Константин Махров - Сердца первое волнение
И на лестничной площадке налетела на Анатолия Черемисина. Оба рассмеялись.
— Ты чего хохочешь? — спросила она.
— Да как же… такая важная дама, то есть девушка, и — на перилах…
— Не твое дело, и прошу без замечаний.
— Все-таки…
— Ничего но «все-таки». А что ты написал в первой главе? А вторую пишешь? Хорошо! А план журнала покажешь?
— Гм, гм… На заседании редколлегии обсудим, — Важным официальный тоном ответил Анатолий, а Надя, поняв, весело рассмеялась.
Дела литературные
Школа! — Целый мир в одном просторном, светлом здании, мир красивый, мир сложный, как жизнь, что кипит и звенит вокруг нее…
Тысячей нитей связана она со всем, что ее окружает, — со всею жизнью Родины. Построит Родина новые дворцы и заводы, перекроет русла рек исполинскими плотинами, соберет обильный урожай — обо всем расскажет учитель в классе, и ярче разгорятся детские улыбки, веселей зазвенит ребячья песня. Забросит советский человек во Вселенную новую звезду, даст Земле быстролетного спутника — и сердце школьника наполнится гордостью за Родину и, глядишь, один-другой, который посмышленее да посмелее, да наделен горячим сердцем, уж склонился над своим чертежом, трудится над моделью межпланетного корабля… Дайте срок — и на самом деле полетит, полетит обязательно.
Встревожится Родина, увидев, как на границе соберутся зловещие тучи, — словно тень упадет на школу, насторожится она, и у юноши-школьника наливается тревогой сердце.
И вся она, школа — особенная, полная очарования ребячьих, юношеских волнений, неповторимая и незабываемая. Нет человека, который не любил бы ее, не был бы ей благодарен.
В этом солнечном здании мудрое, ясное слово учителя воскресило перед нами прошлое земли, народов, зажгло в нас гордое чувство — чувство любви к Родине.
Могучее, волшебное слово! Слушаешь его — и исчезают стены, и ты видишь близкие и дальние страны, проникаешь в тайны атома и Вселенной, постигаешь законы жизни и смысл сложнейших формул, начинаешь понимать, почему и как действуют умные машины, станки — и те, за которыми ты работаешь в школьной мастерской, и те, за которыми работают твои родители на заводе, родители, что вместе со школой годами волнений, забот, а порой и лишений, выводят тебя в большую жизнь.
А какая благоговейная тишина наступает, когда звучит оно — могучее слово учителя! Даже самые беспечные сорванцы, какой-нибудь Митька-шалопай или Дуся-хохотушка, стихнут и словно замрут: у того рот останется полуоткрытым, у этой лицо вытянется от изумления, — так и сидят, так и слушают.
Тут мы научились понимать красоту и меткость родного слова, узнали о жизни великих людей и полюбили их бессмертные творения. Тут нам дали в руки молотки, рубанки, напильники, и мы сделали первые вещи своими руками. Тут мы шалили, порой доводили до слез своих учителей и от них же в трудные минуты слышали ободряющее, душевное слово. Здесь мы узнали, что это такое — сила воли, и испытали ни с чем не сравнимую радость победы над своими слабостями.
Тут, в школе, нам на грудь прикрепили комсомольские значки, и мы поклялись быть настоящими ленинцами.
Тут мы нашли своих первых друзей — самых надежных и верных. Тут и сердца первое волнение испытали мы, тут пришла к нам первая любовь.
Отсюда нас, когда мы подросли, когда о нас уважительно говорили: вот — молодежь, мужающие характеры!.. — отсюда верная рука учителя вывела нас на широкую, трудную дорогу жизни.
Да разве можно забыть ее, родную школу?
Никогда!
Кипит школьная жизнь, шумит и несется, как горный поток. И чем ближе к великой годовщине, тем больше напряжения и увлеченности. Ребята окружают учителей, просят спросить их еще и еще, и в классные журналы заносятся новые четверки и пятерки. Там готовят пьесу, здесь разучивают песню, а в пионерской комнате седоусый ветеран гражданской войны рассказывает, как они, лихие буденновцы, завоевывали Советскую власть, как ставили ее на ноги. В десятом классе, согласно решению комитета комсомола и учкома, Степан Холмогоров, человек с философским складом ума, выступает с обзором последних событий. Ну, ясное дело: наибольшее внимание он уделяет отзывам наших друзей и врагов о спутнике…
— «90 процентов разговоров об искусственных спутниках Земли приходилось на долю США, — без тени улыбки приводит Степан слова корреспондента Юнайтед Пресс, а в тенорке его — яд иронии. — Как оказалось, 100 процентов дела пришлось на долю России». А читали ль вы, — спрашивает Степан, — что сказал о нашем спутнике Беннет, американский контр-адмирал? «Это, говорит, всего лишь кусок железа, который может запустить каждый». Ловко? А вот возражение мистеру Беннету — из бельгийской газеты: «На подобную нелепость можно ответить в том же духе, заявив, что кусок мяса и костей всегда может быть украшен звездами и превращен в контр-адмирала».
Ребята дружно хохочут. И тут неожиданно берет слово Лорианна Грацианская.
— Девочки!.. Это же умора! Вы слышали по радио? В штате Мичиган на днях был съезд парикмахеров. Мастера кисточки и бритвы дали проекты новых причесок. Вы знаете, кому присудили первую премию? Одному цирюльнику, который предложил высотное сооружение из вздыбленных над головой волос с шаричком наверху, то есть с моделью Луны-малютки. Такая прическа, — заканчивает она под общий хохот (Клара Зондеева и та смеется!), — называется «Спутник».
Анатолий Черемисин настолько увлекся наблюдением за спутником, что совсем забыл о своих редакторских обязанностях. Клара, как член учкома, поручила ему ежедневно вывешивать сводки о движении спутника и вырезки статей о нем, что он и делал охотно. А дома он то ловил своим приемником сигналы, посылаемые спутником, то читал книги по астрономии, то писал повесть. Впрочем, после того порыва вдохновения, который охватил его в первые дни после запуска спутника, он, сказать по правде, писал не так уж много, отдавая больше времени мечтам о полете в космос.
Он даже редколлегию не собирал, дескать, незачем: материала подано маловато… Надя доказывала, что материал сам не придет, его надо искать и находить, ребят нужно подталкивать. Нет, возражал Анатолий, художественные произведения — это не грибы и не ягоды, искать их нечего; если ребята голосовали за журнал, значит — напишут.
— Значит, будем сидеть у моря, ждать погоды?
Надя Грудцева не хотела ждать погоды. Она стала ходить по классам, узнавала, кто из ребят пишет, просила, требовала, чтобы писали. Дело подвигалось, но туго.
Тогда Надя отправилась к Маргарите Михайловне. Она нашла ее в библиотеке и сейчас же рассказала о своем недовольстве редактором и о том, что ребята мало пишут.
И тут Надя вдруг вспомнила слышанный ею недавно разговор двух мальчиков-пятиклассников, разговор, которому она тогда не придала никакого значения, теперь он словно повернулся к ней самой полезной стороной.
— Маргарита Михайловна! Знаете что?..
И совсем тихо, как великую тайну, рассказала суть дела.
Долго вполголоса они разговаривали о дальнейших действиях.
Надя увидела на столе книгу стихов.
— Вы читаете стихи? — удивилась она. — Стихи… Я когда-то пробовала читать. Скука страшная.
— Нет, нет, что вы, Надя! — горячо заговорила Маргарита Михайловна. — Стихи — это душевные откровения. Читаешь — и точно беседуешь с близким человеком о самом дорогом и сокровенном. Вот послушайте — Лермонтов…
…Так я просил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек отвергнуты тобою…
Маргарита Михайловна словно не стихи читала, а говорила — просто, сердечно. Надя почувствовала, как ее охватило волнение.
И тут неожиданно для себя она сказала то, что и не думала говорить:
— Маргарита Михайловна! Я хочу написать, уже пишу… Об одной девушке, которая… ну, такая… любит цветы… и все такое… и мечтает стать учительницей. Она подружилась с одноклассником; он хороший, умный, но иногда какой то… не знаю какой… недеятельный… а в общем — замечательный! На их пути встречаются препятствия. Боязливые родители, насмешливые товарищи. Потом он становится мужественным, непреклонным. Они вместе борются за счастье.
Надя посмотрела, теребя передник, на учительницу, вздохнула и спросила:
— Вот такое… Подойдет?
— А почему бы нет? Конечно!
— А что главное — когда пишешь?
— Главное… — улыбнувшись, положила ей руку на плечо учительница. — Главное, Надя, — это правда жизни. Пиши, — ты задумала хорошее. Да, вот что: я думаю поручить Холмогорову сделать доклад на литкружке — о языке рассказов Чехова; получится у него?
— А как же! Конечно, он… серьезный!
Надя попросила у библиотекарши Лермонтова. И после, дома, читала целый вечер. Печальный и гордый Демон, мятежный Мцыри, тоскующий и негодующий герой лирических стихов великого поэта надолго овладели ею.
