Вера Морозова - Мастерская пряток
Поезд проходил по туннелю. Местность была гористая. И в вагоне стало темно. Проводник принес зажженную лампу.
Эссен раскрыла французскую книгу и читала. Генерал попытался разузнать о даме, но та отвечала неохотно. И только на французском языке. Оказалось, что дама долго прожила в Париже и теперь спешила домой к больной сестре.
И все же они разговорились, как бывает в подобных случаях.
Генерал возвращался после лечения в Карлсбаде на водах. Он лечил подагру и говорил только о своей болезни. В Берлине оказался случайно — заезжал навестить кузена, которого не видел почти двадцать лет. Ругательски ругал немцев за их скаредность, рассказывал о брате, который онемечился и рассчитывал каждую копейку, словно торгаш.
Эссен говорила об искусстве. Она прекрасно знала парижский Лувр, где хранились картины великих художников. Восхищалась испанским живописцем Гойей, перечисляла его картины. В Германии она оказалась не случайно — заехала познакомиться с Дрезденской картинной галереей и полюбоваться на «Сикстинскую мадонну» итальянского мастера Рафаэля.
Генерал понимающе кивал головой, искусство его не интересовало. Он в душе проклинал даму, которая помешалась на этом искусстве.
Стояла глубокая осень, и леса пестрели разноцветным убором. Краснела осина, золотились листья березы, пожухли дубы-великаны, осыпалась пушистая хвоя с лиственницы, и только сосны топорщились зелеными иглами.
Пролетал клин журавлей. В сером небе он то появлялся, то исчезал, скрытый облаками. И Эссен затосковала — журавли летели в теплые края…
Менялись города. Поезд делал недолгие остановки и снова набирал скорость. Громыхали колеса по стальным мостам. И тогда в окнах мелькали решетки, сквозь которые виднелись воды реки. И Эссен поеживалась — сколько раз в тюрьмах она видела небо в клетку! И становилось беспокойно на душе.
К вечеру второго дня пути по вагону прошел старший кондуктор и, набирая в грудь воздух, звонко выкрикивал:
— Через пятнадцать минут станция Граница!.. Попрошу приготовить паспорта для контроля… Попрошу приготовить вещи для таможнего досмотра…
Эссен изящно наклонила головку и, улыбаясь, сказала:
— Слава богу, приехали!
Генерал поспешил подняться и поманил кондуктора:
— Снимите вещи с полки барышне и мне…
Кондуктор с готовностью зашел в купе. Снял чемодан Эссен и вновь поднялся на лесенку за вещами генерала. Поставил чемодан и удивленно вскинул брови:
— Ваше благородие, чемоданы-то одинаковые, как две капли воды… Ну и дела…
Генерал сунул ему в руку ассигнацию за труды и довольно улыбнулся, поблескивая стеклами пенсне.
— Бывает… Бывает… Смотри, дружок, не перепутай чемоданы. Мой ставь рядом со мною, а тот — около барышни… А то много горя может произойти. У меня — коробки с карлсбадской солью да скучнейшие книги по военной истории, а в том чемоданчике чудеса расчудесные. И шляпки, и тальмы из гаруса, и кисейные платья, и туфельки на высоченных каблуках, и ридикюли на цепочках… Да-с, мир женских украшений — самый загадочный.
— Вы смотрите через крышку чемодана, словно она стеклянная! — Эссен нахмурила лоб, показывая, что слова генерала ее озадачили. — Как легко прочитать женские секреты! Вот уж не думала.
— Да какие это секреты? Помилуйте… У меня взрослая дочь, и тайны сии мне известны. Ваш батюшка богат, коли вы мотаетесь по Европе да набиваете нарядами такой раздорогой чемодан!
— Батюшка меня балует. А здесь не одни наряды… Здесь подарки для бесчисленных кузин… И так сказать, приехала из Парижа, а подарков не привезла. Да меня просто из дома выгонят! — И Эссен закатила свои чистые серые глаза. — Как славно, что мы приехали.
Она высунулась в окно и увидела пограничный столб, раскрашенный в черно-белые полосы, с двуглавым орлом, который хищно разбросал крылья и растопырил когти. Россия…
Поезд замедлил ход. На перроне против каждого вагона стоял таможенник и офицер пограничных войск. Лица хмурые и озабоченные. У офицеров в руках портфели. За каждым двое солдат с винтовками.
Эссен почувствовала, как холодком кольнуло сердце. Нет, не такой встречи она ждала с родиной. Желая скрыть волнение, она, достав сумочку, посмотрела в зеркало. Поправила вьющиеся волосы, бархоткой провела по лицу.
Генерал от удовольствия рассмеялся:
— Каждый по-своему готовится к встрече с таможенниками. Кто мечется, не зная, как спрятать и провезти запрещенное, а вы, честная душа, вспомнили о румянах да пудре. Вот она, молодость! Славно-то как! — Генерал потер ладони. — Думаю, формальности нас ненадолго задержат, и приглашаю в буфет на чашку крепкого чая с бубликами… Немцы-то и чая настоящего готовить не умеют. У них чай соломой пахнет. Что ни говорите… Это искусство — заваривать настоящий чай. И чайник нужно прогреть, и чая не пожалеть, и залить в меру кипяточком, чтобы упрел, и салфеточкой накрыть, потом долить до самого упора… И опять выдержать под салфеточкой минут пяток… — Генерал, предвкушая удовольствие, причмокнул губами.
Дверь распахнулась, и в купе вошел офицер. Приложил руку к козырьку форменной фуражки и попросил паспорта.
Эссен раскрыла ридикюль и достала паспорт, который ей с трудом раздобыли в подполье. Паспорт на имя дворянки, двадцати семи лет от роду. Особые приметы — вписаны собственные — среднего роста, волосы русые, глаза серые. По фамилии значилась Зазнобой Анной Николаевной. Да, фамилия не из лучших. Только паспорта в подполье не выбирают, а довольствуются теми, что попали в руки. К тому же приметы, которые числились за хозяйкой, смыли особым химическим раствором и вписали нужные. Очень это трудное дело — нужно и почерк скопировать, и следов подделки не оставить. Такой паспорт называли «мытый» — мытый потому, что, в случае необходимости, фамилию, как и приметы, смывали. В данном случае фамилию решили оставить настоящую, как оставили настоящим и город, в котором проживала. Это имело большое значение. Если человека арестуют и полиция захочет проверить паспорт, то в город, означенный в паспорте, шла депеша. В местной полиции подтверждали, что такая-то проживает. И это меняло положение. Раз прописан и едет по своему паспорту, то полиция такого человека отпускала с миром.
Вот и Эссен пришлось на этот раз стать Зазнобой.
Офицер долго вглядывался в фото, приклеенное к паспорту. Это было новшеством. Кстати, фото пришлось заменить. Чтобы паспорт имел нормальный вид и не вызывал сомнения, его покрыли яичным белком. Тончайшим слоем.
В подполье была целая наука о паспортах, и мастера там знатные. Умельцы, люди, которые имели золотые руки.
Офицер повертел паспорт, проверил визу и ничего подозрительного не нашел. Правда, красивая молодая дама с такой фамилией вызвала улыбку. У офицера дрогнули в усмешке губы да в глазах блеснул огонек.
Вернул документ и генералу.
— Надеюсь, что я могу с очаровательной спутницей проследовать в буфет? — вопросительно поднял густые брови генерал и доверительно прибавил: — Настоящего русского чая хочется отведать.
Офицер виновато развел руками. На пограничный пункт пришла ночью депеша из Петербурга, в которой ссылались на агентурные данные, полученные от надежного источника; говорилось, что в поезде за номером 26-бис, это был именно этот поезд, проследует важная государственная преступница с транспортом нелегальной литературы. И транспорт самый вредоносный — искровский. И дано указание — преступницу по обнаружению задержать, транспорт арестовать.
Так называемый «летучий отряд» прибыл из Петербурга — в нем опытные офицеры и таможенники. Вот почему в таком параде все эти чины выстроились на платформе.
Конечно, молодая особа со смешной фамилией сомнения не вызывала. И манеры, и простота, и туалет, и беглость французской речи. Нет, благовоспитанность, куда относил офицер эти черты, так просто не приобретается, а впитывается с молоком матери. И как даму можно назвать нигилисткой? Офицер бросил взгляд на молодую женщину. Хороша-то как! И генерал глаз не сводит… И циркуляр о задержании важной государственной преступницы связать с дамой невозможно… Но служба есть служба. И почтительно ответил генералу:
— До прибытия таможенника выход из вагона воспрещен… Честь имею!
Генерал побагровел от возмущения. Его, генерала, удостоенного многих наград, именного серебряного оружия, держат в вагоне, как студентика! Будто опасаются, что он, генерал, может провезти в чемодане запрещенные книги и тем самым подорвать основы Российской империи?! Мысль эта показалась ему столь нелепой, что он захохотал.
Спутница волнения не выказывала, достала очередную книгу на французском языке и с удовольствием ее рассматривала. Заметив его неудовольствие, сказала примирительно:
— Полноте… Куда спешить… И в буфете побываем, и чая напьемся… Главное, в Россию приехали. — Дама улыбнулась и снова уткнулась в книгу.