешь человека, то не отблагодарив, не уйдешь... Мне долго благодарить его надо. Вот я и решила вековать вместе под этой крышей. А теперь и вовсе - сын у нас!.. Миловаться мы не набалованы, но когда соберемся всей семьей, то радостно и светло в рыбачьем теремке.
- Туз-лук!
Хозяина дома отлично понимали, это было видно по тому, с каким проворством Анна Петровна бросилась с кастрюлей к бочке с пресной водой, а потом начала щепотью сыпать соль в посудину. Подбежал от жаровни Мурад и они вместе понесли рассол в тень от веранды и одинокой, изнывающей от зноя белой акации. Виктор Степанович уже не чувствовал себя посторонним в этом доме, тем более, убегая, Мурад показал ему на жаровню, и гость понял это как просьбу приглядывать за строжайшим режимом горения саксаула. Вероятно, только в лабораториях так изнурительно следят за тиглями, в которых собираются для взвешивания остатки после выпаривания. Свою задачу Виктор Степанович понял правильно: во-первых, ничего не трогать, а во-вторых, оберегать походную кухню от длинномордой, поджарой и на редкость волосатой свиньи, непонятной масти и непостижимого возраста. Собакообразная свинья все время норовила почесаться о ножки жаровни, и Виктор Степанович применил против нее самый варварский способ внушения: уронил уголек на спину, но тут же сбил его острой шпагой, приготовленной для шашлыка.
- На поплавок яйцо неси! - распорядился старик, выбегая из-за веранды с охотничьим ножом, которым разделывал осетра.
- Вареное или с желтком? - послышался растерянный голосок Мурада.
- С желтком... Фу ты, сырое! - ответил второпях Ковус-ага. - На поплавок.
- А куга не пойдет для поплавка? - хотел побыстрее услужить Мурад, припоминая, где оставил свои удочки.
- Без торгов и перекоров не можете обойтись. - Анна Петровна захватила ладонью со дна кастрюли тузлук, попробовала на язык и, не довольствуясь этим, пропустила мутноватый рассол между пальцами, как делала это со щелоком. - В норме. Никаких поплавков не нужно. Опускай... Пусть схватит!
- На глазок штопаешь, по-бабьи! - проворчал Ковус-ага. - Мерка в каждом деле требуется. - Старик стоял с поднятыми руками, а Мурад подвертывал ему рукава рубашки, и сопел, приподнявшись на цыпочках.
- Хвастаешь, что на рыбалке один икру запросто обделываешь, а тут всем табором пригузывают! - не сдержалась Анна Петровна.
- Сравнила плешивого с гололобым! - возмутился старик. - У моря мне полная свобода, никто не мешает!
- Ах, так... Уйди, Мурадик!
- Не трогай, он сито будет держать, а ты неси к огню осетрину. - В густом, охрипшем голосе старика уже не было прежней ворчливости: он уверился, что рассол приготовлен добротно и в нем не только яйцо, но и камень, пожалуй, не утонет. Для свежей икры тузлучная крепость была самая подходящая. Оставалось отделить чудесные дробинки осетровой икры от жира и пленки, закалить их в рассоле, а потом сдобрить пряностями, в которых Ковус-ага знал толк.
Оглядываясь на жаровню, подошел Виктор Степанович. В руках он держал острый шампур для шашлыка, которым только что гонял свинью. Зеленые, немнущиеся брюки у него были в золе, а на лице, во всю щеку, сажевая широкая полоса.
- Не помешаю, Ковус-ага? - спросил он просяще, заглядывая в алюминиевую чашку с дырявым дном.
- Э, милый человек! - пробасил Ковус-ага и погрозил гостю мухобойкой. - Железочка эта не для игры. Положи, а то наколешься, Виктор Степанович!
- Там много этих стальных спиц! - смутился Пральников.
- Лишних нет. Боюсь, что за столом не хватит. Осетринка - лучший сорт!
- Блин - не клин, живот не разорвет! - этой шуткой Виктор Степанович хотел прикрыть свое смущенье.
- Потерпите немного, Виктор Степанович! Начинаем. Пусть же не сгорит ни шашлык, ни вертел! - Ковус-ага потрогал бороду и натужно крякнул: - Полный вперед!
