Всеволод Нестайко - Тореадоры из Васюковки
Вот тебе и «не бойся»! Попались! За хулиганское наше поведение в «Динамо», за удилища проклятые!
Мои ноги примерзли к земле и какими-то ватными сделались — вот-вот на пол сяду.
— Ну пошли, что же вы, — обернулся милиционер. — На руках мне вас нести, что ли?
Я с трудом сдвинулся с места.
Вышли мы из метро, смотрим — стоит синяя машина с желтой полосой на боку, и на этой полосе написано «Милиция». И ведет нас милиционер к машине. Открыл дверцы, сказал: «Садитесь», а сам — возле шофера. Снял трубку(радиотелефонную) и говорит:
— Товарищ лейтенант! Докладывает старшина Паляничко. Мальчишек нашел. Везу на оперативной машине куда надо.
Мы так и обомлели. Ну всё! «Куда надо». То есть в тюрьму везет. Пропали мы.
Нам бы сейчас плакать, говорить: «Мы больше не будем, отпустите», а мы — ни слова. Гордые мы.
Друг к другу прижались, едем и сквозь зарешеченное оконце на Киев в последний раз смотрим. Украсился Киев флагами и праздничными транспарантами. Первомай же послезавтра. Везде люди веселые, улыбающиеся, свободные. А мы… в тюрьму едим. А настоящие шпионы на воле ходят. И так нам обидно стало — хоть плачь.
— Эх, вы! — не выдержал Ява. — Не тех вы взяли, кого надо.
— То есть? — обернулся старшина.
— Вот вам и «то есть»! — надул губы Ява. — Может, мы за настоящими шпионами следили…
— Ну?! — левая бровь старшины выгнулась в знак вопроса.
— Вот вам и «Ну». Может, они только что акваланги… купили… для подводного плавания.
— Ого!
— Вот вам и «ого»! Может, они гестаповский архив со дна поднимать будут.
— Ясно! «Акваланги на дне»? Видел. А кто они, шпионы ваши? Откуда взялись? Из-за океана?
— Из нашего села.
— Ага, местные то есть. Колхозники. Как фамилии?
Ява растерянно глянул на меня. Он уже жалел, что начал этот разговор. Милиционер говорил насмешливо, видно, не верил ни одному слову.
— Как же фамилии шпионов ваших? А? — улыбаясь, повторил старшина. — Или, может, это сам председатель колхоза? Или директор школы? Или колхозный сторож яблони трясти не позволяет? А? Что молчите.
Вдруг машина остановилась.
— Ну, приехали. Вылезайте, шерлоки холмсы, — сказал старшина Паляничко.
Вылезли мы. Тюрьму глазами ищем. Что-то не видно. Справа — церковь, а прямо — большой серый дом с колоннами, на театр похожий. Неужели в Киеве такая тюрьма? Только успели мы об этом подумать, как милиционер и говорит:
— Вот, мальчики, Исторический музей, где сейчас весь ваш класс вместе с учительницей. Пойдем поищем их. Потому что они же, наверно, волнуются, думают, что вы совсем потерялись.
— Так вот оно что! — радостно подпрыгивали наши души. — Так вы, значит, не в тюрьму нас, товарищ Паляничко? А вы в музей, к Галине Сидоровне! Ох, какой же вы молодец, какой же хороший человек!
— И не переживайте, мальчики, — успокоил нас хороший человек. — Я вашей учительницы скажу, что вы следили за шпионами. Она не будет ругаться. Это же дело серьезное! Государственное!
— Не на…
— Не го… — одновременно выкрикнули мы. А что если… На всё село засмеют. И зачем Ява сказал!
— Он… по… пошутил, — зыркнув на Яву, поспешно сказал я.
— Угу! — понурившись, подтвердил Ява.
— Мы просто хотели… хотели… — Я никак не мог придумать, что же мы хотели.
— В Днепре искупаться, — подхватил Ява. Поэтому и удрали. Потому что Галина Сидоровна не разрешает. А у нас же Днепра не. А Днепр же, знаете…
— знаю, — улыбнулся старшина. — Ну, хватит. Вижу, ребята вы ловкие, изобретательные… Сам когда-то таким был. Только врать не надо. Пошли.
Поднялись мы на лестницу на площадь перед музеем. На земле что-то камнем выложено — словно великанские «классы».
— Это, — говорит старшина, — самое древнейшее в Киеве место. Тут почти тысячу лет тому назад Десятинная церковь стояла. Это её фундамент.
На цыпочках прошли мы по этому фундаменту.
А за фундаментов большая треугольная поляна, ровненькая обсаженная кустами, и посредине поляны — мы даже глазами не поверили — огромная копна сена. В центре Киева на самом древнем месте — копна сена, как на лугу. Это класс! И так нам эта копна мила, как привет из родной Васюковки. Смотрим, а за копной, около самого входа в музей, пушки стоят, пять пушек.
— Что это? — осмелев, спросил я.
— Это артиллерия, что быдла у нас на вооружении в сорок третьем, когда мы Киев от фашистов освобождали, — пояснил милиционер.
— А вы того… вы тоже освобождали? — спросил и смутился Ява, из-за того что нескромно спросил.
— Освобождали, мальчики. Что было, то было, — просто ответил старшина. — Даже ранило меня тут, в Киеве. В госпитале тут лежал. Киев для меня кровное, родное место.
Мы как-то совсем по-новому взглянули на него. Вот он, видишь, какой — старшина Паляничко. Хотелось что-нибудь еще спросить, но старшина уже подводил нас к музею.
Нужно было искать своих. Это было нелегко. Знаете, сколько там комнат! Первый этаж (доисторическое время) нам не очень понравился. Там не было ничего целого — всё кусочки какие-то, обломки, черепки битые. И самое почетное место занимал истлевший почерневший кусок долбленки. То же еще ценность! Я вам такого у нас на речке сколько хочешь найду…
Но второй этаж… Это да! У нас аж глаза разбежались. Вон воз чумацкий настоящий. На таких возах наши предки когда-то в Крым за солью ездили. А вон карета золотая, в которой митрополитов киевских возили. Ничего себе карета. Ой, смотри, оружие козацкое, настоящее! Ого-го сабля! Дай такую в руки старшине Паляничко, он только — рраз!.. Мы представляем себе нашего милиционера с оселедцем, в козацких шароварах, с саблей в руке. Ничего. Подходяще выходит. А вот ружье. Ох же и длинное! А пистолет какой!
Третий этаж. Вторая мировая война. Освобождение Украины от фашистских захватчиков. Тут от каждого стенда веет подвигами, геройской славою. Вот трофеи — полный сундук гитлеровских орденов, хоть лопатой греби. А вот личные вещи знаменитого разведчика, что действовал в тылу врага и выкрал немецкого генерала, Ой, не торопитесь, дайте посмотреть! Это же сейчас нам так нужно, так нужно. Мы же сейчас, может, сейчас настоящие разведчики (как долго бы вы, товарищ Паляничко, смеялись!) И все это нам так надо знать! О! О! О! Вон же разные секретные документы. Вон… навстречу нам спешит Галина Сидоровна, а за ней все наши. Лицо Галины Сидоровны аж пылает.
— Вы меня до инфаркта доведете! Где вы были? Где?
— Потерялись, — каится Ява.
— Заблудились… — каюсь я.
— Потерялись-заблудились! Двадцать девять учеников на экскурсии. И никто, кроме вас, не потерялся, не заблудился… Мучители! Меня паралич разобьёт из-за вас!
Мы вздыхаем. Мы не хотим, чтобы Галину Сидоровну из-за нас разбил паралич. Пусть будет здорова.
— Не ругайте их, очень прошу. Они больше не будут, — говорит старшина Паляничко, подкручивает ус, и глаза у него затуманиваются.
— Ох, извините! Я даже поблагодарила вас. Спасибо! Спасибо! — сразу покраснев, говорит Сидоровна, делает губы бантиком, и глаза у неё тоже затуманиваются.
— Не за что. Это наша обязанность.
— Ну все же, всё-же… беспокоились, привозили… Спасибо большое! Не знаю, чтобы я делала.
Говоря, старшина Паляничко не сводит как-то по-особенному улыбающихся глаз с Галины Сидоровны.
А Галина Сидоровна, наоборот, то стрельнет глазами на него, то опустит их, то стрельнет, то опустит глаза. И говорит она с милиционером каким-то необычно мелодичным мягким голосом — совсем не таким, как с нами.
— Вы зря так переживаете, нервы себе портите. Мальчики они сообразительные, никуда не денутся, — говорит старшина и смотрит на Галину Сидоровну по-орлиному.
— Ох, знаете! С ними так тяжело, так тяжело… Я их люблю, но… — словно горлица, воркует Галина Сидоровна и гладит по голове сперва меня, потом Яву.
Ява подмигивает мне. Я тихонько хмыкаю в ответ(я подмигивать не умею, у меня оба глаза моргают, как у деда Варавы).
Молодец старшина! Спасибо! Геройская милиция в Киеве. Потом мы все выходим из музея и едем на Владимирскую горку. И старшина Паляничко вместе с нами.
Потом мы идем во Дворец пионеров(Ух, классно! Это дворец! Сказка!). И старшина Паляничко вместе с нами.
Потом мы садимся на машину (Кныш и Бурмило уже давно тут и ведут себя спокойно — будто совсем обычные люди) и отправляемся в путь.
А старшина Паляничко торжественно прикладывает руку к козырьку и стоит так, отдавая честь, пока мы не исчезаем из вида. А Галина Сидоровна долго машет ему платком, даже тогда, когда его уже не видно.
И снова сама собой полилась песня:
Ось i вечiр, вiвцi бiля броду
З Черемошу п'ють холодну воду,
У садочку вiвчаря стрiчає
Дiвчинонька, що його кохає.
(Вот и вечер, овцы возле брода
Из Черемоша пьют холодну воду,
В садике овчара встречает
Девушка, которая его любит.)
Мы с Явою лукаво переглядываемся и тянем во всё горло:
