Ирина Бабич - Манук
Так вот постепенно и пришёл в наш аттракцион храбрый Назар — герой весёлых армянских сказок. А с ним пришли розовые фламинго, полосатая зебра, антилопа, попугаи, шимпанзе… И второй бегемот — Шаман. Тогда и случилась история с зелёным покрывалом — куском бархата, которым я накрываю Манука ещё в антракте, чтобы было похоже на поросший мхом и травой холмик.
Манук к тому времени многое уже умел. Ложиться, становиться в пирамиду, ходить по качающейся доске, хватать храброго Назара за кафтан, возить его на себе верхом. А зелёное бархатное покрывало было ещё не готово — что-то помешало. И вот прибывает оно к нам в цирк. Пушистое. Яркое. Прямо прелесть, какое покрывало! И на репетиции я накрыл им Манука. Вернее, попытался накрыть. Потому что стоило мне взять это покрывало в руки — Манук вскакивал и прекращал всякую работу: морщил нос, заводил назад уши, наливался кровью и начинал бурчать. И топтаться на месте — это боевая готовность номер один. Дескать, эй, берегись, я злой сейчас! Между прочим, я в нём эту откровенность особенно ценю: никогда ничего исподтишка не сделает, всё в открытую…
В общем, такой простой трюк Манук выполнить не захотел. А у меня уже весь сценарий продуман, весь реквизит заказан — и озеро есть, и скала, и костюм храброго Назара сшит, и фламинго уже научились вовремя рыбок с тарелки склёвывать… Что же делать? Отказаться от всего этого?
И тогда я стал Манука уговаривать. Как маленького. Уложу его, накрою ему голову носовым платком — самым обыкновенным. А сам рядом сажусь и уговариваю: «Ну, потерпи, Манули, умница, ну, что же тут такого»… Платочек — не бархатное покрывало. Лежит мой Манук, хмурится, а я его ласкаю, по затылку похлопываю, горло чешу… На второй день я платок полотенцем заменил. Детским — маленьким. И опять уговоры и ласки. На третий день я расхрабрился — махровое полотенце принёс. Но Мануку очень уж понравилось лежать, и чтобы я его ласкал — он и махровое полотенце стерпел. Больше недели ушло, пока он разрешил себя покрывалом накрыть — и то при одном условии: я сначала должен его как следует приласкать. И так по сей день: не приласкаю, не поговорю с ним уважительно — не будет лежать под покрывалом!
Ненавидит этот трюк, только ради нашей дружбы его выполняет.
И вообще он — нервный. Ему можно настроение чепухой испортить.
Был такой случай. Я тарелочку из-под рыбок не туда кинул.
Полагается её кинуть подальше, за скалу, а я не добросил, она перед скалой упала. Я про это совсем забыл. Разыграл всю историю с Назаром, приступили к «дуэту» — Манук и Шаман.
Всё идёт хорошо, пора становиться в позу «мы — трое»: я в центре, а бегемоты кладут свои головы мне на плечи.
Шаман уже подошёл, уже голову положил, а Манук застыл — и ни с места. И начал бурчать. Вижу краем глаза — он куда-то вниз уставился. А там, оказывается, тарелочка алюминиевая блестит.
Я её скорее ногой подгрёб и стал на неё. И Манук сразу же подошёл ко мне и голову на плечо положил. Аккуратист!
КАТАСТРОФА
Аттракцион шёл как по маслу, и поэтому никто не обратил особого внимания на дядю Колю и Тину, сбежавших вниз, к самому форгангу, туда, где стоял побелевший от напряжения Василь.
— Бесится, — сказал он дяде Коле, не поворачивая головы. Слышите, бурчит. — И так же, не поворачиваясь, не отрывая глаз от арены, сказал куда-то в глубину форганга: — Володька, слышь? Привяжи Пальчика и Нугу к стойкам и подойди сюда: Манук прямо не в себе…
Василь не зря волновался — он знал: Манук ненавидит Шамана. Ненавидит с той самой минуты, когда этот некрупный тёмно-серый бегемот с чёрной полосой вдоль спины впервые переступил «порог» арены. Потому что Шаман — лентяй и халтурщик. Так говорит Петрос Георгиевич, и так оно и есть. А Манук — прирождённый артист. Для него выступление удовольствие, что-то вроде спортивных игр после неподвижного лежания в воде. Манук точно знает время своего выхода, заранее вылазит из бассейна и ждёт у решётки. А Шаман до последней минуты отлёживается в бассейне, вылазит медленно, неохотно, и «физиономия» у него в это время самая мрачная. И так во всём: Манук если уж разевает пасть, то до отказа. А Шаман чуть приоткроет — и тут же захлопывает с таким видом, будто раскрыть рот — это ужас какая тяжёлая работа. А когда оба бегемота делают пирамиду — становятся передними ногами на боковые уступы «скалы», сделанной из досок и папье-маше, то Манук задирает голову и замирает в этой позе до тех пор, пока Петрос Георгиевич не скажет: «Ай, браво!» А Шаман ноги ставит на самый краешек уступа и тут же соскальзывает на опилки. Поэтому Петрос Георгиевич не вспрыгивает на вершину «скалы», как было задумано, а стоит внизу между бегемотами, широко раскинув руки и касаясь пальцами горла непослушного артиста — так Шаман задерживается на уступе хотя бы на несколько секунд. Но хуже всего, когда бегемоты делают «ковёр» — ложатся на арене рядком, на бочок, а сверху на них укладывается Петросян. Ноги его на Шамане, а грудь — на Мануке, правой рукой он обнимает Манука за шею, а левой приветствует зрителей. Красивый трюк, эффектный. Но Шаман, который спешит удрать в свою клетку и нырнуть в прохладную воду, старается лечь поближе к форгангу, а Манук — аккуратист и ложится на точно отведённое ему место. Между бегемотами образуется внушительная щель, так что Петросяну приходится либо «висеть» на носках и локтях, либо поднимать Манука, как более послушного, и укладывать снова впритирочку к Шаману. Манук этого страшно не любит: он честно выполнил своё задание, с какой же стати снова вставать и ложиться. Думаете, это так приятно с фигурой в две тонны весом и похожей к тому же на аэростат?.. Вот почему, когда после «ковра» Шаман рысью устремляется в форганг, Манук сердится и всегда пытается напасть на халтурщика сзади, так что обязательно надо быть в эти минуты настороже. И это — в обычные дни. А сейчас…
— Петрос Георгиевич, — негромко сказал Василь, — не подгоняйте сегодня Манука к Шаману, чтоб он сгорел…
Петросян кивнул. Он всё ещё стоял в центре манежа, а бегемоты, кончив обход по барьеру, направились к Петросу Георгиевичу. Новый взрыв аплодисментов — это Манук и Шаман положили на плечи дрессировщика свои «головки». Теперь пирамида! Разумеется, Шаман, как всегда, быстрее чем нужно соскользнул вниз, и Манук, заметив это, стал от злости совсем багровым.
Остался только «ковёр». Потом Шаман уйдёт в клетку, а Манук спрячется в форганге за бамбуковой занавеской до тех пор, пока не станцуют вальс Пальчик и Нуга, пока не выступят с целой программой Тату и Зита, — тётя Мару-ся в комнатке у самого манежа уже надевает на них яркие платьица. А потом Манук, как и положено самому талантливому артисту труппы, выйдет на соло: он покажет уникальный трюк — пройдёт по качающейся доске, совсем такой, как на детской площадке в любом парке, только массивнее и длиннее. На этой доске укреплены тумбочки на некотором расстоянии одна од другой, и Манук будет наступать на эти маленькие круглые тумбочки. По такому сооружению и человеку трудно пройти, не то что бегемоту! А в самом конце, когда музыка заиграет туш и вспыхнут все огни, сколько их есть в цирке, Петросян уйдёт с арены, а в центре манежа останется только Манук — совсем один — и будет весело раскланиваться со зрителями. А ведь даже лошади, даже собачки никогда не работают на арене без дрессировщика!
Оркестр заиграл «Колыбельную», и бегемоты медленно стали подгибать ноги. Первым на опилки плюхнулся Манук — и закачался, как ванька-встанька, на своём круглом сером боку. А Шаман воровато шагнул вперёд — шажок, другой — и только тогда улёгся на бок, у самого форганга. И сразу же и Василь, и Володя, и дядя Коля, и Тина услышали гулкое бурчание — как будто в железном ведре перекатывались тяжёлые булыжники: это Манук сердился на партнёра. Петросян сумел лечь только на Манука — до Шамана он еле-еле дотянулся носком мягкого лакированного сапога. Приветственный взмах рукой! Но вместо того, чтобы соскользнуть вперёд — к голове Манука — дрессировщик съехал в щель между бегемотами.
Всё остальное заняло какие-то доли секунды. Взбешённый Манук рванулся за убегающим в форганг Шаманом. Но перед ним оказался Петросян. Он мог отскочить — он видел налитые кровью глаза Манука, он знал: если зверь разъярён — даже куница, даже хорёк, — опасно становиться на его пути, а тут — бегемот… И всё-таки он преградил путь Мануку: надо было выиграть время, чтобы Шаман успел скрыться за бамбуками. — Манули, — крикнул Петросян. — Ма…
Огромная серая голова лишь немного качнулась — и человек отлетел в сторону, грохнувшись всем телом о барьер. Но он тут же вскочил на ноги. Рванулся вперёд. И снова был отброшен с дороги. На этот раз удар, наверное, был очень сильным: Петросян описал дугу в воздухе и рухнул на решётку. Кровь мгновенно залила его лицо, но он попытался всё-таки встать. И заметивший это Манук снова качнул головой, будто примериваясь.
