Иван Кожедуб - Верность Отчизне
В боях Филиппов еще не участвовал и с нетерпением ждал задания на боевой вылет. Но сначала нам надо было слетаться, а ему — изучить район. Теоретическая подготовка у него была хорошая, дела у нас пошли быстро. И скоро я доложил командиру, что готов вылететь на задание в паре с Филипповым.
— Не рано ли? — осведомился Чупиков.
— Нет, держится в паре он хорошо.
Вылет разрешен. Изучаем последние данные о наземной и воздушной обстановке в полосе, отведенной для охоты. Делаю заметки на карте: здесь расположены вражеские аэродромы, зенитки, а вот уязвимые места на дорогах. Учитываю район действий наших штурмовиков и бомбардировщиков. Когда они появлялись в воздухе, то почти всегда появлялись и вражеские истребители. Здесь-то и нужна была наша помощь.
Вылетаем рано утром. Пересекаем линию фронта севернее Демблина и направляемся к радомскому аэродрому — может, что-нибудь в воздухе подцепим. Слева по борту показывается аэродром. Самолетов в воздухе не видно. Он остается в стороне. Летим на юг вдоль железной дороги, ведущей к Скар-жиско-Каменка — крупному железнодорожному узлу. Выскакиваем на станцию. На путях эшелонов двенадцать, несколько паровозов под парами. Чуть в стороне на разъезде стоит еще один состав. С ходу открыть огонь не удается. Сейчас начнут бить зенитки. Передаю Филиппову по радио:
— Делаем противозенитный маневр!
Бросаем самолеты из стороны в сторону. И не зря: зенитные снаряды разрываются в хвосте машины. Выходим из зоны огня: надо подождать, пока какой-нибудь состав не двинется на перегон.
Отлетели в сторону. Зенитки прекратили огонь. Наблюдаем. Досадно: ни один эшелон не трогается с места. А время, отведенное на охоту, подходит к концу. И вдруг я заметил, что на разъезде стоит эшелон — словно замер. Командую ведомому:
— Прикрой! Иду в атаку!
Открываю огонь с бреющего полета. Проскакиваю над вагонами. И вдруг самолет качнуло от взрывной волны: это начали взрываться вагоны. Дело сделано. Эшелон был с боеприпасами. Возвращаемся к радомскому аэродрому: авиация все же больше меня привлекает. Вижу на окраине самолеты, замаскированные ветками. С ходу атакую. Но зенитчики не дремали: так по нас сыпанули, что пришлось скрыться в облака. Снаряды разрывались даже за ними, но мы ускользнули.
Когда мы вернулись к себе на аэродром, новичок Филиппов без конца рассказывал о нашей охоте, о том, как мы попали под обстрел. Уверял, что все зенитки якобы били по моему самолету, описывал, как взрывались вагоны.
Командир спросил меня:
— Ну как стажер? Не оторвался?
— Нет, даже в облаках удержался. Молодец Яков!
У нас произошли перемены. Мы проводили Шебеко, получившего назначение в другую часть. И в тот же день с Первого Украинского фронта прибыл новый штурман, Герой Советского Союза гвардии майор Александр Сергеевич Куманичкин.
О нем мне уже много рассказывал командир полка. Они вместе воевали во 2-й воздушной армии.
— Истина известная: чем больше с товарищем летаешь, тем больше его узнаешь, — говорил командир. — Мы с Куманичкиным уже слетались. Я буду летать в паре с ним, а ты — с Титаренко. Теперь у нас по напарнику.
— Отлично! Чаще вылетать буду.
До сих пор Титаренко, ведомый командира, был напарником у нас обоих.
Командир представил Куманичкина однополчанам. Многие уже давно знали его и встретили как старого фронтового друга.
Александр мне сразу очень понравился. Смелое лицо, добрые карие глаза внушали симпатию и доверие. Его биография во многом напоминала биографию большинства из нас. До войны рабочий на обувной фабрике «Буревестник» в Москве. Кончил аэроклуб, потом — летное училище. После училища — фронт. Особенно Куманичкин отличился в боях за освобождение Киева. На его боевом счету было более двух десятков сбитых фашистских самолетов.
Он сразу приступил к своим обязанностям штурмана полка, быстро вошел в курс дел.
Поселился Куманичкин вместе со мной и Титаренко и первый же вечер рассказал о боях, в которых принимал участие.
Вспомнили мы сражение на Курской дуге, где воевали по соседству. И, как это бывало на фронте, мы сразу подружились.
На следующий день Александр умело и интересно провел занятия с летным составом, еще и еще раз напомнив всем нам о том, что воздушному охотнику необходима отличная штурманская подготовка.
— Каждый из нас, — говорил он, — должен так изучить рзйон, чтобы быстро ориентироваться в любой обстановке. В воздухе надо все время отдавать себе отчет в том, где находишься.
Бить врага по-гвардейски!
Ясным сентябрьским утром аэродром облетела новость: приедет член Военного Совета нашей воздушной армии генерал Виноградов и вручит полку гвардейское знамя.
По эскадрильям прошли короткие митинги. Говорили о Советской гвардии, рожденной в ожесточенных боях под Москвой осенью 1941 года, о подвигах гвардейцев, о том, к чему гвардейское знамя нас обязывает.
Весь личный состав здесь, в полевых условиях, старательно готовился к встрече со знаменем. Каждому хотелось встать в строй аккуратным, подтянутым — по-праздничному.
И вот все готово. Настроение у всех торжественное.
Чупиков построил полк невдалеке от КП, перед самолетами, рассредоточенными по полю. Назначена знаменосная группа во главе с начальником штаба: летчики Азаров и Титаренко — ассистенты, я — знаменосец. Мы заняли свое место на правом фланге строя. По приказу командира встречаю генерала у КП. Он держит в руках знамя, завернутое в чехол защитного цвета.
Наш командир отдает генералу рапорт. Потом становится очень тихо.
И вот чехол со знамени снят. Развернулось алое шелковое полотнище с портретом Владимира Ильича Ленина и надписью, вышитой золотом: «За нашу Советскую Родину». На другой стороне полотнища, колыхавшегося на ветру, виднелся номер нашего гвардейского полка, тоже вышитый золотом.
В торжественной тишине раздался голос генерала, прочитавшего Указ о присвоении полку звания Гвардейского.
Сердечно поздравив нас, он пожелал нам высоко держать честь гвардейцев.
Командир принял знамя и благоговейно поцеловал его, опустившись на одно колено. Громко, прочувствованно сказал, что мы будем как зеницу ока хранить гвардейское знамя — символ чести, доблести, героизма, пронесем его сквозь бои до полного разгрома врага.
Он передал мне знамя. И знаменосная группа прошла перед всем строем. Каждая эскадрилья встречала знамя ликующим «ура». Оно перекатывалось от эскадрильи к эскадрилье, и у меня мурашки по спине бежали, сжимало горло от волнения.
Да, это были прекрасные минуты. Мы почувствовали еще большее единение, знамя нас сплотило еще крепче. Готовы были выполнить любой приказ Родины.
С того дня гвардейское знамя нашего полка хранилось на замаскированном КП день и ночь под охраной часового.
Рано утром меня вызвал командир. Он сообщил, что по приказу командующего ВВС главного маршала авиации А. А. Новикова из нашего полка на Третий Прибалтийский фронт направляется на усиление десятка самолетов для борьбы с вражескими охотниками.
— Группу приказано возглавить вам. На подготовку дано два часа. Воздушная обстановка там сложная, и срочно потребовалось усиление, — сказал полковник.
— Наконец-то настоящая работа будет! — не выдержал я. Чупиков смотрит на меня с понимающей улыбкой.
— Ну, кого с собой возьмете?
— Павел Федорович, — говорю я, — разрешите мне полететь с третьей эскадрильей комэска Баклана, в паре с Титаренко. Я к ним как-то больше присмотрелся.
— Согласен, — ответил Павел Федорович. И добавил: — Вам предстоит сложный перелет: сразу вступите в бой. Хорошенько разберитесь в обстановке. Не подкачайте… С вами пойдет самолет «ЛИ-2» с техниками. А чтобы веселее было, можете взять с собой Зорьку.
— Очень хорошо, — отвечаю я, — после вылетов у ребят будет веселый отдых.
Собираю летчиков. И пока техники готовят машины, наносим на карту маршрут перелета в 14-ю воздушную армию. Знакомимся с метеорологической обстановкой на маршруте, подробно изучаем районы предстоящих действий.
Из сводок нам было известно об обстановке, сложившейся в Прибалтике. Противник там упорно сопротивлялся. К тому же успешному продвижению наших наземных войск мешали озера, болота, леса, действиям авиации — вражеские охотники.
Майор Филиппов просил командира части разрешить ему полететь с нами, но Чупиков отказал наотрез:
— Вам, товарищ майор, надо пройти школу боев в менее напряженной обстановке. Не до стажировки там будет. Да и ваша командировка истекает.
Очень просился в нашу группу и Давид Хайт. Но места в самолете не оказалось. Давид не отходил от меня. Чувствую, он очень взволнован, хочет что-то сказать.
— Что случилось, Давид? — спрашиваю я.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан? Вы будете участвовать в освобождении моих родных мест, Риги. — У него от волнения сорвался голос, и он побледнел. — Вспомните моих стариков. А я все время буду думать о вас. Накажите фашистов, товарищ капитан!
