Сфинкс - Паутина
— А теперь представь себе место, где тебе было хорошо, любое место, — Ксения гладила парня по плечам и спине, тихо укачивая. — Представь, что там есть. Может, там есть еще кто-то…
— Ты, — выдохнул гриффиндорец, и Малфой решил, что пора убираться отсюда. Он тихо отступил, стараясь не привлечь к себе внимания, выскользнул за дверь и стал спускаться по лестнице. Наверное, Ксения тоже выбежала из класса за ними. Хорошо, что выбежала — он бы сам не смог так быстро успокоить Джеймса.
Зато он сможет долго и болезненно прибивать того урода, который заставил Поттера так мучиться.
Малфой спустился из башни в тот момент, когда по замку разнесся звук колокола. Где искать этого гоблина? У мадам Помфри. Или у Слизнорта.
Больничное крыло было пусто. Тогда Скорпиус отправился в подземелья. Но он не дошел до них, потому что в коридоре у кабинета Нумерологии увидел Лили Поттер и Грега Грегори, уютно склоненных над какой-то книжкой.
Скорпиус быстро взмахнул палочкой — книга в их руках подскочила и ударила Грегори прямо в лоб, глухо хлопнув. Тот удивленно смотрел на напавший на него учебник, а Лили догадливо подняла глаза и тут же увидела Малфоя. Что-то кинув Грегори, она направилась к Скорпиусу. Он же намеренно завернул за угол.
— Не обязательно было его бить, — заметила Лили, оказавшись рядом со слизеринцем. — Он просто просил помочь ему с одной формулой…
— Нормально… А что, на пятом курсе проходят то же самое, что и на шестом? — Скорпиус облокотился о стену спиной, засунув руки в карманы.
— Нет, он спрашивал формулу, которую проходят на четвертом курсе, — улыбнулась девушка.
— Да, Грегори можно только посочувствовать, память у него короче, чем ноги Флитвика, — Малфой хмыкнул, когда Лили улыбнулась. Потом он перевел взгляд на конец коридора и тут же встал прямо, доставая палочку. Гриффиндорка тоже обернулась и шагнула к Скорпиусу, беря за руку с палочкой.
— Стой, не надо, — попросила она, заглядывая в глаза слизеринца, которые приобрели стальной оттенок. — Пожалуйста…
— Лили, ты же видела, что он сделал с твоим братом! — Малфой не спускал взгляда с удаляющейся фигуры в черном.
— Я прошу тебя, — прошептала она, кладя руки ему на грудь и подняв лицо. — Я боюсь его. Не надо с ним связываться…
— Он напугал тебя?! — завелся еще сильнее Скорпиус, но она не пустила его, просто обвив его шею руками и встав на цыпочки.
— Не уходи, не надо, — тихо попросила она, глядя прямо в его глаза. Сталь превратилась в лед, потом в жидкое серебро, когда она притянула к себе его голову и робко поцеловала в прохладные губы.
И он не ушел. Не ушел бы вообще, если бы через какие-то мгновения в их ушах не раздался колокол, зовущий студентов в классы.
— Обещай, — она отстранилась, но рук не убрала, — обещай, что не станешь мстить. Скорпиус, я прошу тебя. Этот человек не достоин этого… Обещай.
Он нахмурился, но, глядя в ее глаза, не мог сопротивляться. Он кивнул — через силу, борясь со своим «я», требовавшим как минимум крови этого слизняка. Но все-таки кивнул, хотя его малфоевская половина тут же взвыла.
Она улыбнулась, коснулась губами его скулы, а потом развернулась и пошла к классу. А Скорпиус остался посреди коридора, так и сжимая в руке палочку. Потом взмахнул ею от досады и стоящие в нише доспехи громко лязгнули.
Малфой, тебе пора менять фамилию. Скорпиус Поттер. Убиться что ли, пока еще не поздно?! С этой глубокой мыслью слизеринец отправился к кабинету Флитвика, чтобы отыграться хотя бы на мышке.
Глава 6. Гермиона Уизли
Какая длинная была ночь. Длинная. Страшная. Трудная. Лунная…
Она не знала, сколько часов провела на полу, под дверью комнаты, из которой Рон так грубо ее вытолкнул. Вытолкнул, заперся изнутри и наложил заклинания.
Запястья уже не ныли, хотя Гермиона знала — на них появились синяки. Рон впервые за много лет сделал ей по-настоящему больно.
А она хотела быть с ним в эту ночь. Хотела держать его голову, руку (лапу?), чтобы ему не было страшно одному, наедине с полной луной и болью, которая, наверное, должна была прийти вместе с трансформацией.
Гермиона снова всхлипнула, хотя, казалось, что слез уже не осталось. Он не захотел, чтобы она осталась. Он схватил ее за руки — впервые так сильно, что она вскрикнула от боли. Он вытолкнул ее из комнаты. Заперся. И Гермиона уже не смогла разделить с мужем то, что предстояло ему впервые.
Она сидела на полу, опершись спиной о запертую дверь. Сначала ловила звуки, но их не было. Рон наложил заглушающее заклинание. Он отгородился от нее. Он вытолкнул ее из своей жизни. Пусть всего на ночь, но вытолкнул.
Гермиона пыталась снять заклинания. Не вышло. Дом не слушался ее палочки. И женщине ничего не оставалось, как ждать, надеясь, что волчелычное зелье хоть немного облегчит то, что предстояло Рону.
Он был один. Наедине с болью. Наедине со страхом. И он не позволил ей разделить это с ним. Раньше они все переживали вместе. Но сегодня он отказал ей в этом.
Гермиона вытерла щеки, просто чтобы хоть что-то сделать. Голова была тяжелой, руки чуть подрагивали.
Его глаза. Она никогда не видела у Рона, ее любимого, нежного, ласкового Рона Уизли такого взгляда. Даже когда он гневался (как на шестом курсе, когда она напустила на него наколдованных птиц), даже когда ревновал (когда он бросил их с Гарри в палатке, в последний год войны с Волан-де-Мортом), даже когда бесился (когда они с Гарри секретничали по работе) — никогда не было у него такого жестокого, безжалостного и одновременно обреченного, готового ко всему взгляда.
Гермиона судорожно перевела дыхание. Нужно мыслить логически, отбросив чувства. В последние годы она все чаще стала поддаваться им. Все чаще стала вздрагивать просто от мыслей. Просто от нахлынувших эмоций. Нельзя так. Нельзя раскисать тогда, когда ты больше всего нужна своей семье. Своим друзьям. Рону. Гарри.
Было странно, но за все эти годы — супружества с Роном и дружбы с Гарри — она так и не смогла разделить их в своем сознании. Рон. И тут же Гарри. Именно в такой последовательности. Рон. Гарри. Она знала, что нужна обоим. Рону больше, Гарри меньше. Но нужна.
Гарри никогда не показывал этого, не просил. Но принимал ее помощь. Всегда. И Рон всегда принимал. Но всегда просил, чем отличался от друга. Рон знал, что она поможет, что она поймет, что всегда будет рядом.
Но почему?! Почему сегодня он поступил по-другому?! Он стал другим…
Она чувствовала это. И не только чувствовала — знала. Он изменился. Он потерял себя. И боится этого. Рон боится себя. И отталкивает ее — из того же страха. Он. Боится. Себя.
Боялась ли его Гермиона? Нет. Она не боялась его. Она боялась ЗА него.
Женщина чуть поменяла позу. Чуть скрипнули от легкой боли ребра. Это напоминание об их близости. Впервые он был так груб и неаккуратен. У него всегда были сильные руки. Но ласковые и нежные. А теперь — синяки на ее ребрах от неистовых объятий. Объятий ее Рона. Другого, но все же ее.
Гермиона старалась думать размеренно, откинув эмоции. Но в последнее время не получалось. Потому что было слишком много всего. Много счастья. Много любви. Много страсти. Много заботы. Много ревности. Много… А потом много страха. Много горя. Много безысходности. Слишком много всего для логичной Гермионы Грейнджер. Она стала другой.
Могли ли книги помочь во всем? Нет, это она поняла еще в школе. Могла ли она своими повышенными знаниями и умениями что-то изменить, исправить, избежать? Почти никогда. Что стало главным в жизни начитанной гриффиндорки после окончания Хогвартса? Семья. Рон. Гарри. Как и в школе. Но по-другому. Была Джинни. Потом дети. Были семейные вылазки на пляж. Семейные — это когда они с Роном, Розой и Хьюго и Поттеры. Всегда вместе, всегда близкие друг другу. Были детские праздники. Были вылазки в пабы вчетвером. Или вдвоем. Она и Рон. Она и Джинни. Рон и Гарри.
Рон. Мерлин, что же с тобой?! Как ты? Что чувствуешь? И почему?! Почему ты так просто выбросил меня из своего мира?!
В небольшое оконце над лестницей заглянул краешек луны. Когда же утро?! Часы остановились, потому что Рон своей хваткой раздавил циферблат. Разбил часы, которые сам подарил на десятилетие их свадьбы. Разбил…
Она, наконец, задремала, склонив голову на колени. В дреме она все еще думала о муже, который сейчас должен был лежать в комнате, покрытый шерстью, с когтями и клыками. Думает ли он о ней?
На полу было неудобно, но сил встать не было. Да и желания тоже. Хотелось быть рядом с ним, как можно ближе.
Все-таки она провалилась в сон, тревожный и глубокий из-за пережитой ночи.
Был рассвет. Но она его не видела, уткнувшись лицом в колени. Потом ее коснулись сильные, но невероятно мягкие руки. И прижали к груди, подняв. Она прильнула к телу, вдыхая родной, близкий аромат. Было уютно, и еще больше хотелось спать, чувствуя себя в надежных руках. Не одна. Не одна.
