Александр Пискунов - Волчий уголок
Славик к находке отнесся сугубо практически.
– Ее что, едят?
Дядя Петя с укоризной поглядел на него.
– Да нет. Ценное лекарственное растение. Успокоительное.
Славика не заинтересовало успокоительное средство. Зачем оно при их спокойной жизни. Его волновало другое.
– А как мы перейдем ручей?..
– По плотине и перейдем, – негромко ответил дядя Петя. Они уже приближались к бобровому озерку.
Славик удивился, но промолчал. Он представлял бобровое строительство в виде рогатого шаткого нагромождения палок и веток, вроде кучи хвороста, остающегося в лесу после рубки. Взрослому недолго поломать ноги, перелезая через такую баррикаду. Он-то сам переберется.
Между трав и лозин блеснула вода. Дядя Петя молча показал на нее пальцем. Это и был у бобров запас воды, нужный для жизни: прятаться, находить вкусные водные растения, транспортировать ближе к дому расчлененные деревья.
Славик ничего не понял. Вода блестела высоко, а рядом речка, заросшая кувшинками, неслышно текла значительно ниже. Он догадался. Они стояли прямо на плотине. Трудно было поверить, что небольшие зверьки без всякого инструмента могли соорудить такую запруду. Из тела плотины в обе стороны торчали концы обгрызенных палок, сверху она давно заросла травой. В одном месте, где палки были посвежее и странно белели в сумерках, вода узким потоком переливалась через плотину и сбегала в речку. Слабое журчание не нарушало тишины вечернего леса и болота.
Славик попытался вырвать деревяшку со свежими следами зубов. Она не поддавалась.
– Не трогай. Дальше подберешь, – шепотом сказал дядя Петя.
Славику она не нужна была, он проверял прочность сооружения, хотя и невооруженным глазом было видно, что построено надежно.
Они прошли дальше, поднялись по косогору. Наверху большая трава не росла, начинался сосновый лес. Дядя Петя осторожно опустился на землю. Шепотом объяснил Славику:
– Видишь, вон верба на том берегу. Они ее наполовину подгрызли. Понаблюдаем, может, до темноты за работу возьмутся.
Славик навел бинокль. Толстая верба росла у самой воды, рядом сплошной тростник, болото. Возле ствола трава была вытоптана, чернело кольцо голой земли, касающееся воды. И на воде в этом месте не росли листья кувшинок. Чистая водяная дорожка шла вдоль берега. Это был их транспортный путь, по которому бобры подплывали к облюбованному дереву и собирались таскать добытые ветки. У основания ствола, который был со слоновью ногу толщиной, белело широкое кольцо. Бобры за день-два до этого начали валить дерево.
Славик аж заерзал на месте. Посмотреть, как толстый бобер с широким хвостом грызет будто шоколадку толстенное дерево – что могло быть интереснее.
Радовался он недолго. Как выяснилось позже, не напрасно. Они сидели слишком открыто. Славик, гримасничая и махая пальцем, показал дяде Пете, что им следует спрятаться за можжевеловое деревце. Но и там Славику не понравилось. Невысокий кустик, запакованный в непроницаемые для света ветки и иголки, вырос слишком узким, чтобы закрыть двух человек. Поблизости не было лучших укрытий, и Славик смирился. Он попробовал определить направление ветра. Вытряхнул из кармана весь сор и пусти его с высоты. Соринки летели ровно вниз. Он пожалел, что так и не насобирал пыли из дождевиков.
– Сомневаюсь, что у них обоняние сильно развито, – зашептал дядя Петя. – Да и зрение не ахти. Шума боятся – это точно. Одного я подшумел – ломился через тростник. Он так плеснул по воде хвостом, что меня до смерти напугал.
Славик почти не слушал. Он уселся поудобнее и отрегулировал бинокль.
Солнце уже село, но света в лесу оставалось достаточно. Какая-то птичка грустно повторяла: вить, вить…
– Пеночка, – чуть слышно прошептал дядя Петя, когда Славик кивнул ему и поднес к уху ладонь.
Пеночка с перерывами повторяла односложную тихую песенку до темноты.
Коршун или канюк, коричневый, в пестринках, сидел на далекой, засохшей и потерявшей макушку сосне, одиноко стоящей среди заречного олешника и лозняка. Он сначала клевал что-то, прижимая к суку лапой, затем то ли осматривал себя, то ли поправлял перья. Наконец, замер: начал глядеть в их сторону, на закат.
Славик передал бинокль дяде Пете. Он рассмотрел хищника, но уверенно определить не смог. Потом попытался рассмотреть в густоте приречных кустов и трав пеночку, единственную из птиц подававшую голос в августовский вечер. Его попытки напоминали поиски иголки в стогу сена, пусть даже и с помощью лупы.
Из леса позади их доносились какие-то редкие шорохи. На речке иногда слышался негромкий всплеск. Славик наводил бинокль на все подозрительные места, но виновников шума не мог обнаружить. Если бы не дядя Петя рядом, он бы чувствовал себя не совсем уютно. Дядя Петя сидел задумавшись и на все звуки не обращал внимания. Он не пошевелился, когда рядом с ним гулко шлепнулась на землю сосновая шишка.
Вот что, оказывается, потрескивало под соснами. Высохшие, растрескавшиеся шишки, из которых давно разлетелись семена, падали с деревьев за ненадобностью.
Сумерки наступали незаметно. Темнел, как будто густел воздух. Наконец и в бинокль с трудом можно было различить белое пятно на вербе.
Дядя Петя встал. Славик все понял, нехотя поднялся. Сегодня им не повезло. Он знал почему – слишком поздно они пришли в засидку. Чуткие и умные бобры помнят их топот по плотине – сидят, ждут. Когда протопают обратно. Если бы он был бобром, тоже не торопился бы грызть дерево. Плавал бы себе по укромным местам да поглядывал на берег: не крадется ли кто, не сидит ли в засаде.
– Пойдем, – нормальным голосом сказал дядя Петя. – Сегодня не увидим. Не исключено, что и вообще не увидим.
Они спустились с косогора и вступили в сырую темноту кустарников. Славик с трудом различал впереди темный силуэт дяди Пети. Шел за ним наугад. Кончики веток иногда мягко хлестали по лицу.
На плотине стало немного светлее. Окруженная чернотой леса вода отражала небо и слабо светилась.
– Осторожно здесь, – сказал дядя Петя, и сразу же у берега что-то звонко шлепнуло по воде. Стало видно, как заколебалась вода бобрового озерка.
– Испугался, – продолжил дядя Петя. – Занырнул, заодно всем сигнал опасности подал…
Теперь после его слов зашумело в тростнике, взвились, хлопая крыльями, кряквы и умчались в темноту. Понемногу затихал легкий посвист их крыльев.
– Да тут зверья полно всякого, – громко сказал Славик, втайне надеясь, что и сейчас кто-нибудь испугается. Сам он на всякий случай стал ближе к дяде Пете.
К сожалению, стало еще тише и как будто темнее.
– Да, кое-какие животные еще живут в лесу, у реки, но мы их почти не видим. Они все постоянно настороже, постоянно готовы улететь, убежать, затаиться, спрятаться в нору, в дупло, в воду. А человек ничего не боится, ломится напрямик, вроде нас – его все видят, слышат, а он никого. Я думаю, сами лесные жители друг друга редко видят, разве что когда один другому на зуб попадет.
– Тогда им вообще кажется, что в лесу одни люди живут. Только они на глаза попадаются, – сделал вывод Славик. – А бобру кого бояться надо кроме людей?
– Волка, лисица его, пожалуй: не возьмет, а волку только дай.
– Так волков же сейчас почти нет, – уверенно сказал Славик.
– Почему же. Не перевелись еще. Однажды я вот так иду утром по тропинке вдоль реки, а он навстречу. Нос к носу столкнулись. Остановились одновременно и смотрим друг на друга…
Славик поежился.
– Ну и что? – не выдержал он тишины.
– Я повернул налево к полю, а он – направо к лесу. Но, кажется, он свернул первым.
– А вы без ружья?.. – спросил Славик и испугался: показалось, что у него задрожал голос.
– Удочка в руках. Говорят, в таких случаях не следует пугаться и убегать. Но и нельзя провоцировать зверя – смотреть ему в глаза. Не помню точно, но кажется, я на него и не таращился зря. Взрослому волк не опасен, тебе тоже… ну, а детям в одиночку гулять по настоящему лесу все-таки не стоит.
Славик еще раз поежился. Он был бы и рад встретить волка, но все же лучше с кем-нибудь из взрослых. Теперь, в темноте, он старался идти вплотную за дядей Петей. Иногда он оглядывался. Глухая темь бесследно поглощала их путь, и нельзя было сказать, кто остается или появляется там.
Темнота позади стала еще плотнее, когда они увидели отражающийся в озере костер. Но теперь идти стало веселее. Осталось обогнуть угол озера. Костер ненадолго исчез, хотя отблески его играли впереди в просветах меду деревьями.
Отец не пожалел дров. Пламя стояло навытяжку, иногда только чуточку колебалось от чрезмерного напряжения. Отец с палкой вышел из темноты, и его гигантская тень заколебалась на окружающих елеях. Всего одна тень… Славик вообразил огромный костер и много огромных теней от… пляшущих с томагавками индейцев. Нет, маленький уютный костерчик больше подходил их малочисленному отряду.
