Альберт Лиханов - Семейные обстоятельства
Все-таки раньше он не понимал ясно Темкиной любви к дельфинам, которых тот никогда и в глаза не видел, к кашалотам, хотя забавно, что кашалот протаранил судно. Темка говорил — ему кит понравился за прямой характер, — за отчаянность, но дело было, конечно, не в этом.
Только сегодня понял Толик все по-настоящему. Сегодня, потому что сегодня он увидел жеребенка, который катался от радости на спине и мог радоваться не меньше, чем люди. Видел луг, усыпанный хрусталиками росы, а сейчас разглядывал муравьев и думал о божьих коровках.
Все живое оказалось близким и похожим на него, человека. И жеребенок, и божьи коровки, и муравьи жили, трудились, радовались — они были сродни ему, Толик думал теперь про животинок не как чужой, посторонний, а как старший их брат, И хвалил Темку: он давно был старшим братом дельфинов, кашалотов, цыплят — всего, что есть живое...
4Толик присел. На ветке скакала синичка. Она попрыгала, приглядываясь к мальчишке, и юркнула за дерево. Он обошел ствол и опять — в который раз сегодня! — счастливо засмеялся. Из маленького дупла торчал веселый синичий нос.
Толик спрятался за куст, поставил диафрагму и выдержку, навел стеклышко объектива на дупло и замер.
Синица наконец появилась в окошке, покрутила носиком, прежде чем слететь. Толик щелкнул, и птичка исчезла. Он хотел подняться и идти дальше, но, подумав, решил, что надо снять птичку еще раз — мало ли, вдруг с первого раза не получится.
Он сидел в зарослях, думая про работягу синицу, которая, наверное, тысячу раз за день слетает в лес, пока накормит досыта своих птенцов, а потом, когда подрастут, учит летать — словом, ведет себя как настоящая мать, ничем не отличается от человеческой матери: так же любит своих ребят, заботится о них.
Думая о своем, Толик услышал чьи-то голоса. Он приподнялся из своей засады и увидел отца с Темкой. Они шагали по опушке леса не торопясь, о чем-то разговаривая, и Толик решил притаиться — выскочить неожиданно, когда они подойдут, а до этого, может, еще вернется синица, и он сумеет ее снять.
Но синица не летела, а голоса приближались, и Толик услышал, как, продолжая разговор, отец сказал:
— …Не суди так строго!
— Не строго, — ответил ему, волнуясь, Темка. — Я не строго, а по совести. Ведь это не стихийное бедствие.
Толик притаился, даже не думая о том, как нехорошо слушать чужие разговоры. Просто он не считал, что у Темки могут быть с отцом разговоры, секретные от него. А когда понял, что могут, было поздно.
— Все зависит от человека, — ответил отец. — Если слабый, то стихийное. Он сам с собой ничего поделать не может.
— Но ведь должен он думать о других?
Толик понял, что они говорят про Темкиного отца. — Пьяный человек не хозяин сам себе, — ответил отец и вздохнул.
— А трезвый — хозяин? — спросил Темка резко. Отец как будто задумался и не отвечал. Они вплотную подошли к засаде, где сидел Толик, и остановились.
— Смотри, — сказал отец задумчиво. — Гнездо. — Подождем, пока прилетит? — спросил Темка и без остановки добавил: — Вот вы — хозяин сам себе?
Отец чиркнул спичкой, до Толика долетел запах табачного дыма.
— Ты о чем? — спросил отец, помолчав.
— Петр Иванович! — вдруг грубо сказал Темка. — Когда вы уйдете от нас?
— С чего ты взял? — Голос отца дрогнул.
— Надо, чтоб вы ушли, — ответил Темка. — Вам надо вернуться.
— Ты никак не можешь смириться со мной? — спросил отец напряженно.
— Разве я говорил бы с вами так про своего отца? — Темка помолчал. — Он никогда не обращался со мной, как вы. Пил и ругался, ругался и пил. Вы совсем другой. Но тоже не хозяин сам себе.
Отец усмехнулся.
— Что ты знаешь? — сказал он. — Вот вырастешь, тогда поймешь.
— Я и сейчас понимаю, — не обиделся Темка и вдруг попросил: — Дайте прикурить!
Опять чиркнула спичка, Толик представил, как курят Темка и отец. Говорят и курят, будто равные.
— Ах, Артем! — вздохнул отец. — Торопишься быть взрослым, а не знаешь, как это трудно взрослым-то быть.
— Пацаном еще труднее, — зло ответил Темка. — Потому что мы от вас зависим.
Толик смотрел на дупло все это время, и синица, наконец прилетела. Но он не шелохнулся. Фотоаппарат лежал у него на коленях.
— Прилетела! — заметил отец, и Темка ничего не ответил. Наверное, просто кивнул.
— Уходите скорей, Петр Иванович, — задумчиво сказал Темка. — Смотрите, как вас Толик ждет, да и маму мою вы не любите, я ведь вижу.
— Не говори глупостей! — прикрикнул отец, голос его напрягся, как струна. — Никуда уходить я не собираюсь!
Толик напряженно вслушивался в разговор и все хвалил Темку, все удивлялся его настойчивости и силе. Он одного только боялся, — что отец и Темка снова поссорятся. Особенно когда отец повторил резко:
— Не говори глупостей!
Но Темка вдруг спросил с надеждой:
— Так вы не уйдете?
Сначала Толик облегченно вздохнул — слава богу, они не поссорились, но, когда отец и Темка отошли, неожиданно понял: Темка обрадовался, что отец никуда не уйдет.
Фигурки отца и Темки уменьшились, стали букашками в зеленом поле. Толик поднялся и увидел, как вдруг небо стало ниже, земля сузилась, трава поблекла. Он заплакал, до боли в пальцах сжав дерево, где жила синица. Значит, теперь все! Значит, отец не вернется, и у Толика больше нет союзника! Так хорошо и так настойчиво говорил Темка, Толик радовался, что у него есть верный товарищ, — и вот его не стало…
Что-то мокрое скользнуло Толику за шиворот. Он поднял голову. Низко над вершинами деревьев плыли махровые тучи. Солнца будто никогда и не было. Начинался дождь. Сначала капли были большие и тяжелые; они гулко щелкали по листьям, и Толик встал под большую березу, думая, что такой дождь скоро пройдет. Но он не переставал, капли стали меньше, и полился занудливый осенний ноток.
Толик все стоял, прислонившись к разлапистой березе, и вначале она укрывала его от сырости. Но потом дождь стал стекать с листьев, Толик быстро вымок, но терпеливо чего-то ждал.
Вдалеке закричали. Толик прислушался, и сердце опять заплясало в нем. Отец и Темка звали его.
— И-и-ик! — доносились голоса. — То-ли-ик!..
Толик решил молчать, но голоса стали явственней, и он расслышал в них беспокойство.
«В конце концов, это бесполезно — стоять тут и мокнуть назло себе», — подумал Толик и оттолкнулся от березового ствола.
Отца и Темку он заметил издалека — они были одеты по-походному, за плечами торчали рюкзаки.
— Давай скорей! — нервно сказал отец. — Уходим. Видишь, какой дождь!
Толик взял у Темки свой рюкзачок, натянул на мокрые плечи.
— Скорей! — повторил отец. — Если сейчас опоздаем, торчать нам тут до завтра.
Он пошел впереди размашистыми шагами, подгоняя как бы их своим примером.
— А может, останемся, Петр Иванович? — спросил весело Темка и сбросил рубашку. Капли защелкали по его спине с темным пятном. — Дождь-то совсем теплый.
— Оденься, — обеспокоенно сказал отец.
Но Темка, размахивая рубашкой и рюкзаком, молча побежал вперед, в дождь, и Толик понял, чему радуется Темка.
Толику снова стало больно, он вспомнил себя, как глядел он утром на жеребенка, как хотел броситься в траву, усыпанную росой, как счастливо и хорошо было ему, и заставил себя понять друга. Темка сделал все, он слышал это сам. Темка сделал все, что мог, и больше ни в чем не виноват.
Темка радовался по справедливости, Темка имел право радоваться сегодня.
5Пароход медленно шел вверх по течению, преодолевая скорость реки, и Толик коротал время, глядя, как по-осеннему пузырится река под ударами дождевых капель.
Он молчал почти всю дорогу, неразговорчивым был и отец; один Темка веселился, шутил, бродил по пароходу, заглядывал во все уголки.
В город они вернулись рано, и Темка с отцом проводили Толика до трамвайной остановки. Отец смотрел хмуро. Темка же, напротив, был весел и, махнув рукой, крикнул на прощанье:
— Приходи!
Звякнув, трамвай тронулся, и Толик вдруг вспомнил толстого дядьку с трубой. Он похоронил друга и играл на улице печальную музыку, и все над ним смеялись не понимая.
Сейчас было почти так же. «Приходи!» — крикнул ему Темка, но это прозвучало совсем не так. «Прощай!» — прозвучало это, и хоть Толик не схоронил своего друга, но потерял его. Потерял навсегда…
Трамвай уползал медленно и осторожно. Темка с отцом уменьшались, и не хватало лишь толстого дядьки с трубой, чтобы стало совсем горько…
Дома Толика встретили так, будто в самом деле явился бог. Ну мама — понятно, она засмеялась по привычке, всплеснула руками, обняла его, словно не видела сто лет. Но бабка, чего бы она-то… Бабка обрадовалась тоже, глазки ее засветились, и она зашмыгала носом, так расчувствовалась при виде внука, будто и не надеялась увидеть его. Что-то такое случилось с ней.
