Альберт Лиханов - Семейные обстоятельства
Толик пожал плечами, бросил рюкзак, помылся не торопясь, поглядывая на радостную маму.
Если бы она не веселилась так, нужно было рассказать ей про отца, рассказать, что он не вернется, но, похоже, мама совсем и не думала о старом. Все уже кончилось для нее. Кончилось благополучно, и что тут теперь говорить без толку?
Пока Толик ел, мама куда-то засобиралась, улыбаясь и приговаривая, как она удивлена, что он вернулся раньше срока.
Толик насторожился, слушая ее болтовню, а мама, покрутившись перед зеркалом, сказала:
— Я пошла!
— Куда ты? — спросил строго Толик, но мама, словно и не услышала, каким он тоном это говорил.
— Так, — сказала она, — по делам. Часа через два вернусь.
Дверь за ней хлопнула. Толик сидел мгновенье с ложкой, протянутой ко рту, потом бросил ее и встал из-за стола.
— Куда ты, внучок? — запричитала бабка. — Ты-то хошь не оставляй меня, старую…
Толик взглянул с презрением на старуху и выскочил во двор.
Он бежал по улице, лихорадочно придумывая самые злые, самые тяжелые слова, которые он скажет маме. Кулаки сжимались сами собой, дыхание сбивалось, ноги наливались свинцовой тяжестью.
Впереди показалась мама. Она шла легкой, девчоночьей походкой, помахивала сумочкой, поглядывала по сторонам, улыбалась еще, наверное, широко раскрытыми прозрачными глазами.
Возле табачного киоска мама неожиданно остановилась. Сердце у Толика заколотилось еще сильней — он увидел, как в маминых руках блеснула целлофановая обертка сигарет. «Ну все! — в отчаянии подумал он. — Сама она не курит, значит — ему? Ему!..» Теперь уже все ясно. Теперь уже ничего невозможно скрыть!
Мама шла на свидание легкомысленной летучей походкой, и Толик вдруг подумал: а что сказал бы отец, увидев это? Что бы подумал он? Что сделал?
Наверное, подошел бы к маме твердым шагом и ударил ее по щеке. При всех! Толик задумался. Но почему — ударил? Какое он имеет к ней отношение? Ведь это он виноват теперь перед мамой, а она — она, может быть, делает это все нарочно. Чтобы отец понял: он ей вовсе не нужен и не собирается она всю жизнь лить из-за него слезы.
Толик замедлил шаг.
Может, плюнуть на все это, к черту? Если мать и отец махнули рукой друг на друга, то что может сделать он? Какой-то мальчишка? Будь что будет, в конце концов. Это их дело, как им жить. Пусть сами решают…
Ну а он? Как же он, Толик? Злость волной захлестнула его. Может, снова как было? Решают все взрослые, а ты молчаливая пешка. Тебе только объявляют о том, что решили они.
Мама выйдет замуж, а потом объявит ему?
Но почему, почему дети не должны думать о том, что считается взрослым?
А если это взрослое касается их, может быть, даже больше, чем самих взрослых? Почему взрослые забывают про детей, когда решают свои дела? Почему дети должны быть всегда свидетелями?
Задумавшись, Толик потерял маму из виду, а когда снова увидел ее, она была далеко впереди и стояла с каким-то мужчиной. Кончики пальцев враз превратились в ледышки: мама взяла мужчину под руку, и они отправились к стеклянному кубику. Туда, где мама, отец и Толик сидели после суда.
Нет, мамина измена была не простой, а умышленной. Она шла туда специально, чтобы самой себе доказать, как плюет на то, что было.
Сейчас, сейчас он подойдет и скажет все, что надо! Вот сейчас, через минуту.
Мама и мужчина сидели на том самом месте, где были они в прошлый раз. Мужчина сидел спиной, мама — боком к Толику. Он подошел к ним. Все расплывалось в мутном тумане.
— Это подлость, — сказал он хриплым голосом, глядя на маму, и повторил: — Это подлость!
Мужчина быстро повернулся к Толику, но он не обратил на него внимания. Ему было все равно, какой у мамы мужчина.
Мама посмотрела растерянно на Толика, но эта растерянность отражалась в ее глазах только мгновенье. Она опять засмеялась и сказала:
— Ну и хорошо!. И хорошо, что ты пришел. Мы сейчас обрадуем тебя.
«Обрадуют! — мелькнуло мимолетно. — Известно, как обрадуют…»
Толик медленно, словно опасаясь, перевел взгляд на мужчину — и вздрогнул всем телом. На лбу выступила испарина.
В новом костюме перед ним сидел отец.
Ноги у Толика подкосились, он сел и, облокотившись на стол, уронил голову. Кровь гулко ухала в висках, во рту было сухо и горько.
— Шампанского, — послышался далекий голос отца, и над ухом Толика что-то забулькало.
Он поднял голову. Три бокала стояли на столе, два полных, в третьем было налито на донышке.
— Ну, сынок, — радостно сказала мама, — выпей с нами! — Лицо ее горело прямо как румяное яблоко. — Выпей, выпей, — кивнула она. — сегодня можно! Сегодня мы с папой… — она замялась, подбирая слово, счастливо взглянула на отца. — Сегодня мы помирились…
Толик деловито кивнул, хлебнул шампанское, ощутив во рту освежающую колючесть, и только тут понял, что сказала мама.
Помирились? Как помирились?.. Только вчера в лесу он слышал, как отец сказал Темке, что остается. Что никуда не уходит от них, а сейчас мама говорит — они помирились.
— Как помирились? — не понимая, спросил Толик и взглянул на отца.
Тот улыбался как ни в чем не бывало и кивал головой.
— Нет, — сказал Толик. — Неправда.
Мама рассмеялась звонким смехом.
— Он не верит! — воскликнула она. — Не может поверить!
— Могу, — равнодушно возразил Толик, — но это неправда.
— Правда, правда, — подтвердил отец. — Помнишь, мы сидели тут тогда? — Толик кивнул. — И я говорил маме, что жить так нельзя, что мы должны уехать. — Толик кивнул снова. — Ну вот, мама согласилась. Мы уезжаем в другой город. Я буду работать инженером на новом заводе.
Как просто все получилось, ах как просто! Сначала не соглашалась, а теперь согласилась — вот и все. Делов-то!
— Нет, — упрямо сказал Толик. — Это неправда.
Отец насторожился.
— Ведь ты, — сказал Толик, — ведь ты сказал вчера Темке, что остаешься у них.
Толик не отрываясь глядел на отца. Что ответит он? Как объяснит?
Отец молчал и густо покрывался краской. Мама удивленно смотрела на отца, но не ее он стыдился. Отец медленно покрывался густой краской, как мальчишка, которого уличили во вранье. Наконец он опустил глаза и сказал оправдываясь:
— Что же я должен был сказать?
Отец покраснел еще сильнее, а мама, чтобы выручить его, произнесла сухо:
— Он уходит от них.
— А-а, — понимающе протянул Толик и спросил: — Значит, Темке ты просто соврал?
Толик вдруг почувствовал, как страшно, как дико устал он от всей этой истории.
Отец соврал, всего и делов-то, ну подумаешь!..
Соврал, соврал, соврал…
Просто наврал Темке, как врет мальчишка мальчишке.
Толик чувствовал, что на него наваливается тяжесть — будто кули с песком. Кули давят, давят, и он ничего с ними не может поделать. Эта тяжесть ему не под силу.
Нет, ничего не понятно все-таки на этом свете! Что о других говорить, если даже сам себя понять не можешь? Ведь, наверное, надо было бы радоваться сейчас. Смотреть счастливо на смеющихся родителей, радоваться, что все вышло наоборот, а не так, как сказал вчера Темке отец.
Толик попробовал обрадоваться, попробовал улыбнуться, но ничего не выходило.
Стараясь развеселиться, он глотнул еще шампанского и вдруг спросил неожиданно для себя:
— И это у вас праздник?
— Толик! — повелительно сказала мама. — Ты еще… — Она хотела сказать, наверное, «ты еще ничего не понимаешь» или что-нибудь в этом же духе, но отец сжал ее руку.
— Эх вы! — сказал Толик и горько усмехнулся. — Эх вы!.. — повторил он. — Справедливые люди!
Он встал из-за столика и пристально посмотрел на отца.
Да, он посмотрел не на него, а в него, словно стараясь разглядеть сложный механизм, из которого устроен его собственный отец.
И отец вздрогнул под взрослым Толикиным взглядом.
Вздрогнул и отвел глаза.
6Толик кинул камушек в окно, и Темка появился сразу, без промедления.
Они брели по улице, и Толик мучительно соображал, как ему все рассказать. Выйдя из стеклянного кубика, отец с мамой пошли домой, а Толик бросился сюда.
Конечно, можно было не спешить. Подождать, пока отец сам скажет. Он натворил, он пусть и говорит, «Подождать! — передразнивал сам себя Толик. — Как это подождать? Друг ты Темке или так — пенка на молоке. Сдунешь — и не станет». Нет, сказать первым должен он, именно он, и хорошо, что Темка еще не знает.
Незаметно мальчишки вышли на край Клопиной деревни. Овраг лежал под ногами искореженный, в изломах пепельных морщин. Осталось лишь несколько полуобгорелых хибар, остальное сожрал огонь.
Толик нашел глазами место, где был их домик. Как памятник прошлому, там торчали черные лапы бывшего тополя. Как памятник всему счастливому, что было у них, у Толика и Темки.
