Юрий Вийра - Самые веселые завийральные истории
— Не дал списать на контрольной по математике. Пока я болела, они решали задачи в пять действий. Я ему сказала, что не умею такие задачи решать, а он: «Не дам списать — сама думай!»
— Задача была трудная?
— Не очень. Но почему он не мог помочь?!
— Не расстраивайся. Со мной такое тысячу раз случалось. Помню, у нас в третьем классе тоже была контрольная… Ты сколько дней в школу не ходила? Четыре. А я тогда провалялся в гриппе почти месяц. За это время одноклассники научились решать задачи в десять действий. Я к соседу: «Дай списать!» А он локтем отгородился и прошипел, как змея подколодная: «Не дам — сам решай!»
— И ты решил?
— Нет. Я же не был таким способным, как ты. Списал.
— У кого?
— У Маши Медниковой. Она сидела на второй парте.
— А ты на какой?
— На пятой.
— Как же ты мог у нее списать?
— Запросто. Написал ей записку и отправил по ряду. Она записку прочитала и написала решение задачи на банте — у Машеньки была длинная золотая коса. Она косу назад откинула, и бант оказался у меня в руках.
Быстренько списал и дернул за косу. Маша вернула косу обратно.
— Папа, но от второй парты до пятой не один метр. Какой же длины была коса?
— Могу сказать с точностью до сантиметра: три метра сорок семь сантиметров.
— И учительница ничего не заметила?
— Заметила. Она давно подозревала, что Медникова мне помогает. Подошла к Маше и говорит: «Покажи-ка мне свой бант». Маша показала.
Учительница повертела бант в руках и похвалила: «Какой красивый!» И вдруг спохватилась: «Мне кажется, в начале урока он был коричневый?!»
Маша не растерялась. «Нет, — говорит, — вам показалось. Коричневый бант я завязываю по вторникам, а сегодня среда». Маша перекинула косу на грудь и посмотрела на учительницу своими большими голубыми глазами: «Разве этот бант мне не к лицу?» Учительница вздохнула — Маше все было к лицу — и пошла к своему столу. А Маша повернулась и погрозила мне кулаком.
— Папа, ты заменил бант?
— Конечно. Мы так всегда делали. Но в этот раз я перепутал дни недели и вместо коричневой ленты принес из дома голубую.
— А сосед по парте тебя еще предавал?
— Да на каждом шагу! Помню, однажды мы всем классом поехали на зимние каникулы в Альпы, в альпинистский лагерь у горы Казбек.
— Папа, но Казбек на Кавказе!
— А я что говорю?! Сначала отправились в Альпы, покорили все альпийские вершины, а потом переехали на Кавказ. Там, рядом с Казбеком, была гора, на которую еще никто не поднимался. Мы привязались друг к другу веревками и начали восхождение. Сосед по парте шел передо мной, а я был в связке последним. На полпути к вершине он вдруг заявил: «Я устал тебя тянуть — иди сам!» — и отвязал веревку. От неожиданности я оступился и полетел вниз…
— Тебя опять Маша спасла, да?
— Как ты догадалась?
— Я даже знаю, как она это сделала. Опустила в пропасть косу.
— Точно. Но зато ты никогда не отгадаешь, как сосед был наказан.
— Он упал и больно ударился?
— Нет.
— Его все сторонились?
— Это само собой. Он со всеми разругался, поставил палатку в стороне и… отгадай, что с ним приключилось ночью?
— Не знаю.
— Его похитил Снежный человек. Схватил в охапку и утащил к себе в пещеру.
— Зачем он его похитил?
— За своего принял. Снежный человек волосатый, и мой сосед был заросший — в парикмахерскую он ходил раз в год…
— А-а, папочка, теперь я понимаю, куда ты клонишь!
— Да, дочка, тебе пора подстричься. Ты же не хочешь, чтобы Снежный человек принял тебя за Снежную девочку и уволок в темную и сырую пещеру?!
— Не хочу. Но стричься тоже не хочу. Мечтаю отрастить косу, как у Маши Медниковой.
— Я не возражаю. Но можно я тебе сегодня хоть челку подстригу — глаз уже не видать.
— Ладно, стриги. Папа, а вы правда покорили эту вершину?
— Разумеется. Посмотри на глобус и увидишь рядом с Казбеком Третьего «Б» пик — так с тех пор называется эта гора. А годом раньше поднялись на Эверест. Это 8848 метров над уровнем моря! Знаешь, как ЭВЕРЕСТ расшифровывается? ЭВелина, ЕРмолай, Елена и СТепан.
Эти ребята из нашего второго «Б» первыми поднялись на высочайшую вершину мира.
— Папа, покажи пальцы!.. Все ясно. Между прочим, я тоже пальцы скрестила, когда сказала, что разрешаю тебе подстричь челку. Мама сделает это лучше. Вот!
О папиной памяти и маминых туфлях
— Папа, скажи какую-нибудь пословицу.
— Русскую?
— Да любую, хоть африканскую.
— Африканскую так африканскую: слово не муравей, вылетит — не поймаешь.
— Не муравей, а воробей.
— В нашей пословице воробей, а у африканцев муравей, понимаешь?
— Не понимаю. Муравьи же не летают.
— Не летают рабочие муравьи, а самки и самцы еще как летают. Я прекрасно представляю себе такую картину: я стою посреди Африки, опершись на копье, полуголый, черный от загара, и вижу, как из высокого термитника вылетает облако муравьев-термитов.
— Как ты можешь это представить — ты же никогда в Африке не был?
— А мои африканские предки?!
— Папа, африканский предок был у Пушкина — «Арап Петра Великого».
— А где человек произошел от обезьяны? В Африке. Так что африканские предки есть у каждого. Время от времени в моей памяти возникают картины из африканской жизни и слышатся какие-то непонятные африканские слова: «Конго… Браззавиль».
— Почему непонятные?! Конго — это государство в Африке, Браззавиль — его столица.
— Вот видишь? Я не был в Конго, а знаю.
— А как по-африкански «здравствуйте»?
— Сложный вопрос. Во-первых, в Африке множество племен и народов, и говорят они на разных языках и наречиях…
— Папа, не увиливай!
— Ладно, сейчас напрягу память и вспомню… Тере, тере, вана кере.
— Папа, мне кажется, это по-эстонски или по-фински.
— Да ну?! Ура! Я вспомнил язык моих финских предков.
— Папа, по-моему, ты его никогда и не забывал. Что значит это «тере, тере, вана кере»?
— Здравствуй, дорогой.
— Папа, почему ты скрестил пальцы? Это какое-то неприличное выражение?
— Нет. По-эстонски это значит «привет, привет, старикан». Однажды я пошутил. Я тогда еще жил в Санкт-Петербурге и работал на радио журналистом. Мои коллеги собрались на автобусную экскурсию в Таллин. И несколько женщин попросили, чтобы я научил их эстонским словам: «здравствуйте, до свидания, спасибо, как пройти на Ратушную площадь» и так далее. Я написал эти выражения русскими буквами, и женщины их заучили…
— И они так в Таллине со всеми здоровались: «Привет, привет, старикан»?
— Точно. А моя начальница спросила у первого встречного эстонца дорогу к универмагу. Он привел ее к парикмахерской. Она удивилась: «Зачем мне парикмахерская?» Эстонец пожал плечами и сказал с акцентом: «Вы говорить: „Кус он юксур? Ма тахан хабет яада“. Где парикмахерская? Я хочу бороду брить».
— И что она с тобой сделала?
— Да ничего. Только шумела: «В чем я пойду на работу? Это мои единственные туфли, которые подходят к шерстяному платью!»
— Папа, какие туфли?! О чем ты говоришь?
— О твоей маме. Сегодня утром она тут бушевала, когда обнаружилось, что ты пошла в школу в ее туфлях. Я тебе говорил: не надевай!
— Но я была уверена, что она сегодня дома.
— А ее вызвали на работу. Пожалуйста, не делай этого больше.
— Хорошо. Но можно, я надену завтра в театр ее коричневую кофточку, которую подарили на Новый год? По-моему, завтра вечером мама никуда не собирается. Поговоришь с ней, а?
— Ой, не знаю, не знаю…
О глазомере и смекалке
— Папа, как пишется: «неслись» или «нислись»?
— Через «е», конечно. От слова «нес». Что ты пишешь?
— Упражнение по русскому. Надо вставить пропущенные безударные гласные. «Уже неслись мимо стаи перелетной птицы». В скобках: «по Мамину-Сибиряку».
Папа вздохнул:
— Ясное дело. Устали перелетные несушки. Уже мимо неслись, мазали.
— Папа, ты не понял. Они просто летели быстро.
— Шучу. Я вспомнил, как в армии служил. Сначала нас спросили, у кого была своя машина. Я сказал: «У меня». А у меня, правда, в детстве была машина. Такая маленькая, с педалями. Она до сих пор на даче в сарае лежит. И меня назначили военным шофером. Дали самую настоящую машину, большую, защитного цвета. КамАЗ называется. Там тоже были педали. Я жал на них по очереди и на скорости сто километров в час въехал в могучий дуб. Командир полка посмотрел на разбитую машину, почесал в затылке: «Да, всмятку!» — и перевел горе-шофера в повара. Выдали мне полевую кухню — такую печку на колесах — и лошадку смирную. Она эту кухню возила. И вот однажды начались штабные учения. Еду я на печке по дороге, и вдруг — бац! — что-то меня по голове стукнуло. Хорошо, я в каске был — на учениях все в касках ходят. Огляделся по сторонам — ничего, голые поля — дело было осенью. Посмотрел в небо, а там, прямо над дорогой, летят строем гуси и несутся один за другим. Прицельно несутся, не промахиваются — у меня уже вся каска в желтке и в ушах звенит. Яйца-то у гусей побольше и потяжелее, чем куриные. Я рассудил: «Зачем добру пропадать?» Подбросил в огонь полешков, поставил на печку самую большую сковородку, плеснул подсолнечного масла, подстегнул слегка лошаденку, и — бац, бац, бац — яйца забарабанили по сковородке, я только успевал скорлупу выуживать. Штабу яичница очень понравилась, и меня наградили медалью. По кругу медали шла надпись: «За отличный глазомер и смекалку, проявленную на штабных учениях такого-то года». И еще там была выгравирована целая картина: пригнувшись, идут в атаку пехотинцы, мчатся танки, летят самолеты, кружатся вертолеты, а командир полка, стоя на пригорке, руководит учебным боем. Чтобы все это изобразить, понадобился целый пуд меди. Я носил медаль на шее на кожаном ремне — любая орденская лента сразу бы порвалась…
