Джин Монтгомери - Ищи на диком берегу
Корабль быстро пересекал залив под тугим ветром. А на материке крутые горные кряжи и ледники нависали над просторными бухтами и извилистыми фьордами. С гор обрушивались водопады и рассыпались дымной водяной пылью. Сквозь разрывы в тумане проглядывали леса, окаймленные бесконечными снеговыми полями.
«Екатерина» шла на юг вдоль этого удивительного берега, когда грянул новый шторм. По сравнению с яростью этого снежного урагана любая прежняя буря выглядела легким дуновением ветерка. Всю первую неделю января с ее короткими сумеречными днями и долгими безнадежными ночами «Екатерина» упорно пробивалась к югу.
На восьмой день шторма они приближались к Ситхинскому заливу, до цели было рукой подать. Ветер гнал с океана волны и разбивал их о крутые скалы Эджкема. «Екатерина» снова обледенела и слушалась руля неохотно, неуклюже, как баржа.
В то утро Захар проснулся рано и спустился в трюм к скоту. Качка и рыскание судна ослабли, настолько оно отяжелело ото льда. Звуки, проникавшие снаружи, были приглушены ледяной шубой «Екатерины». Захар решил, что опасности миновали, спокойствие и тишина показались ему благоприятным знаком. В трюме он чувствовал себя уютно и безопасно. Его подопечные приветственно замычали ему навстречу, коровы выдыхали в зловонный воздух клубы теплого пара.
— Ну-ну, Лизка, потише. Тпру, Васька…
Захар негромко разговаривал с животными, грел руки об их теплые тела. Когда он принялся за дойку, ему стало тепло и дремотно в вязаной шапке, застегнутом полушубке, шерстяных носках и сапогах.
Прислонив голову к теплому боку коровы, Захар задремал и впервые за все плавание проспал вызов на вахту. Он сонно клевал носом и механически продолжал доить с полузакрытыми глазами.
И вдруг весь мир взорвался. Страшный толчок отшвырнул Захара к стенке. Судно судорожно дернулось, замерло и в следующее мгновение его бросило на невидимую, неодолимую каменную преграду. Какая-то жуткая сила со скрипом, треском и скрежетом крушила корпус корабля.
Потрясенный, Захар с трудом поднялся на ноги. Молоко струйками стекало по его сапогам. Он услышал зловещий шум воды, хлынувшей в трюм, и сразу понял, что произошло. Судно наткнулось на риф. Они тонули.
Сломя голову Захар бросился к трапу. Когда он добрался до лестницы, ведущей на верхнюю палубу, сердце готово было выскочить у него из груди. Захар увидел, что часть переборки рухнула. Тяжелые балки и брусья преграждали ему путь. Железные ступеньки лестницы торчали во все стороны под нелепыми углами. Захар глядел на них разинув рот, а судно между тем кренилось и содрогалось.
Позже, вспоминая об этом, Захар не мог понять, как ему удалось одолеть такую неподъемную тяжесть. Здоровенные балки он расшвыривал словно спички. Пыхтя, он расчистил наконец путь к лестнице и вскарабкался на палубу.
Судно глубоко накренилось, нос уже скрылся под водой, палуба вздыбилась под крутым углом. Шторм утих, и снег падал большими мокрыми хлопьями со свинцового неба на искореженный корпус, на обломки рангоута, на перепутанные снасти.
С дальней от Захара стороны, там, где палуба тонущего корабля нависала над самой водой, отваливал парусный баркас. Люди набились в него до самого планшира.
— Стойте! Спасите!
Крича во всю глотку, Захар побежал, заскользил, покатился по заснеженной палубе.
Весла застыли над водой. У румпеля стоял долговязый помощник капитана Вронский. Он обернулся и взглянул на Захара, вцепившегося в поручни. Их разделяло несколько саженей темной воды.
Люди в лодке загалдели:
— Засосет нас из-за него! Из-за одного все пропадем! Отчаливай! Нет больше места!
Лиц не было видно — одни широко разинутые, орущие рты.
Полоса темной воды медленно расширялась. Захар подавлял в себе безумное желание прыгнуть. Он был отменный пловец, но знал, что в этой ледяной воде ему не добраться до лодки.
Тут он увидел шторм-трап, свисавший с поручня. Нижний конец трапа болтался в воде. Захар торопливо начал спускаться по веревочной лестнице, лицом к мокрой обшивке корабля, выкрикивая бессвязные слова. Над самой водой он остановился, с ужасом оглянулся на пропасть, отделявшую его от баркаса. Лодку медленно сносило прочь.
Захар повернулся всем телом и уставился в мрачные глаза Вронского. Их взгляды сомкнулись. Корабль осел, и ноги Захара погрузились в воду. Он висел молча, моля одними глазами.
Весла замерли над водой. Не поворачивая головы, все еще глядя в лицо Захару, Вронский рассек рукой воздух:
— Задний ход.
Вронский подвел баркас к кораблю и протянул Захару руку.
Захар вцепился в нее, благодарно всхлипывая, перебрался в лодку и плюхнулся на дощатое дно у ног матросов. Его била дрожь — от холода и от миновавшей близости смерти. Кто-то дал ему глотнуть рому, кто-то протянул одеяло. Постепенно Захар овладел собой.
Подняли парус, спеша отвести баркас подальше от тонущего корабля. Вронский все время глядел назад.
— Уходит! — воскликнул он.
Все головы повернулись в сторону «Екатерины». Ее нос целиком ушел под воду. Корма медленно задиралась кверху, потом нырнула. Протяжный вздох прокатился по баркасу.
Захар втиснулся на заднюю банку рядом с помощником капитана. Среди сбившихся в кучу людей он искал знакомые лица и не находил.
— Где Степан? — спросил он наконец.
— Погиб, — ответил Вронский.
— А Николай?
— Тоже.
— Сергей?
Он называл имена и получал один и тот же ответ.
— Все погибли, — сказал Вронский, — вся твоя вахта. Всех смыло за борт.
Захар утер снег с лица:
— И Голуб тоже?
— Да, и Голуб тоже. — Помолчав, Вронский спросил: — А ты где был?
Захар виновато ответил:
— Внизу, в трюме, коров доил. Заснул и не слыхал, как вызывали мою вахту.
Вронский хмыкнул:
— Считай, что тебе повезло. Похоже, мы потеряли душ тридцать.
Зимний свет накладывал глубокие тени на его осунувшееся лицо.
Захар тупо глядел, как тонут в темной воде снежинки. Он представлял себе гибель скота, запертого в трюме, и оплакивал бедных, безответных животных. Он знал, что печаль по Степану, по остальным товарищам не выплакать никакими слезами.
3. СЛЕД НА АЛЯСКЕ
Какое счастье, что отец его появился на свет раньше его.
Свифт, «Изысканная беседа»[4]ишина была полная, абсолютная. Захар испытывал смутный ужас, безымянный страх. Ему чудилось, что он скользит, плывет как во сне, ничего не видя, не слыша, ничего не касаясь, взвешенный в пустоте, в белом безмолвии. Вот это и есть смерть?
Оцепенелость, беспомощность, бесчувственность? Ужас стиснул его горло, он закричал и очнулся от собственного крика.
Он лежал на дне баркаса, в клубке тел, жавшихся друг к другу под присыпавшим их снегом. Захар с трудом приподнял голову. Снег сеялся с темного неба; поток воздуха, идущий от паруса, подхватывал снежинки и бросал их Захару в лицо. Вода со свистящим шорохом обтекала корпус баркаса. Какое-то пугало, полузасыпанное снегом, скорчилось на корме над румпелем.
Захар снова провалился в пустоту. Время от времени чувства возвращались к нему: он ощущал движение лодки, видел фигуру Вронского, все еще склонившуюся над румпелем. «Интересно, — вяло думал Захар, — это он что, лодкой правит? Или замерз там, на корме?»
Темный день растаял в темной ночи. Захар потерял ощущение времени. Он понятия не имел, то ли мгновение растянулось в вечность, то ли дни, недели промелькнули как один миг.
Потом был момент, когда Захар поднял голову и красный свет обжег его глаза. Где-то настойчиво звонил колокол. От этого звука было больно ушам. Когда же он умолкнет, даст ему снова провалиться в сон? Но колокол звонил все громче, все назойливее.
Захар задвигался, злобно выругался. Раздирая смерзшиеся ресницы, поднял веки. Из-за снежной слепоты весь мир вокруг казался кроваво-красным. Вронский — расплывчатое красное пятно — по-прежнему висел на румпеле. Парус был спущен, красная полоса скользила по воде. Захар закрыл глаза, пьяный от неодолимого желания спать, спать.
Потом баркас заскрежетал, дрогнул и остановился. Загалдели, задребезжали голоса. Не открывая глаз, не разжимая губ, Захар кричал в себе: «Заткнитесь! Не мешайте мне спать!»
Кто-то бил его по лицу. Он застонал. Новые пощечины заставили его открыть глаза. Огненная жидкость опалила его растрескавшиеся губы. Он захлебнулся, сделал глоток. Вокруг него в лодке стонали, мычали люди, которых приводили в сознание пощечинами. Некоторые плакали навзрыд, как новорожденные, когда их шлепками возвращают к жизни.
Их доставили в длинное, низкое здание, похожее на барак. Захара уложили в постель, наспех приготовленную на полу. Кто-то промыл ему глаза, накормил с ложки горячим супом. Захар забылся тяжелым сном.
