Юрий Вебер - Когда приходит ответ
Вот какая штука была там придумана! «Анализатор контактных схем» — назвал автор свое создание. Как раз то, над чем бьется сейчас и сам Зуев.
Он прочитал имя автора. Клодт Нэйшл. Кто же из молодых приверженцев новой науки не знает этого имени! Тот самый Клодт Нэйшл, который один из первых вскрыл алгебру логики в релейных схемах и дал сильный толчок всему этому направлению. И который смело вводит принципы кибернетики в свои исследования. И который известен своим опытом с кибернетической игрушкой «мышь в лабиринте», но не ради простой экспериментальной забавы, а для теории выбора телефонных соединений. И который всюду упоминается теперь в связи с появлением еще новой важнейшей науки — теории информации… Молодые ученые, да и не только молодые, охотно козыряют теперь именем Клодта Нэйшл, показывая, вот они, мол, на каком уровне, что знают и изучают его работы. И вот Клодт Нэйшл, снова «уловив ветерок», преподносит свою машину. Машину для анализа схем.
Что же рядом с этим может поделать молодой аспирант?
Алексей Зуев явился к Мартьянову с переводом статьи без своей обычно легкой улыбки.
— Что же мне теперь, Григорий Иванович? В отставку с моей логической машиной?
— Уж так сразу! — задумчиво проговорил Мартьянов, рассматривая иллюстрации к статье.
— По описанию все сходится. Как раз то, что мы ищем.
— Против хороших описаний надо уметь держаться, — также хладнокровно заметил Мартьянов.
— Нам остается только копировать? Скучно, Григорий Иванович! — горько усмехнулся Зуев.
— Почему копировать? Сначала надо проанализировать этот анализатор. Вы разобрали подробно устройство? Взвесили все достоинства… а может, и недостатки? Вы представляете себе схему машины?
— Схему автор не приводит.
— Ага! — обрадовался Мартьянов. — Эта манера приводить только описания. Но схему надо раскрыть, вытащить ее из общих слов. Только тогда можно исследовать машину, когда заглянешь в нутро. Вы на то и исследователь, чтобы уметь читать не только то, что автор вам дает, но и то, что он прячет.
— Постараемся вытащить, — сказал Зуев, несколько ободренный уверенным тоном Григория Ивановича.
Ничто этого Мартьянова не берет.
Зуев собирал свои листочки перевода, вкладывал их в журнал, готовясь уходить. Мартьянов внимательно посмотрел на его озабоченное лицо.
— Хочу дать вам совет, Алексей Алексеевич, — сказал он аспиранту. — Не позволяйте разным эмоциям чересчур наваливаться. Бурные надежды и бездны отчаяния… Забудьте об этом. Это очень романтично, но это хорошо для домашних изобретателей. А вы, повторяю, вы исследователь. А ученый исследователь должен держать себя в узде, в железной узде. И не разлохмачиваться, — показал он на длинноволосую шевелюру.
Зуев ушел, а Мартьянов, оставшись один, пробормотал:
— Черт возьми, уж не перебежал ли он нам действительно?..
Себе-то он мог признаться, что это его тоже беспокоит.
9
Попробуем представить.
Автор говорит: «Анализируемая схема набирается штепселями на ряде гнезд». Стало быть, у него должен быть в машине какой-то релейный блок моделирования схемы. Получается ее физическая модель. Рисуем блок моделирования.
Автор говорит: «Машина работает по способу перебора всех возможных комбинаций из данного количества замкнутых и разомкнутых реле, то есть перебирает конституенты…» Ну что ж, рисуем блок, под названием «генератор конституентов».
Но надо ведь сравнить, какие из возможных комбинаций совпадают с теми, что имеются в схеме, набранной на штепсельных гнездах. Стало быть, в машине должен быть блок сравнения. В нем сигналы от предыдущих блоков встречаются и сравниваются друг с другом. Автор об этом не говорит, но это должно быть, непременно должно быть. Рисуем блок сравнения.
И еще, конечно, блок сигнальных ламп, которые своей светящейся цепочкой извещают: есть цепь, нет цепи.
И еще один блок. Он должен давать жизнь всей машине, те импульсы тока, которые, как толчки сердца, расходятся мгно венно по всему машинному организму, по всем ее реле и контактам, искателям и лампочкам, по всем ее электрическим суставам. Тик-так, тик-так… — работают обычно в схемах своеобразные часы, известные под названием «пульс-пара». Стало быть, и в машине рисуем блок пульс-пары. Возможно, он составляет одно целое с генератором конституентов, куда идут прежде всего электрические импульсы. Автор, конечно, ничего об этом не говорит, но мы тоже кое-что соображаем.
И еще должно быть где-то в машине…
Алексей Зуев строит свои предположения, рисуя квадраты и прямоугольники разных блоков, отыскивая по логике необходимые связи между ними. Он держит экзамен на первую ступень исследователя, он вскрывает неизвестную схему машины Нэйшл, нащупывая по косвенным уликам то, о чем умолчал автор. Научный исследователь — он же часто как следователь.
Зуевская работающая спина часами стынет за столом, не разгибаясь, реагируя на все внешнее, на аспирантские разговорчики лишь неразборчивым мычанием. Володя-теоретик по соседству косится на эту спину. А он еще хотел быть покровителем новичка!
Чем дальше проникал Зуев в глубь чужой воображаемой машины, тем больше он думал про автора: «Ах, черт, какой талантливый!» — и что он, аспирант Зуев, начинает шагать с ним рядышком.
Наконец он положил перед Мартьяновым результаты своего расследования. Блок-схема машины Нэйшл, нарисованная по всем правилам. Предполагаемая схема. И к ней описание.
Мартьянов слегка кивнул. Теперь дело другое. Теперь можно порассуждать. Как у Маяковского: что такое хорошо и что такое плохо. Маяковский, конечно, не знал, что в этих стихах следует он алгебре логики. Хорошо — плохо — это же принцип двоичного выбора. А мы им воспользуемся.
И аспирант Зуев увидел, как это делается, — научный анализ чужого предложения с взвешиванием всех «хорошо» и «плохо».
Основной принцип, выбранный автором, разложение единицы на конституенты — это хорошо. Способ верный, универсальный, годный для проверки широкого круга схем. И говорить тут нечего. Хорошо — и всё.
Перебор в машине всех возможных комбинаций из данных элементов — это само собой напрашивается. Но… Число комбинаций! Оно ведь растет с увеличением числа реле в схемах. Растет в огромной степени. Какое же устройство для этого понадобится, чтобы все их перебирать? Пожалуй, такой способ годится только для анализа небольших схем. Стало быть, совсем не так уж хорошо. Ну что ж, поставим на всякий случай «плохо».
Набор схемы штепселями на гнездах — вполне правильно. Способ, проверенный даже самим Зуевым в его «аналитическом ящике». Ставим «хорошо».
Набор с помощью переключателей заданных условий работы схемы и, стало быть, разных комбинаций — это удобно. Можно сразу читать результаты: какая комбинация дает цепь и какая не дает — по лампочкам у переключателей. Ставим…
Перо Мартьянова насторожилось. Удобно-то удобно, но… Зуев взглянул удивленно на Григория Ивановича. В чем же он сомневается? Переключатели… Сразу все видно на доске машины, все ее ответы. Но Григорию Ивановичу сразу стало видно и другое. А сколько же нужно переключателей? И сколько для них потребуется места? Особенно при анализе больших схем. Пусть Зуев лучше подумает об этом. Нет, опять-таки далеко не так хорошо, как может показаться на первый взгляд. И перо вывело совсем другую оценку.
Мартьяновские «но» набегали одно за другим.
Но… Машина Нэйшл рассчитана на узкий класс схем. Она способна анализировать только двухполюсные схемы, у которых имеется одно реле в начале и одно в конце. Разве это хорошо — такое ограничение?
Еще «но»… Машина Нэйшл рассчитана только на схемы однотактные, когда все реле срабатывают сразу, в один прием. Разве это хорошо? А как же быть со схемами многотактными, в которых теперь и разыгрывается все более и более сложная музыка автоматических переключений?
Еще «но»… Клодт Нэйшл предполагает, что условия работы схемы известны. И надо только проверить, насколько она им соответствует. Ну, а если условия неизвестны? Если перед вами только сама схема, и ничего больше, и мы не знаем заранее, как она должна работать, что тогда? Вот тогда попробуйте ее проанализировать, что она может и чего не может.
Еще «но»… Их накоплялось столько у Мартьянова и он перечислял их с таким удовольствием, что Зуев невольно спросил:
— Что же остается, Григорий Иванович? Отбросить вовсе? Адью!
— Пробросаетесь, Алеша! — остановил его Мартьянов. — Уж так ли много встречаете вы хороших идей?
И он тут же резко повернул от своих «но», воспевая должную хвалу заокеанскому изобретателю. Его машина имеет принципиальное значение. Он выбрал верный основной принцип — разложение единицы на конституенты. Он осветил путь, может быть сам не доведя его до конца. Но хорошее в науке встречается далеко не каждый день, даже малая частица хорошего. Надо уметь различать ее и беречь.
