В. Азаров - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3
— Ну, до свидания, Яков! — Зайчиков крепко стиснул руку товарища.
В ответ Янь Тяо что-то горячо проговорил по-своему и тепло, по-приятельски посмотрел в лицо Зайчикову. Выпрыгнув из вагона, он направился к перрону.
— Смотри, Яков, не забывай уговор! — крикнул Зайчиков.
В ответ донеслось уже с перрона: «Сулян тончжу, хо!»[6]
Что всё это значило, что был за уговор, — я не мог догадаться. Когда Янь Тяо исчез за станционными постройками, Зайчиков предложил мне вставать. И вскоре мы направились в расположение своей части.
* * *Вначале я подумал, что дружеские отношения, возникшие в пути между Янь Тяо и Максимом Зайчиковым, скоро оборвутся: в полку Зайчикову будет не до этого. Однако всё вышло не так, как я предполагал. В первый же выходной день после поездки в Харбин Зайчиков обратился ко мне с просьбой дать ему увольнительную.
— Куда? — поинтересовался я.
— Схожу в гости к другу, он живет тут, в фанзе, недалеко.
Выправили увольнительную записку. Зайчиков вскинул на плечо трофейный японский карабин, который сам добыл в бою и очень гордился этим, набил карманы патронами и направился к своему приятелю.
— Карабин зачем?
— На охоту сходим, — ответил он.
Вернулся Зайчиков часов через пять, вечером. По всему было заметно, что друга своего он нашел и время провели хорошо.
— Как охота, убили какого-нибудь зверишку?
— Нет, так только постреляли, — неопределенно сказал он, и по тону ответа я понял, что он что-то недоговорил, умолчал.
На следующий день в обеденный перерыв я застал Зайчикова в стороне от городка за пристрелкой своего трофейного карабина.
— Это зачем еще понадобилось? Сдай карабин в артснабжение, — резко проговорил я и направился в лагерь. Зайчиков догнал меня на полпути.
— Домой я его не повезу, он мне не нужен.
— Зачем же пристреливаешь?
— Как зачем? А может, он пригодится кому-нибудь из бойцов Восьмой народно-революционной. Ведь они еще с этим Чан Кай-ши воевать будут.
Дня через три после этого помкомвзвода доложил мне о том, что Зайчиков на станции нашел какого-то приятеля и два раза в свободные часы уходил к нему со своим трофейным карабином. Я стал догадываться о том, что делает там Зайчиков, и преднамеренно не принял никаких мер, только предупредил, чтобы являлся в часть во-время.
В следующее воскресенье Зайчиков с утра взял увольнительную и ушел на весь день. В расположении он появился вечером, когда начали сгущаться сумерки. Против обычного, в этот день он пришел чем-то опечаленный, грустный.
— Как поживает твой приятель?
Он немного помолчал и тихо ответил:
— Яков сегодня уехал.
— Куда?
— К Мао Цзе-дуну подался, в Восьмую народно-революционную.
— К Мао Цзе-дуну? Это как же так? — удивился я. — Что он делать там собирается? Ведь он, кажется, даже стрелять не умеет.
— Не умел, а теперь научился, — ответил он.
— Так это ты ходил преподавать ему стрелковое дело? — засмеялся я и только теперь окончательно понял, зачем ходил Зайчиков к другу в свободные часы.
— Так точно! — признался он.
— Ты же китайский язык не знаешь, а он по-русски плохо говорит. Как учил его?
— Будьте спокойны, стрелять парень научился хорошо. Попади гоминдановец на мушку — не сорвется.
— А как думаешь, доберется он до Мао Цзе-дуна? Ведь это не близко.
— Что вы! — удивился он моему сомнению. — В родной-то стороне да не добраться…
Зайчиков умолк. По всему было заметно, что нелегко было ему расстаться со своим новым другом, что он в душе беспокоится за его судьбу, за его первые боевые успехи.
— Мамаша только вот уж очень плакала, — с нескрываемой болью в голосе проговорил он после долгой паузы и часто заморгал.
— Чья мамаша?
— Его, Якова. Печет ему на дорогу пышки, а сама всё плачет. Так мне стало жалко старушку; добрая такая старушка, тихая.
Тронутый его рассказом, я посоветовал, чтобы он обязательно навестил мать своего друга.
— А как же, надо будет непременно сходить, по хозяйству помочь, дровишек запасти, дело к зиме, — заключил он.
* * *Спустя несколько лет я еще раз убедился в крепости дружбы, возникшей тогда между этими юношами. Не так давно в одной из наших центральных газет я прочел небольшое тассовское сообщение об успешном завершении полевых работ в колхозе имени Ильича Воронежской области. В нем, между прочим, упоминалось имя тракториста Зайчикова, как одного из передовых механизаторов местной МТС.
У меня не вызвало никаких сомнений, что это был Максим Зайчиков, который когда-то служил в моем взводе. Как старому боевому товарищу, я написал ему письмо, поздравил с успехами на мирном фронте и попросил ответить.
Зайчиков с радостью откликнулся. Его письмо изобиловало интересными подробностями. После демобилизации он вернулся в родной колхоз, вскоре женился; теперь уже имеет двух детей, живет в полном достатке, выстроил свой дом. Всё это меня очень обрадовало.
Но больше всего я удивился и порадовался тому, что Максим Зайчиков, мой бывший сослуживец, оказывается, давно установил и ведет регулярную переписку со своим старым другом Янь Тяо, который, как и он, стал трактористом, на каких-то курсах изучил русский язык и обрабатывает теперь землю, отнятую у помещика, на советской машине ЧТЗ.
Так вот и началась их дружба, большая дружба, которую теперь не разорвать никакой силой.
Г. Семенов
Товарищ «Аврора»
Никаких морей,
ни шороха волны,
Степь кругом седая или горы, —
Но везде мальчишки влюблены
В четкий профиль
крейсера «Аврора».
Мне ж не по открыткам, не по вырезкам, —
Лично мне знаком
герой восстанья.
На Неве живет он,
Между Кировским
И Литейным
он теперь
мостами.
Подхожу,
Встречают склянки, брякая.
Что задумался,
знакомец давний мой?
Намертво вкопались лапы якоря
В дно истории самой.
Может быть, уже, и вправду,
только песнею,
Громкой славою
в народе жить осталось?
Вон музей, ступай себе на пенсию —
Как-никак, а чувствуется старость.
Нет!
И на приколе,
как в походе,
Вижу, флаг ты по ветру несешь.
Значит, флоту нужен,
к службе годен,
Ограниченно по возрасту,
но всё ж!
Дробный шаг по трапам отпечатав,
У орудий у твоих притихших
Строятся нахимовцы —
внучата
Шедших к Зимнему братишек.
И, чем это, большей правоты
Нет на свете для политработника:
Молодость морскую учишь ты
На примере
собственного подвига.
Позавидовать товарищу «Авроре»!
И, не выбирая якорей,
Вместе с каждым
он уходит в море,
Нет, не в море —
в тысячу морей!
Пусть не будет, старый, вспоминаться там!
У ребят работка горяча:
Продолжают штурм,
начавшийся в семнадцатом
Дальнобойным
словом
Ильича.
На Коммуну курс победный.
Той зари —
всё шире полукруг.
Мало нам при жизни стать легендой,
Надо жить
не покладая рук!
Юлиус Фучик
Шесть мальчиков[7]
С воздуха группу детей различить было трудно. Что мог видеть летчик? Шесть испанских мальчиков из городка Эльге с клюшками в руках играли в какую-то игру.
Война не может прекратить детские игры.
Фашистский летчик на «Юнкерсе» целился хорошо.
Бомба угодила как раз в центр маленькой группы детей.
Из всех окрестных домов выскочили люди. Когда они прибежали на место, глаза их были красны. Они собрали, соединили растерзанные тела шести мальчиков. Их положили в школе, откуда они выбежали только несколько минут тому назад, оживленные, веселые.
Явился местный фотограф. Неловкими движениями — ужас лишил его привычной профессиональной сноровки — он сделал снимок. Через трое суток эта фотография появилась в Париже, Лондоне, Праге. Ротационные машины напечатали снимок на первых полосах газет, и люди Парижа, Лондона и Праги смотрели на него глазами, похожими на глаза людей из Эльге.
