Герман Матвеев - Семнадцатилетние
Константин Семенович взял один из листочков.
— «Главнейшая дорога человеческого воспитания есть убеждение, а на убеждение можно только действовать убеждением. Всякая программа преподавания, всякая метода воспитания, как бы хороша она ни была, не перешедшая в убеждение воспитателя, останется мертвой буквой, не имеющей никакой силы в действительности. Самый бдительный контроль в этом деле не поможет. Воспитатель никогда не может быть слепым исполнителем инструкции: не согретая теплотой его личного убеждения, она не будет иметь никакой силы», — прочитал он и, отложив листочек, продолжал: — Вот что говорит великий русский педагог, имя которого носит наша школа. Как же может работать учитель в советской школе, не принимая в душе так называемую «систему Макаренко»? Кого и что он может воспитать?.. Товарищи! Я нисколько не беспокоюсь за Макаренко. С каждым годом он все глубже проникает и будет проникать в школу и, в конце концов, победит окончательно. Иначе и быть не может. Меня беспокоит другое. Вынужденные сегодня воплощать в жизнь макаренковские принципы, скептики проводят их по обязанности, формально, без души. Приведу хотя бы один пример. Нам приходится говорить детям о чести школы. В этом понятии заложен большой воспитательный смысл, но только в том случае, если есть коллектив школы, если наши ученики гордятся этим коллективом, если, наконец, у школы есть лицо, задачи, перспективы. При желании все это можно создать, и тогда понятие о школьной чести явится само собой. А теперь? Мы повторяем слова инструкции, а сами не убеждены в том, что делается это с пользой. И как тут снова не вспомнить Ушинского, который писал, что, приучая детей слушать высокие слова нравственности, смысл которых ими не понят, не прочувствован, учитель приготовляет лицемеров, «которым тем удобнее иметь пороки, что вы дали им ширмы для закрытия этих пороков».
— Это верно, но как же быть? — раздался взволнованный голос Натальи Николаевны.
— Как быть? — переспросил Константин Семенович. — По-моему, каждый из нас обязан поставить этот вопрос перед своей совестью и ясно ответить на него. Если мы не знаем или не понимаем Макаренко, то нужно узнать и понять! А если выяснится, что кто-то не принимает его, то ему следует покинуть школу.
Собрание загудело. Видимо, такая постановка вопроса задела многих. Константин Семенович выждал, взглянул на директора и более спокойно, чем раньше, продолжал:
— Я не случайно цитировал Ушинского. Макаренко появился не на пустом месте, но он жил в советское, время и разрабатывал на практике педагогику Ушинского под определенным политическим углом, открыто заявляя, что советские педагоги не могут просто воспитывать человека, а обязаны при этом ставить перед собой определенную политическую цель. Кстати сказать, и Ушинский говорил, что если мы хотим достигнуть какой-нибудь цели воспитания, то должны прежде всего осознать эту цель. Поэтому и выражение Ушинского — воспитать «человека в человеке» — нам нужно понимать современно: «воспитать коммуниста в человеке». Цель у нас очень ясная, товарищи, и задачи определенные, и учителя, каждый в отдельности, способные, любящие свое дело. Надо, чтобы мы в кратчайший срок превратились в единый, сцементированный общей ясной целью коллектив.
Кто-то сказал «правильно», кто-то захлопал.
Константин Семенович нагнулся к разбросанным на столе листочкам и, пока собрание шумело, разыскал среди них еще один.
— Товарищи! Я призываю вас не бояться самокритики, а по-большевистски, откровенно и прямо поговорить сегодня на эту главную для нас тему. Вопросы воспитания не терпят никакого разброда. Мы не имеем права выпускать брак. Нельзя закрывать глаза на недостатки, ссылаться на семью, на улицу. Нельзя свои грехи маскировать хорошей успеваемостью. Пятерки еще не доказывают, что мы воспитываем «коммуниста в человеке». Воспитательную работу очень трудно контролировать, и только мы сами в повседневной жизни можем выяснить наши недостатки и помогать друг другу… На этом я закончу свое затянувшееся выступление.
Некоторое время стояла тишина. Учителя переглядывались, и хотя многим хотелось поговорить, но никто не решался начать первый. И вдруг слово взяла Василиса Антоновна. Слегка побледнев, она встала, поднесла к глазам пенсне и, пристально посмотрев на воспитательницу восьмого «б» класса Лидию Андреевну Орешкину, которая бросила реплику «Человек — предмет воспитания», взволнованно начала:
— С чувством большого интереса слушала я выступление Константина Семеновича. Это чувство было вызвано тем, что вообще всегда любопытно послушать нового человека, выступающего в коллективе, а, во-вторых, тем, что многие мысли, высказанные им здесь, волнуют меня уже давно, и я почти уверена, что волнуют они не одну меня. Мы, товарищи, называемся школой имени Ушинского. А почему? Спросите любую из наших девочек, кто такой Ушинский, и, в лучшем случае, она ответит так: «А это был такой знаменитый учитель, он писал для малышей разные сказки». И только. Про Макаренко мы слышали, конечно, больше, но многие продолжают считать, что раз он воспитывал беспризорников и правонарушителей, то честь ему и хвала, но нам с ним не по дороге. Ведь у нас дети нормальные. Их не надо перевоспитывать. Их надо воспитывать. А как? Вот, например, растут эгоисты. И таких немало. Что с ними делать? Стыдить, упрашивать, уговаривать, запрещать или просто не замечать? Конечно, мы, педагоги, не сидим сложа руки. Мучаемся, ломаем голову, применяем всякие меры, кроме одной… Как раз той, которую рекомендует Макаренко. Действовать через коллектив, организовать советское воспитание при помощи единого, влиятельного коллектива. И такой коллектив Макаренко прежде всего хотел видеть в школе, где организованы все воспитательные процессы, где каждый член этого коллектива чувствует свою зависимость от всего коллектива и должен быть предан интересам коллектива, дорожить его интересами. «Могучая сила детского коллектива — могущества почти непревзойденного»… Так учит нас Макаренко, и это не теоретические измышления, а проверенное на опыте положение. Вот куда мы должны стремиться… Особенно мы, коммунисты.
— Василиса Антоновна, разве у нас нет коллектива? — с упреком спросила Варвара Тимофеевна.
— Что называть коллективом, Варвара Тимофеевна. Я убеждена, что настоящий советский коллектив должен иметь перспективы, традиции, решать какие-то вопросы своей внутренней жизни…
— А кто же их решает у нас?
— Мы решаем, Варвара Тимофеевна. Мы — начальство! Мы детей за ручку водим, опекаем, мы за них резолюции пишем, речи им составляем… Правда, нужно быть справедливым. В некоторых классах есть коллективы, и неплохие, но общешкольный коллектив наш оставляет желать лучшего, чтобы не сказать больше. Константин Семенович в своем выступлении не называл фамилий. Я хочу исправить эту его неуместную, в данном случае, деликатность. Вот, например, Лидия Андреевна. Она ведет восьмой «б», класс. Куда она его ведет, — боюсь, что она и сама этого не знает толком. Готовит девочек к жизни и забывает, что они уже живут, что жизнь эта имеет свои права и свои потребности. Так, кажется, сказал Ушинский? — обратилась она к Константину Семеновичу.
— Не помню, — с улыбкой ответил он.
Ему нравилось, что эта обычно молчаливая, сдержанная женщина выступила после него и заговорила так откровенно, даже резко.
— Лидия Андреевна, — продолжала Василиса Антоновна, — довольно своеобразно поняла разделение школы и скатывается на позиции… только не обижайтесь на меня, — сказала она в сторону пунцовой от смущения и обиды учительницы, — скатывается на позиции классной дамы института для благородных девиц. Она решительно отгораживает от жизни своих воспитанниц и создает какой-то ей одной известный идеал скромности, чистоты, святой наивности… И даже не понимает, что вместо этого она приучает девочек лгать, притворяться, лицемерить… Да, да! Я уж давно наблюдаю. Они со мной откровенны, и ваши беседы мне известны…
— Василиса Антоновна, вы говорите не по существу доклада, — заметила Софья Борисовна.
— То есть как не по существу? Вы думаете, что нас интересуют только проценты успеваемости? Нет, нас не меньше интересует воспитательская работа всех преподавателей, и ваша в том числе.
— Я не воспитатель.
— Как это не воспитатель? У вас такой предмет — Конституция! Вы направляете сознание детей, формируете его больше, чем кто-нибудь другой. Я, математик, и то на своих уроках думаю о воспитании, а уж вы тем более должны об этом думать. Куда же вы направляете сознание детей, Софья Борисовна? Какие качества воспитываете у них?..
Все с изумлением слушали Василису Антоновну. Никогда еще она не выступала так резко, горячо и прямо. Не считаясь с тем, что она задевает самолюбие и обижает своих товарищей, Василиса Антоновна приводила примеры формализма в учебно-воспитательной работе, называла фамилии.
