Илга Понорницкая - Открытые окна
Мама назавтра приходит и говорит: кто-то в институте познакомил её с какой-то тётей Наташей. Так она — родом из той самой Липовки! А её мама и сейчас там живёт. Маму зовут Анной Ивановной.
И наша мама вместе с тётей Наташей уже звонили ей. Спрашивали, не знает ли она, кто может на квартиру нас принять.
А та ответила, что и сама нас примет с удовольствием. Всё, говорит, будет веселее! И молока парного у неё дома сколько хочешь. А в саду ягода осыпается, руки не доходят до неё. Так что вся наша будет, если приедем.
Мы обрадовались, что всё так легко решилось. Костя уточняет у мамы:
— А сеновал есть у нее? У этой Анны Ивановны? А то я хочу ночевать на сеновале!
Я тоже слышала, как хорошо спать в деревне на сеновале, в душистом сене.
Даже стихи такие есть:
Кто никогда не спал на сеновале,
Вы тра-та та-та что-то потеряли…
Не помню точно…
Мама говорит:
— Насчёт сеновала не знаю, есть ли он там… Но в любом случае — пиши своему другу, что приедешь в Липовку. Вот он удивится!
В понедельник мы сели в автобус на вокзале. Мама сказала, от её работы в Собакино завтра пойдёт машина. Но в ней вряд ли всем хватит места. И потом, лучше приехать в Липовку заранее, устроиться. Тогда маме спокойней будет работать в опытном хозяйстве.
Папа, наоборот, предлагал отложить поездку до среды. Тогда он смог бы взять отгул и сам отвезти нас на машине. А раньше никак нельзя: его отдел делает важное задание. И если папа, начальник, сейчас оставит всех своих, то это будет неправильно.
Мама сказала:
— Ну и работай спокойно! Ездят ведь люди на автобусе. И мы доедем.
Ездить я люблю.
Мама рядом со мной сидит, детектив читает.
Костя — через проход, в наушниках, музыку слушает.
А я бы только в окно глядела, ждала бы той минуты, когда город кончится. Все новостройки, заборы, вывески останутся позади. И будут только холмы, холмы. Они зелёные, круглые — как на рисунке.
Где-то на холме увидишь одинокое дерево — вётлы это, чаще всего. Где-то по холму домики разбросаны и коровки ходят. Или неотличимые отсюда, маленькие совсем козы или овцы.
Картина всё время меняется. А я сижу и думаю: подольше бы вот так ехать!
Я и в прошлом году, когда мы в лагерь ехали, думала: подольше бы не приезжать, чтоб можно было глядеть в окно. А мы — раз и оказались в этом Кувакине, как-то незаметно.
А Липовка — она ведь гораздо ближе, чем Кувакино. Кто бы сомневался, что я и дорогу-то не успею как следует почувствовать?
Но всё вышло иначе.
Одного я не учла. В лагерь нас вёз специальный автобус. А теперь мы ехали в обычном, пассажирском.
Шофёр остановил на шоссе, крикнул:
— Кому в Липовку?
Гляжу, с краю дороги на колышке табличка прибита — «Липовка». А кругом поле, деревья — и никакой Липовки не видать.
Спрыгнули мы на дорогу вместе с сумками. А самую большую, с колесиками, какой-то дяденька нам вынес. Водитель из кабины высунулся, показывает:
— Вон по тому просёлку ступайте. А мы поедем дальше.
Дяденька скорей обратно в автобус полез. И говорит оттуда:
— Вы всё прямо, прямо идите, до пруда. А у пруда налево повернёте. Это если вам в Липовку. А если в Собакино — направо.
Костя радуется:
— Ну, двинули вперёд!
Мама напоминает:
— Имейте в виду, в деревне положено здороваться со всеми! Так что, если встретим кого, чтоб сразу — «здравствуйте!» Иначе — как выглядеть мы будем?
Мы с Костей в ответ:
— Помним, помним!
Нам это и папа на вокзале говорил!
Но на дороге нам никто не встретился. Хотя до пруда оказалось идти и идти.
Сумка с колёсиками прыгала на ухабах, буксовала в пыли, и сами мы покрылись пылью до самых макушек.
Очки приходилось протирать краем футболки, потому что салфетки были где-то в сумке, глубоко. Но очки снова быстро становились грязными.
По лицам у нас тёк пот. От него щёки и лоб щипало. Оправы очков натирали нам переносицу и щёки. То и дело Костя снимал очки и начинал тереть лицо кулаками — с силой, размазывая грязь.
И я, наверно, была не лучше.
Одна мама не трогала лицо, и на нём от пота оставались ровные, узкие дорожки.
— Макар всё время так ходит, и ничего, — как будто в утешение нам сказал Костя.
Но мама ответила:
— Зачем ему всё время здесь ходить? Он там, в своём мире живёт… — и рукой махнула неопределённо куда-то вперёд. — Всё у него там есть — и школа, и…
Мама запнулась. Может, не придумала, что ещё у Макара есть. Я шла и думала: что это за мир такой, до которого так трудно добираться?
Но ещё хуже стало, когда дорога стала спускаться к пруду. Теперь большая сумка норовила вперёд нас убежать. Мы еле удерживали её.
А дальше пришлось подниматься наверх. Мама сказала, что уже скоро. Костя промолчал, у меня тоже не было охоты разговаривать.
Я и глазам не поверила, когда мы, наконец-то, взобрались на холм, и перед нами оказались деревенские домики.
Мама выдохнула чуть слышно:
— Нам нужен четвёртый с края. Надеюсь, с этого края, а не с того?
У чётвёртого домика стояла бабушка, уж до чего худенькая и маленькая, в больших толстых очках. Лицо у неё было загорелое. Морщины теснились на нём густо-густо. Оправа была коричневой, и это выглядело тоже как линии морщин. Ещё по одной толстой, закруглённой морщине вокруг глаз.
Мама сказала:
— Здравствуйте, Анна Ивановна!
И тогда бабушка заулыбалась, заворошила все свои морщины.
— Я, — говорит, — жду-жду! И пироги уже испекла, и комнату вам приготовила…
Тут Костя говорит:
— Какую комнату? Я хочу на сеновал!
Анна Ивановна удивилась:
— Зачем на сеновал? Дом большой, места всем хватит.
Но Костя, видать, с самого начала решил определиться: на сеновал, и точка!
— Когда ещё, — спрашивает, — придётся ночевать на сеновале?
Во дворе у Анны Ивановны собака оказалась. Здоровенная, чёрная. И она зарычала-зарокотала, когда мы вошли в калитку. Мы трое — скорей назад, на улицу. И Костя, отступая, пробормотал — как будто в укор себе и нам:
— А она привязанная…
Маленькая Анна Ивановна подошла к собаке и что-то сказала ей. Мы не слыхали, что. Потом она попросила подойти всех нас, по очереди. Сначала маму, потом Костю и меня. Собака всех нас по очереди обнюхала. Мне было страшно, когда она трогала меня своей огромной мордой, будто раздумывая: укусить? Не укусить?
— Свои, Пальма, свои, — повторяла Анна Ивановна.
И мне говорила:
— Ну, не молчи. Скажи ей: «Пальма». Пусть она твой голос услышат. А то — как же вы познакомитесь?
— Пальма, — сказала я.
Голос у меня дрожал. Надо же, думаю, а я хотела, чтоб мне щенка купили! Это чтобы он вырос вот в такое чудище?
Я облегчённо вздохнула, когда Пальма закончила меня обнюхивать — и руки, и лицо, и шорты. Теперь, наконец, можно было отойти.
А Костя снова подошёл к Пальме. И она снова принялась нюхать его.
А он её тоже нюхал и чуть ли не облизывал, и всё повторял:
— Дай лапу! Пальма, дай лапу!
Хозяйка повела нас с мамой в дом. Костя крикнул вдогонку:
— Анна Ивановна, а Пальма умеет давать лапу?
— Да не умеет, видно, — отозвалась с крыльца хозяйка. — Кто же её учил когда — лапу подавать?
Мы с мамой уже вымыли руки и доставали из сумки гостинцы. Анна Ивановна накрывала на стол, и всё суетилась, всё говорила, как вовремя мы приехали. Как раз она скотину закрыла.
— Скотина-то, — говорит, — рано ложится, с солнышком. А мы с вами можем посидеть, попировать. Брата зови за стол…
Я только встала — позвать, и тут раздался Костин крик:
— Умеет! Анна Ивановна, ваша Пальма умеет давать лапу!
Всё не так
И тут же он в сени вваливается. Счастливый, что Пальма, наконец-то, ему лапу подала.
Сразу стал рассказывать, до чего же она смышлёная собака.
И до чего большая!
Как будто мы сами не видели!
— С такой, — говорит, — никакие враги не страшны.
Наигрался в своих тазоголовых, вот ему враги и мерещатся.
И тут же, от дверей, он спрашивает:
— Анна Ивановна, а где здесь у вас живёт Макар?
Анна Ивановна удивилась:
— А зачем тебе Макара?
Костя растерялся — как зачем? А наша хозяйка уточняет:
— Это который же Макар тебе нужен?
А Костя не знает, как у Макара фамилия.
Хозяйка раздумывает:
— Это у Петровых Макар, что ли?
— Петровы, — говорит, — на том конце живут, у оврага. И Макар у них есть.
Костя — сразу выяснять:
— Что, у оврага? Это всё прямо, прямо, как мы шли, только — ещё дальше по дороге?
Он прямо сейчас бежать к Макару готов. Точно и не устал вовсе.
— Там, там они все живут, — кивает хозяйка. — Дом большой, на дорогу в четыре окна глядит. Но это что, сзади-то хозяин сделал пристрой…
