Андрей Сахаров - Бамбино
— Завтра последний день, — сказал он Питеру. — Усатый так и сказал: «В субботу прикрываем дело».
— Какое дело? — машинально спросил Питер.
— Ну, вот это, с крысами. Больше, говорит, не нужны. Но и то хорошо.
«В субботу прикрываем дело, — подумал Питер. — Что же это такое?»
— Скажи-ка: а как выглядит этот твой усатый?
Кому же понадобились крысы, да еще в таком количестве?
Вальтер секунду подумал.
— Обыкновенно. Зеленый пиджак, шапка-тиролька. С ним шофер.
— А ну-ка, иди сюда, — решительно сказал Питер и отвел Вальтера в сторону. — Когда они обычно приезжают?
— Часов около семи вечера, а завтра будут раньше, в пять.
— Ладно. Все ясно.
Питер потер веснушки на кончике носа и задумался. Он совершенно ничего не понимал. Зачем этим антифестивальщикам крысы? Но если они их собирают, что-то тут неспроста. Такие люди не станут зря тратить время и деньги.
На следующий день около четырех часов Питер был возле дома. Так хотелось остаться там, среди делегатов на Таборштрассе — они собирали чемоданы, грузили их на автобусы, а сами отправлялись на последние фестивальные встречи. Автобусы позднее должны были забрать многих из них прямо с площади Ратуши и отвезти на вокзал.
— Ты куда, Питер, поехали с нами.
— Нет, нет, позднее, на площади встретимся. Сейчас есть дело.
И вот он стоял, в старой курточке, выглаженных заплатанных брюках, и ждал усатого.
В начале шестого в дальнем конце улицы показался большой автофургон. В таких из пригородов в Вену обычно возят молоко. Он неуклюже развернулся и остановился вдали около разрушенного дома. Мальчишки засуетились. Сделав еще несколько остановок, он наконец подкатил к «Бауэрхофу». Из кабины вышли двое и направились к клетке. Один в кожаной шоферской кепке, а другой — в тирольке. Вот он достал бумажник, повернулся, похлопал кого-то из ребят по плечу. Улыбнулся. Блеснули золотые зубы под тонкой полоской усов. Питер колебался несколько секунд, а потом принял решение. Пока шофер и усатый занимались клеткой, он подошел к машине вплотную с другой стороны и огляделся. Улица была пустынна. Он нагнулся, встал на четвереньки и быстро подполз под широкое днище фургона. Немного повременил. Все было спокойно. Тогда Питер осмотрелся и, вцепившись руками в какие-то переборки, идущие вдоль днища, просунул туда же ноги и плотно прилепился к нему.
Хлопнули дверцы кабины, и машина медленно стала набирать скорость. Минуты через три она вновь остановилась. Открылись дверцы фургона, и началась погрузка еще одной клетки. От напряжения у Питера затекли руки и ноги, и, пользуясь остановкой, он осторожно переменил позу. Теперь он просунул ноги поверх труб, а руками схватился за поперечные железные скобы и повис лицом вниз. Наверху закончили погрузку, и Питер услышал:
— Ну, теперь в Гринвельд.
Первым помыслом Питера было соскочить. До Гринвельда было километров пятнадцать — выдержат ли руки? Но уже в следующее мгновение он вспомнил холодную усмешку усатого, его сжатый кулак, золотые зубы и еще крепче вцепился руками в железные прутья.
Мостовая с каждым метром убыстряла бег перед его глазами, всего в полуметре от него неслась навстречу сплошной серой массой, качаясь, дурманя голову своим нескончаемым бегом. Машина изредка потряхивала его, и тогда становилось совсем плохо. Начинала кружиться голова. Руки снова затекли, и появилось нестерпимое желание разжать их хоть на мгновение, дать передышку. Питер закрыл глаза. Так лучше. Он хорошо знал эту дорогу. Шофер, что работал на грузовике Отто, частенько брал его с собой, когда отвозил в Гринвельд хлеб. Дорога шла по краю Венского леса. Деревья росли и вверху у обочины и внизу в глубоких оврагах, так что их верхушки зачастую приходились вровень с дорогой. Это была очень красивая дорога. Навстречу бежали автомобили, и Питер слышал шум их колес. Там, наверху, была совсем иная жизнь, мирная и спокойная, а здесь, в переплете железных балок, среди грязи и копоти шел бой, шла война, и было немного страшно. И дорога вовсе была не такая уж красивая. Правильней сказать, это была ужасная дорога.
Самое главное — продержаться, не свалиться на эту проклятую бетонку. Питер уже не чувствовал ни рук, ни ног. Просто он знал, что нужно держаться, и еще держался.
Машина замедлила ход и повернула на неширокое шоссе, ведущее в Гринвельд. Еще несколько минут хода, и фургон въехал в какой-то двор.
Питер услышал, как тот же голос сказал:
— Подождем до темноты, а сейчас разгружай.
Прошло минут десять. Разгрузка закончилась. Питер опустил голову и огляделся. Пустынный двор, окруженный со всех сторон низкими каменными сараями, впереди двухэтажный дом с высоким каменным крыльцом.
Он осторожно освободил сначала ноги, потом руки и встал под машиной на четвереньки. Кося глазами по сторонам, стал растирать пальцы. Они стали совсем как деревяшки. Все тело болело.
Что же они затевают? Питер отполз немного вперед, чтобы его не было видно подходящему к машине сзади, и лег на землю лицом к дому.
Проходили томительные минуты. Один раз ему показалось, что кто-то подходил к машине, и он сжался в комок и затаил дыхание, но тревога оказалась напрасной. Прошло около часа. Из дома вышел шофер и направился к фургону. Питер быстро отполз назад. Видел или нет? Он был готов к бегству в любую минуту. Но шофер, видимо, не заметил его. Он покопался в кабине и ушел обратно.
Наконец стало темнеть. Питер с тоской подумал, что площадь Ратуши, наверное, уже заполнена народом. Вот-вот зажгутся первые вечерние звезды и зазвучит последний аккорд фестиваля.
Стукнула дверь, и из дома вышло несколько человек. Питер быстро занял прежнее положение.
Они подошли к машине. Усатый распоряжался:
— Зажигай факелы и загружай эту пакость.
Было слышно, как клетки ставились на край фургона и крысы, видимо подгоняемые огнем, выбегали прямо в кузов. Одна за другой подавались наверх клетки, и новые и новые десятки ног скребли над самой головой Питера. «Куда же это столько?» — ужаснулся он.
— Факелы взяли? — командовал усатый. — Эх, вы, растяпы. Что же вы, крыс руками выгонять будете? А фестивальщики вас ждать будут? «Где это крыски, что-то они запаздывают…» Хе-хе-хе! — И он засмеялся мелким гаденьким смешком.
Теперь Питер понял. Под покровом темноты, в разгар торжественного закрытия фестиваля они собираются вывалить всех этих тварей на площадь, вызвать панику, смять фестиваль, сделать бесславным его конец.
— Поехали, я буду сзади, — командовал усатый. — А вы не забудьте ровно в девять позвонить в газеты. Пока приедут, — будет в самый раз.
Питер лихорадочно размышлял. Что делать? Времени оставалось в обрез. Нужно во что бы то ни стало открыть дверь фургона и разогнать крыс, но как, где? Конечно, только здесь, в лесу. В Вене этого не сделать — сразу же увидят. Не дадут. Кому какое дело, зачем и куда едут эти крысы. Ничего не докажешь.
Машина плавно катилась в сторону большого шоссе. Наверху сотни, а может быть, тысячи лапок, не переставая, скребли пол. Вечер наступил быстро, и дорога из серой превращалась в фиолетовую, а там, где деревья подступали ближе, она становилась совсем черной.
Дверцу можно открыть лишь после одного из поворотов, когда усатый на своем «Фиате» будет закрыт деревьями. Теперь вперед. Перехватывая руками и ногами балки, поддерживающие кузов фургона, Питер осторожно начал подтягиваться к тому месту, где кабина скреплялась с кузовом. Машина шла не быстро, и сделать это было не особенно трудно. Лишь в одном месте ноги не нашли точку опоры, и он несколько десятков метров проволок их по асфальту под машиной, пока подтянулся ближе, перехватывая руками, и вновь зацепился ногами. Еще усилие, и он ухватился за толстый стержень, соединяющий кабину и фургон, и осмотрелся: до края фургона не дотянуться, но даже если и сделать это, то что толку — гладкая стенка: до ручки двери тоже не дотянешься. Оставалась крыша. Если зацепиться ногами за выступ вентилятора, то…
Упираясь руками и ногами в стену кабины и фургона, Питер подтянулся кверху. В это время машина притормозила и, повернув на шоссе, стала набирать скорость. Питер поднял голову над фургоном. «Фиат» скрылся за поворотом, и — о счастье! — большой желто-зеленый автобус, — наверное, из Бадена или Эйзенштадта — поворачивал в сторону Гринвельда, перекрыв «Фиату» путь. В одно мгновение Питер взобрался наверх и пополз к краю крыши. Зацепился ногами за выступы вентилятора, опустил руки, дотянулся и потянул ручку вниз, но не тут-то было. Питер оглянулся, — новый поворот. «Фиата» еще не было, но он вот-вот покажется из-за деревьев. Питер с силой дернул рукоятку вверх. Дверца открылась и захлопала взад и вперед от встречного ветра, и тут же Питер увидел у порога десяток остреньких морд, обнюхивающих воздух. Нет, крысы явно не хотели прыгать на дорогу.
