Хосе Мария Санчес-Сильва - Марселино Хлеб-и-Вино
И тогда Господь рассказал ему, какие бывают мамы, что они ласковые и красивые. И всегда любят своих детей, и отказывают себе в пище, питье и одежде, чтобы отдать всё это детям. Когда Марселино слушал Господа, глаза его наполнялись слезами, и он думал о своей незнакомой маме и представлял, что волосы у нее мягче, чем шерсть Мура, а глаза гораздо больше, чем у козы, и ещё ласковее, и думал о Мануэле, — у него была мама, и он звал её «мамочка», когда заплакал, оттого что Марселино сильно потянул его за нос бельевой прищепкой.
Наконец Марселино настало время уходить — колокол зазвонил к обеду, и Господь вернулся на Свой крест. Мальчика так захватил рассказ о мамах, что он забыл снять с Иисуса терновый венец, но дал себе слово впредь не забывать, и даже сломать его раз и навсегда, чтобы он больше не мучил Христа.
Что-то странное творилось с Марселино: когда он не мог подняться к своему Другу, хоть и думал о Нём всегда, он шёл в часовню и там, на большом образе святого Франциска, на кресте, который был в руках святого, узнавал черты Человека с чердака и вспоминал, что Тот говорил ему. От этого Марселино становилось легче, но братьям такое поведение казалось несколько подозрительным, — они совсем не привыкли видеть мальчика в часовне.
— Ты что тут делаешь? — недовольно спросил его как-то ризничий, брат Бим-Бом.
Ещё много раз Марселино лазил на чердак и иногда приносил Господу самые странные угощения, от орехов до слегка подгнивших виноградин и чёрных хлебных корок. Однажды он даже пришёл с куском рыбы, слегка припорошенным землёй, потому что уронил его; но Иисус совершенно не капризничал и всё съедал, к величайшему удовольствию Марселино. Но чаще всего мальчик приносил Ему хлеб и вино. Он заметил, что их заполучить легче всего (ему удалось открыть несколько бутылок из непочатых ящиков, стоявших в чулане); кроме того, Господь более всего радовался именно этой еде. Однажды Иисус даже сказал ему, широко улыбаясь:
— Теперь тебя будут звать Марселино Хлеб-и-Вино.
Марселино имя понравилось, а Господь объяснил ему, как Он Сам, чтобы остаться с людьми и после распятия, пообещал всегда быть среди них под видом хлеба и вина на алтаре[28]. Эти-то хлеб и вино — а на самом деле Тело и Кровь Христовы — священники раздают на Мессе. Марселино гордился тем, что его уже звали не просто Марселино, а Марселино Хлеб-и-Вино, и даже как-то сообщил во время обеда, в тишине монастырской трапезной, очень громко, чтобы услышали все:
— А меня зовут Марселино Хлеб-и-Вино!
Одни монахи посмотрели на него с улыбкой, а другие — сердито: ведь в монастырях, в присутствии отца-настоятеля и всё такое, за едой не разговаривают. А сам настоятель о чём-то задумался и так внимательно посмотрел на Марселино, что тот задрожал, потому что этот взгляд, казалось, проникал внутрь и достигал его самых тайных мыслей и воспоминаний.
Марселино беспрепятственно продолжал дружить с Иисусом и по-прежнему носил Ему на чердак еду, и даже смог принести обещанное одеяло, уже не беспокоясь о том, не краденое ли оно. Он гораздо меньше возился с ползучими тварями, а старому Муру теперь самому приходилось искать его. Охоту на мелких зверюшек мальчик забросил, и все его банки с водой и коробки с дырочками валялись по углам. Со стороны Марселино выглядел задумчивым и немного грустным, он привык заходить в часовню… В общем, братья обратили внимание, что мальчик разительно изменился, начали что-то подозревать и принялись наблюдать за ним гораздо внимательнее, хотя сам он ничего не замечал. Марселино размышлял о таинственных вещах, и совсем позабыл про Мануэля, и уже неделю не навещал ни козу, свою кормилицу, ни брата Негодного, и не разыгрывал брата Кашку… Отец-настоятель беспокоился за мальчика и всем братьям советовал присматривать за ним; тут-то и начались кухонные происшествия.
Глава пятая
Отец-настоятель всё больше беспокоился за Марселино. Брат Негодный жаловался, что Марселино уже никогда не заходит к нему в гости. Коза места себе не находила, а Мур неожиданно умер, и Марселино похоронил его, как велели монахи, в углу огорода, не пролив ни одной слезинки. Брата Ворота и брата Крестного он вдруг стал называть их настоящими именами, а брату Бим-Бому вызвался помогать в ризнице, — ничего подобного не случалось с тех пор, как началась история Марселино. Добрый же брат повар, по прозванию Кашка, совсем, видимо, поглупел и потерял память, если судить по тому, что каждый день у него пропадала одна порция из двенадцати, или тринадцати с учётом Марселино, которые он стряпал на обед. Другим братьям тоже казалось, что Марселино сильно изменился, и всё в монастыре с некоторых пор шло из-за этого кувырком.
Наконец в один прекрасный день отец-настоятель собрал всю братию, кроме одного брата Хиля, которому было велено пойти с Марселино в деревню под предлогом покупки учебников, потому что приближалась зима. Настоятель изложил все свои сомнения и попросил совета, потому что, скорее всего, не ему одному были видны перемены в Марселино.
— Мне кажется, он стал серьёзнее, почти как взрослый, — сказал брат Крёстный.
— Мне кажется, он стал добрее и меньше шалит, — сказал брат Ворота.
— Мне показалось, он молится старательнее, — сказал брат Бим-Бом.
Последним заговорил отец-настоятель.
— Наш Марселино уже не тот, что прежде, — заключил он.
— Его баночки с коробочками теперь всегда пустуют, — сказал ещё один монах.
— На днях я видел, как он молился возле ограды, где раньше ловил ящериц, — вспомнил брат, которого звали Пио[29], что очень смешило Марселино.
— Молился? — заинтересованно переспросил отец-настоятель.
— Ну, — слегка замялся брат Пио, — говорил он про Христа, и вроде как бы с Ним, — тут брат Пио зачем-то потуже затянул на поясе верёвку. — Наверное, я дурно поступил, но я спрятался за деревом и услышал, как он сказал: «Слушай, я не хочу, чтобы Ты носил эту корону, и поломаю её прямо сейчас».
Глубокое молчание воцарилось среди братии, а настоятель неожиданно обернулся к брату Кашке, который за всё время не проронил ни слова:
— Послушайте, брат, — сказал он, — как вы думаете, не может ли быть, чтобы порцию, которая пропадает у вас каждый день, потихоньку уносил Марселино, а вы этого не замечали?
Брат молча кивнул, и настоятель завершил совет:
— Давайте еще внимательнее смотреть за мальчиком, и пусть так поступают все. Вы же, брат, следите за вашей кухней и не позволяйте такому малышу обводить себя вокруг пальца.
Настоятель наметил план самого внимательного наблюдения, и все монахи загрустили, размышляя, не захворал ли мальчик чем-то странным, будучи лишён общения с ровесниками. Если это и вправду так — как бы не пришлось вскоре, для его же блага, пойти на болезненное, но необходимое расставание…
После отца-настоятеля, — а он был святой, — и старенького брата Негодного, который давно уже вроде бы лежал при смерти и очень от этого уставал, брат Кашка был, наверное, самым лучшим. Эти трое больше всех любили Марселино. С того самого дня, как настоятель собрал всю общину, брат Кашка решил следить за мальчиком, и не было случая, чтобы тот вошёл в его владения, а брата при этом бы не было. История с ежедневно пропадавшим обедом изрядно беспокоила брата Кашку: он был твёрдо уверен, что хлеб приготовлял для тринадцати, мясо или рыбу — для тринадцати, суп или олью[30]— для тринадцати, фрукты, если было им время, — тоже на тринадцать человек. Всегда тринадцать: двенадцать братьев да Марселино.
— Двенадцать братьев да Марселино, — приговаривал добрый брат Кашка.
И однажды его бдительность принесла плоды. Мальчик крутился рядом, когда брат повар в очередной раз сосчитал приготовленные порции, и получилось их, как и положено, тринадцать. Только он вышел — а порций-то двенадцать! Значит, Марселино это и был. Повар недосчитался хлеба и рыбы. Он принялся искать Марселино, обошёл весь монастырь, но не нашёл и следа. В обед же мальчик сел за стол со всегдашним аппетитом; как-то не верилось, чтобы он недавно съел большой кусок хлеба и целую рыбину. Брат Кашка решил усилить наблюдение, — и на следующий день история повторилась. Вернее, на сей раз пропал только хлеб, потому что единственным блюдом были тушёные овощи, а они продолжали тушиться. И хлеб исчез как раз тогда, когда Марселино вышел из кухни. Впервые брат Кашка решил рассказать о своём открытии отцу-настоятелю.
— Теперь надо узнать, что же он делает со съестными припасами, — решил настоятель. — Когда в следующий раз заметите мальчика с едой, последуйте незаметно за ним.
Брат Кашка послушался, и в один прекрасный день с удивлением заметил, как мальчик, хорошенько набив карманы, направился к чердачной лестнице, невзирая на давно известный запрет. Добрый брат в недоумении последовал за ним и остановился перед дверью. Сквозь щели он увидел, как осветился чердак, когда мальчик открыл, как обычно, ставни. Но больше он ничего увидеть не смог: внезапно у него так закружилась голова, что он почти потерял сознание и чуть не грохнулся на пол. Брат Кашка, человек уже старый, на ощупь спустился по лестнице и вернулся на свою кухню. Неизвестно, почему добрый брат заподозрил в происходившем какое-то искушение, но на следующий день он провёл в молитве куда больше времени, чем обычно. «Помилуй меня, Господи, — просил он, — не допусти, чтобы такой старый монах оказался совсем уж старым дурнем, таким глупцом, и не сумел уследить за маленьким мальчиком!»
