Хосе Мария Санчес-Сильва - Марселино Хлеб-и-Вино
По завершении новенны и праздника святого Франциска в монастыре возобновилась повседневная жизнь. Братья вновь предались заботам о приближающейся зиме. Они часто уходили и возвращались, а кладовая, по милости Господней, постепенно наполнялась, как всегда в это время года. Вышло так, что мясо на монастырском столе продержалось дольше, чем в памяти Марселино задержалась мысль о его несчастном друге с чердака. Прошло немало дней, и как-то Марселино с неожиданным страхом заметил, что оставшегося мяса едва-едва хватало, чтобы ещё раз поесть всем вместе, и совесть стала укорять его при мысли о голодном бедняге, таком бледном и слабом, прибитом ко кресту. Он решил навестить его в тот же день, несмотря ни на что, подхватил свою длинную палку и стал ждать возможности уйти не с пустыми руками. Брат Кашка ни на минуту не покидал кухни, и Марселино опять пришлось нелегко, пока, улучив минутку, он не сумел припрятать в карман здоровый кусок жареного мяса, а потом большой ломоть хлеба, того самого, какой особенно охотно ели братья, когда он им доставался. Запасшись провизией, Марселино набрался храбрости и, привыкнув к благополучному исходу своих затей, взобрался по лестнице, не снимая сандалий, хоть и стараясь шагать осторожно, чтоб не производить подозрительных звуков. Он уже не боялся входить на чердак, так что направился прямо к окну, открыл его, сразу увидел, что человек пребывает во всегдашней своей позе, подошел к нему вплотную и заговорил так:
— Сегодня на обед мясо было, вот я и пришёл.
А про себя подумал: «Хорошо ещё, Он не знает, что мясо было столько дней подряд, а не только сегодня!» Но Господь промолчал, да и Марселино не придал этому молчанию значения. Он просто достал мясо и хлеб из кармана, положил их на стол, который чудом держался на ножках, и сказал, не глядя на собеседника:
— Ты мог бы сегодня спуститься оттуда и съесть всё это сидя.
Сказано — сделано: мальчик пододвинул к столу стоявшее неподалёку старое кресло, ужасно тяжёлое и слегка кривое.
Тогда Господь поднял голову и посмотрел на него очень ласково. А потом спустился с креста и встал у стола, не сводя с Марселино глаз.
— Не боишься? — спросил Господь.
Но Марселино думал о другом и, в свою очередь, спросил:
— Ты не замёрз в ту ночь, когда была гроза? Господь улыбнулся и повторил:
— Ты совсем Меня не боишься?
— Нет, — заверил Его мальчик, глядя совершенно спокойно.
— Так ты знаешь, кто Я? — настаивал Господь.
— Да, — ответил Марселино, — Ты Бог. Тогда Господь сел за стол и принялся есть хлеб и мясо, разломив их сперва тем особым движением, как только Он умеет[23]. Марселино дружески положил руку на Его голое плечо.
— Ты голодный? — спросил он.
— Очень, — ответил Господь.
Доев мясо и хлеб, Иисус снова посмотрел на Марселино и сказал:
— Ты добрый мальчик, спасибо тебе. Марселино живо возразил:
— Я с Муром так же делаю, и с другими со всеми.
Но он опять подумал о другом и задал новый вопрос:
— Слушай, у Тебя много крови на лице, и на руках и ногах. Тебе больно?
Господь снова улыбнулся и тихо спросил, кладя, в Свою очередь, руку на голову собеседника:
— Знаешь, кто нанёс Мне эти раны? Марселино подумал и сказал:
— Да. Это сделали плохие люди. Господь опустил голову[24], и тут Марселино, улучив момент, осторожно снял с Него терновый венец[25]и положил на стол. Господь не противился и смотрел на него с такой любовью, какой Марселино никогда ещё не видел ни в чьих глазах. И неожиданно Марселино заговорил, показывая на раны:
— А давай я Тебя вылечу! Бывает такая шипучая вода, ею помажешь — и всё проходит. Меня всегда так лечат.
Иисус покачал головой:
— Ты можешь Меня вылечить, но только если будешь вести себя очень хорошо.
— А я уже, — быстро сказал Марселино. Сам того не желая, он прикасался к ранам Христа, и на его пальцах оставались следы крови.
— Слушай, — сказал мальчик, — а что, если я Тебе и гвозди выну?
— Тогда Я не удержусь на кресте, — ответил Господь.
А потом Он спросил Марселино, хорошо ли тот помнит Его историю, и Марселино сказал, что вообще-то да, но лучше бы теперь услышать её от Самого Христа, чтобы знать, правда ли это. Тогда Иисус начал рассказывать, как был мальчиком и помогал отцу-плотнику. И как однажды потерялся, и как Его нашли беседующим с городскими старейшинами[26]. И как Он вырос, и что тогда делал, и о чём проповедовал, и какие у Него были ученики и друзья, и как Его потом избили, оплевали и распяли на глазах у Матери[27]. Становилось поздно, темнело, и наконец Марселино попрощался и сказал, что назавтра непременно придёт. Глаза у него были заплаканные, и Иисус Сам провёл пальцами по его щекам, чтобы братья не заметили слезинок. Марселино спросил ещё:
— Ты хочешь, чтоб я завтра пришёл, или Тебе все равно?
Иисус, поднимаясь, чтобы вернуться на Свой крест, ответил:
— Очень хочу. Обязательно приходи завтра, Марселино.
С чердака Марселино спустился в некотором ошеломлении, размышляя, как это Господь знает, что его зовут именно Марселино, а не как-нибудь иначе, как, скажем, брата Хиля или брата Кашку, или вовсе даже как Мура. И ещё думал о том, как это у него сами по себе исчезли с пальцев пятна крови.
Марселино отлично выспался, и ничего ему не снилось, ни букашки, ни гроза, ни даже вкусное мясо, которое было на обед. Назавтра он проснулся и тут же вспомнил, что обещал Человеку на чердаке, и всё утро раздумывал, как бы взять столько всего и остаться при этом незамеченным, и какую еду он может сегодня принести, чтобы накормить своего Друга.
Неожиданно всё сложилось исключительно удачно, а именно, в один из походов на кухню он обнаружил, что она пуста. Как правило, брат Кашка встречал его там не очень-то дружелюбно, прекрасно зная по опыту, что Марселино никогда не приходил просто так, а всегда пробовал унести чего-нибудь съестного. Но в этот раз на кухне никого не было, и Марселино спокойно засунул в карман большой кусок хлеба, а потом принялся осматриваться — что бы такое взять в придачу. Правда, ничего он не увидел, кроме большого котла над огнём, да ещё нашёл бутылку вина, полную почти до половины, и безусловно, оставшуюся от прошедших праздников. Тогда мальчик быстро ухватил жестяной стакан, наполнил его доверху и уверенно направился к лестнице — он уже привык к ней и подниматься теперь не боялся. По дороге он вспомнил, что по счастью оставил свою палку на чердаке, — значит, будет чем открыть окно, — и смело вошёл. В темноте он поздоровался, и Господь со Своего креста ответил:
— Добрый день, милый Марселино.
Свет проник на чердак через узкое окошко. Марселино подошёл к столу и поставил на него сперва вино, которое всё-таки немножко пролилось, а потом и хлеб. Господь уже молча спустился с креста и теперь просто стоял рядом с ним.
— Слушай, — сказал Ему Марселино, слизывая с пальцев капли вина, — не знаю, понравится ли Тебе вино, но монахи говорят, что от него теплее делается. Да, и кстати, — продолжил он, не дав Господу ответить, — я подумал, что снова будет зима, как в том году, и что… — тут он замолчал, внимательно глядя на Господа.
— И что, Марселино? — ободрил его Иисус.
— Ну… — замялся Марселино, — в общем, я Тебе одеяло принесу, чтоб Ты накрываться мог хоть немножко и не мёрз бы тут так, вот только не знаю, не воровство ли это.
Господь уже сел, а Марселино стоял рядом с Ним и смотрел, как Тот ест хлеб и время от времени подносит к губам жестяной стаканчик. Потом Христос заговорил:
— Вчера Я рассказал тебе Мою историю, а ты Мне всё никак не расскажешь свою.
— Моя история, — начал мальчик, — она коротенькая совсем. Родителей у меня не было, и монахи меня подобрали, когда я маленький был, и выкормили молоком старой козы и кашками, которые варил мне брат Кашка, и мне пять с половиной лет, — потом смолк и вновь продолжил, в то время как Господь по-прежнему глядел на него:
— Мамы у меня нет… — и прервав рассказ, спросил Господа:
— У Тебя есть мама, правда?
— Да, — ответил Тот.
— А где она? — спросил Марселино.
— С твоей, — ответил Иисус.
— А какие они, мамы? — стал выспрашивать мальчик. — Я всё время думал про мою, и больше-больше всего на свете хотел бы её увидеть, ну хоть на минуточку.
И тогда Господь рассказал ему, какие бывают мамы, что они ласковые и красивые. И всегда любят своих детей, и отказывают себе в пище, питье и одежде, чтобы отдать всё это детям. Когда Марселино слушал Господа, глаза его наполнялись слезами, и он думал о своей незнакомой маме и представлял, что волосы у нее мягче, чем шерсть Мура, а глаза гораздо больше, чем у козы, и ещё ласковее, и думал о Мануэле, — у него была мама, и он звал её «мамочка», когда заплакал, оттого что Марселино сильно потянул его за нос бельевой прищепкой.
