Юрий Вебер - Когда приходит ответ
Да, вот к чему приводят иногда долгие смешные попытки «профессоров-прожектеров», целых поколений искателей и чудаков всех наук, нескладных, рассеянных, увлекающихся, заблуждающихся… и все-таки мечтающих о стране чудесных открытий.
Снова зазвонил телефон — на этот раз внутренний. Голос нового директора энергично пророкотал:
— Не скрывайтесь, Григорий Иванович! Вам звонят. Тут один ученый приехал, из Америки. Узнал про вашу машину. Очень просил посмотреть. Надо бы принять…
Знаем, «очень просил». «Это, наверное, ты подстроил!» — подумал, но не сказал Мартьянов. Новый директор безусловно проявлял во всем руководящее начало и не желал при этом, чтобы работы его института оставались в тени.
Звонок по городскому. Мартьянов взял трубку. Сдержанно-вежливый голос официально повторил ту же просьбу.
— Пожалуйста, если ему интересно, — ответил Мартьянов.
— Когда это было бы удобнее?
Мартьянов посмотрел на свой блокнот-календарь.
— Лучше дня через два. В среду, в четверг.
— Спасибо, мы его предупредим.
— А как записать? Кто он, фамилия? — наставил Мартьянов карандаш над блокнотом.
— Одну минутку… Математик, электрик… Клодт Нэйшл. Мартьянов машинально выводил буквы. Вдруг карандаш замер на месте.
— Простите, вы расслышали? Фамилия Нэйшл, — повторила трубка.
— Скажите ему, пусть приезжает завтра! Сегодня, если может. Да, да, сегодня! — Выкрикнул Мартьянов.
«Неужели тот самый? — проносилось в голове. — Он, ну конечно, он!..
Он, конечно, оказался тот самый. Клодт Нэйшл. Тот, кто один из первых стал набрасывать контуры релейной алгебры. Тот, чью логическую машину потрошили они по картинкам. Кто развивал такую модную теперь теорию информации. Кто прославился разными кибернетическими опытами. Кто…
Алексей Зуев смотрел на приход этого гостя, как на явление свыше. А Клодт Нэйшл, оказывается, попросту сухощавый мужчина, очень моложавый, в слегка обвислом пиджаке, с острым, длинным и как бы проницательным носом.
Мартьянов извинился перед ним, что заставил немного подождать: обязательный утренний обход лаборатории.
— Я вас понимаю, — с улыбкой согласился гость. — О, лаборатория! Первое, о чем думаешь, едва проглотил утром чашечку кофе.
И Мартьянов, вспомнив вдруг свою давнюю встречу в Центрэнерго на заре пятилеток с «американским специалистом», почувствовал сейчас — сразу, очень остро почувствовал, что такое представитель фирмы и что такое представитель науки.
Мартьянов делал попытки объясняться без переводчика. Постоянные уроки Наташи все-таки кое-что принесли, хотя произношение его и оставалось таким, что гость часто останавливал на нем пристальный взгляд, стараясь угадать смысл. Но хорошо знакомые специальные термины помогали сбоим, а в терминах переводчик как раз и путался. В общем, они понимали друг друга.
Конечно, разговор о теории, о релейной методике. Как у вас, как у нас… И тут же попутно о пустяках. Но американец-то хотел посмотреть машину. Логическую машину для анализа схем.
— Где же помещается это сооружение?
— Недалеко. Здесь рядом, — ответил Мартьянов и повел гостя в коридор.
По дороге американец успел забросать вопросами:
— Ваша машина на двадцать элементов? Вы предоставили ей большой зал или целый этаж?
Вместо ответа Мартьянов открыл дверь в аспирантскую и повел его туда, где скромно в углу стоял плоский серый шкаф.
Клодт Нэйшл в недоумении оглядывался. Хорошо, это, возможно, только пульт управления машиной. А где же все размещается? Все гигантское сооружение, какое должно быть по расчетам. Если строить на двадцать элементов.
— Все тут! — легонько пошлепал Мартьянов по узкой стенке шкафа.
Американец недоверчиво помотал головой. Не может быть!
Алексей Зуев смотрел во все глаза на заморского гостя. Но был, разумеется, готов при этом произвести весь должный эффект. На виду почтеннейшей публики разыграл он на машине с непринужденной легкостью, даже с шиком, все, что полагается. Выдал несколько примеров анализа цепей. Заставил машину определить таблицу включений. И под конец, под занавес, подключил автоматическую приставку — их последний эксперимент, — и машина тут же сама отстукала электромеханическим клювиком на бумажной ленте все данные анализа.
Американец еще сильнее замотал головой. Не может быть, чтобы вся эта логика разместилась только в этом шкафу.
— Можно открыть? — показал он на заднюю стенку футляра.
Перед ним обнажились релейные внутренности. А по ним Клодт Нэйшл читал без запинки. Все мог прочесть по ним. Внимательно осмотрел одну шеренгу реле за другой. Пересчитал все реле, все переключатели. Пальцем пересчитал. И сказал:
— Факт есть факт! Вещественное доказательство.
— Но мы сохранили ваш принцип. Разложение на конституенты единицы, — сказал Мартьянов со всей любезностью хозяина.
— Но вы пошли гораздо дальше, — с неменьшей любезностью ответил гость. — Наложили на мой принцип ваш новый принцип. И получилась более высокая логика. И более емкая. Я это вижу.
Очень хорошо! Полная взаимная предупредительность. На этом бы и закончить. Тем более, что мистер Нэйшл здесь уже основательно засиделся, увлекся и уже нарушил свою программу дальнейших посещений, как напомнил переводчик.
Но жадность умов друг к другу неутолима. И надо же было Мартьянову затронуть новый вопрос, сказать что-то о принципах дальнейшего развития логических машин! И Клодт Нэйшл сказал по этому поводу что-то свое. А Мартьянов свое. И гость ему возразил. А Мартьянов ему возразил… И пошло, и пошло. Гость стал более заметно взлаивать на своем языке, поспешно глотая окончания. А Мартьянов уже пустил свое: «Нет, это не так!» — которое наловчился произносить даже по-английски.
Тактичный переводчик увидел, что ему надо решительно вмешаться. Нельзя больше опаздывать в другой институт.
— Мы, кажется, помяли немножко бока друг другу. Для первого знакомства, — сказал Клодт Нэйшл, крепко пожимая на прощание руку.
— Мое знакомство с вами началось давно, — ответил Мартьянов, сжимая еще крепче.
— Лыжник? — спросил тихо, по-заговорщически американец, заметив в углу мартьяновского кабинета две новые палки.
— А вы? — спросил в тон Мартьянов.
— Бейсбол, — ответил гость и понимающе подмигнул. Проводив гостя, Мартьянов прошел к себе в кабинет. Чуть приоткрыл раму у дальнего окна. Он любил так: чтобы не задувало, но чтобы веяло свежестью.
Сел за стол и принялся писать. Он сегодня не смог, кажется, ответить в споре на некоторые доводы американца. Ответить как следует, убедительно. Но он сейчас подумает и постарается найти такой ответ. Он будет спорить на бумаге, с карандашом в руках. Будет спорить на языке новой логики с помощью формул, с помощью нуликов и единиц. Он даст ответ. Еще один ответ на еще один вопрос.
В приоткрытую щель окна доносился оттуда, с улицы, приглушенный мерный гул, властный и несмолкаемый. Деловой, рабочий шум Москвы.
