Николай Носов - Том 1. Рассказы, сказки, повести
— Ну что же тут непонятного?— говорит папа.— Кажется, всё понятно.
Когда папа видит, что на словах никак не может объяснить, он берёт лист бумаги и начинает писать.
— Вот,— сказал он.— Ведь это всё просто. Смотри, какой будет первый вопрос.
Он записал вопрос на бумажке и сделал решение.
— Это понятно тебе?
По правде сказать, мне совсем ничего не было понятно, но я до смерти уже хотел спать и поэтому сказал:
— Понятно.
— Ну вот, наконец-то! — обрадовался папа.— Думать надо как следует, тогда всё будет понятно.
Он решил на бумажке второй вопрос:
— Понятно?
— Понятно,— говорю я.
— Ты скажи, если непонятно, я ещё объясню.
— Нет, понятно, понятно.
Наконец он сделал последний вопрос. Я списал задачу начисто в тетрадку и спрятал в сумку.
— Кончил дело — гуляй смело,— сказала Лика.
Ладно, я с тобой завтра поговорю!— проворчал я и пошёл спать.
Глава третья
За лето нашу школу отремонтировали. Стены в классах заново побелили, и были они такие чистенькие, свежие, без единого пятнышка, просто любо посмотреть. Всё было как новенькое. Приятно всё-таки заниматься в таком классе! И светлей кажется, и привольней, и даже, как бы это сказать, на душе веселей.
И вот на следующий день, когда я пришёл в класс, то увидел, что на стене рядом с доской нарисован углём морячок. Он был в полосатой тельняшке, брюки клёш развевались по ветру, на голове — бескозырка, во рту — трубка, и дым из неё кольцами поднимался кверху, как из пароходной трубы. У морячка был такой залихватский вид, что на него нельзя было без смеха смотреть.
— Это Игорь Грачёв нарисовал,— сообщил мне Вася Ерохин.— Только, чур, не выдавать!
— Зачем же мне выдавать? — говорю я.
Ребята сидели за партами, любовались морячком, посмеивались и отпускали разные шуточки:
— Морячок с нами будет учиться! Вот здорово!
Перед самым звонком прибежал в класс Шишкин.
— Видел морячка? — говорю я и показываю на стену.
Он взглянул на него.
— Это Игорь Грачёв нарисовал,— сказал я.— Только не выдавать.
— Ну ладно, сам знаю! Ты по русскому упражнение сделал?
— Конечно, сделал,— ответил я.— Что же я, с несделанными уроками буду в класс приходить?
— А я, понимаешь, не сделал. Не успел, понимаешь. Дай списать.
— Когда же ты будешь списывать? — говорю я.— Скоро урок начнётся.
— Ничего. Я во время урока спишу.
Я дал ему тетрадку по русскому языку, и он начал списывать.
— Послушай,— говорит.— А зачем ты в слове «светлячок» приставку одной чертой подчеркнул? Корень одной чертой надо подчёркивать.
— Много ты понимаешь!— говорю я.— Это и есть корень!
Что ты! «Свет» — корень? Разве корень бывает впереди слова? Где тогда, по-твоему, приставка?
— А приставки нет в этом слове.
— Разве так бывает, чтобы приставки не было?
— Конечно, бывает.
— То-то я ломал вчера голову: приставка есть, корень есть, а окончания не получается.
— Эх, ты! — говорю я.— Мы ведь это ещё в третьем классе проходили.
— Да я уж не помню. Значит, у тебя тут всё правильно? Я так и спишу.
Я хотел рассказать ему, что такое корень, приставка и окончание, но тут прозвонил звонок и в класс вошла Ольга Николаевна. Она сразу увидела на стене морячка, и лицо у неё сделалось строгое.
— Это что ещё за художества? — спросила она и обвела класс взглядом.— Кто это нарисовал?
Все ребята молчали.
— Тот, кто испортил стену, должен встать и признаться,— сказала Ольга Николаевна.
Все сидели молча. Никто не вставал и не признавался. Брови у Ольги Николаевны нахмурились.
— Разве вы не знаете, что класс надо в чистоте держать? Что будет, если каждый станет рисовать на стенах? Самим ведь неприятно в грязи сидеть. Или вам, может, приятно?
— Нет, нет!— раздалось несколько нерешительных голосов.
— Кто же это сделал?
Все молчали.
— Глеб Скамейкин, ты староста класса и должен знать, кто это сделал.
— Я не знаю, Ольга Николаевна. Когда я пришёл, морячок уже был на стене.
— Удивительно! — сказала Ольга Николаевна.— Кто-нибудь да нарисовал же его. Вчера стена была чистая, я последней уходила из класса. Кто сегодня пришёл в класс первым?
Никто из ребят не признавался. Каждый говорил, что он пришёл, когда в классе было уже много ребят.
Пока шёл разговор об этом, Шишкин старательно списывал упражнение в свою тетрадь. Кончил он тем, что посадил в моей тетради кляксу и отдал тетрадь мне.
— Что же это такое? — говорю я.— Брал тетрадь без кляксы, а отдаёшь с кляксой!
— Я ведь не нарочно посадил кляксу,— говорит Костя.
— Какое мне дело, нарочно или не нарочно! Зачем мне в тетради клякса?
— Как же я отдам тебе тетрадь без кляксы, когда уже есть клякса? В другой раз будет без кляксы.
— В какой,— говорю,— другой раз?
— Ну, в другой раз, когда буду списывать.
— Так ты что,— говорю,— каждый раз у меня собираешься списывать?
— Зачем каждый раз? Иногда только.
На этом разговор кончился, потому что как раз в это время Ольга Николаевна вызвала Шишкина к доске и велела решать задачу про маляров, которые красили в школе стены, и нужно было узнать, сколько школа израсходовала денег на окраску всех классов и коридоров.
«Ну,— думаю,— пропал бедный Шишкин! На доске задачу решать — это тебе не с чужой тетрадки списывать!»
К моему удивлению, Шишкин очень хорошо справился с задачей. Правда, решал он её долго, до конца урока, потому что задача была длинная и довольно трудная.
Мы все, конечно, догадались, что Ольга Николаевна нарочно задала нам такую задачу, и чувствовали, что на этом дело не кончится. На последнем уроке к нам в класс пришёл директор школы Игорь Александрович. С виду Игорь Александрович совсем не сердитый. Лицо у него всегда спокойное, голос тихий и даже какой-то добрый, но я лично всегда побаиваюсь Игоря Александровича, потому что он очень большой. Ростом он с моего папу, только ещё повыше, пиджак у него широкий, просторный, застёгивается на три пуговицы, а на носу очки.
Я думал, что Игорь Александрович раскричится на нас, но он спокойно рассказал нам, сколько государство тратит денег на обучение каждого ученика и как важно хорошо учиться и беречь школьное имущество и саму школу. Он сказал, что тот, кто портит школьное имущество и стены, наносит ущерб народу, потому что все средства на школы даёт народ. Под, конец Игорь Александрович сказал:
— Тот, кто нарисовал на стенке, наверно, не хотел нанести ущерб школе. Если он чистосердечно признается, то докажет, что он человек честный и сделал это не подумавши.
На меня очень подействовало всё, что сказал Игорь Александрович, и я думал, что Игорь Грачев тут же встанет и признается, что это сделал он, но Игорю, видно, вовсе не хотелось доказывать, что он честный человек, и он молча сидел за своей партой. Тогда Игорь Александрович сказал, что тому, кто разрисовал стену, наверно, стыдно признаться сейчас, но пусть он подумает над своим поступком, а потом наберётся смелости и придёт к нему в кабинет.
После уроков председатель совета нашего пионеротряда Толя Дёжкин подошёл к Грачёву и сказал:
— Эх, ты! Кто тебя просил стену портить? Видишь, что вышло!
Игорь развёл руками:
— Да я что? Я разве хотел?
— Зачем же нарисовал?
— Сам не знаю. Взял и нарисовал не подумавши.
— «Не подумавши»! Из-за тебя пятно на всём классе.
— Почему на всём классе?
— Потому что на каждого могут подумать.
— А может, это кто-нибудь из другого класса к нам забежал и нарисовал.
— Смотри, чтоб этого больше не было,— сказал Толя.
— Ладно, ребята, я больше не буду, я ведь так только — хотел попробовать,— оправдывался Игорь.
Он взял тряпку и принялся стирать морячка, но от этого получилось только хуже. Морячок всё-таки был виден, а вокруг него образовалось большущее грязное пятно. Тогда ребята отняли у Игоря тряпку и не позволили больше размазывать грязь по стене.
После школы мы снова пошли играть в футбол и играли опять до темноты, а когда пошли домой, Шишкин затащил меня к себе. Оказалось, что он живёт на той же улице, что и я, в небольшом деревянном двухэтажном домике, совсем недалеко от нас. На нашей улице все дома большие, четырёхэтажные и пятиэтажные, как наш. Я давно уже думал: что это за люди, которые живут в таком маленьком деревянном доме? А вот теперь, оказывается, здесь жил как раз Шишкин.
Мне не хотелось идти к нему, потому что уже было поздно, но он сказал:
— Понимаешь, меня дома станут ругать за то, что я так долго играл, а если ты придёшь, меня не так будут ругать.
— Меня ведь тоже будут ругать,— говорю я.
