Светлана Пономарева - Фото на развалинах
Я обернулся. Наташа шла из школы. В такую рань это могло означать только то, что она прогуливала какой-нибудь урок.
— Вылечился, — сказал я.
— И что, к Зелениной на день рождения идёшь?
— Иду.
Наташа помолчала, глядя на меня, потом улыбнулась:
— Не советую. Там будут одни девчонки.
— Хм, — я ехидно прищурился, — одни девчонки — это опасно. Изнасилуете ещё.
— Фёдоров, — Наташа подошла ко мне вплотную, всё ещё продолжая улыбаться, дотянулась губами до моего уха и тихо-тихо сказала: — Вот я смотрю на тебя и думаю — вроде парень как парень, а откуда в тебе столько говна?
— Кормят дома хорошо, — так же тихо и ласково ответил я ей. — А тебе так не хочется, чтобы я шёл к Алиске? Думаешь, историк придёт? Так не думай даже. Ему не положено. Он — педагог. А вы кто? Малявки.
Наташа отстранилась. Улыбка с её лица исчезла:
— Ну, Елисей, смотри. Я с тобой по-хорошему.
— И я тебя тоже люблю, — засмеялся я и пошёл к своему дому.
Честно говоря, я был не уверен, что Виктор Валентинович не придёт к Алиске, поэтому решил, что я туда пойду точно. Тем более предстояло начало реализации плана, то есть захват сердца Зелениной.
• • •В воскресение я не поленился взять книгу «История пыток» и сходить в соседний магазин, где подарки упаковывали в идиотские коробочки с розовыми бантиками. Мать, трезвая и хмурая, делала дома уборку — сегодня прилетал из командировки отец. Когда я сказал, что ухожу на день рождения и могу вернуться поздно, она даже не спросила, к кому, кивнула и продолжила ходить с тряпкой по квартире.
Ровно в четыре я, как приличный человек, в парадной одежде, с подарочной коробкой в руках и кретинской улыбкой на полморды стоял у двери Зелениных.
Дверь мне открыла Алискина мамаша — сухонькая тётка предпенсионного возраста. Я видел её пару раз в школе и тогда ещё решил, что Алиска — дитя санатория. Ну это когда гражданки едут отдыхать в какой-нибудь ухрюпинский санаторий, делают себе там ребёночка и всю жизнь парят ему мозги сказочкой, что папа был космонавтом или подводником…
Улыбаться Алискиной маме было сложно. Ежу понятно, что я ей не понравлюсь. Не потому, что именно я, Елисей из 10 «в» класса — гад и отморозок, а потому, что ей не нравится вообще сама мысль, что у Алиски может быть парень. Тем не менее я вежливо поздоровался и улыбнулся. Тут же в прихожую прискакала сама Алиска, выхватила у меня подарок и уметнулась в комнату, пригласив проходить. Выглядела Зеленина сегодня просто верхом шизофренической абстракции — волосы закручены и собраны в некое подобие башни на голове, на лице не меньше килограмма косметики с блёстками, ярко-розовая кофточка с кружавчиками и воланчиками и красная юбка тоже с каким-то кружевом по подолу. Под это Зеленина умудрилась напялить обычные коричневые колготки, а на ногах её были тапочки с медвежьими рожицами. Увидев тапочки, я чуть не подавился от смеха.
— Лесь, проходи, садись, я щас, — Алиска поскакала на кухню.
Квартира у Зелениных была однокомнатная, стол поставили впритык к дивану, на диване уже сидели Наташа и Оля Морозова. Я кивнул им, огляделся и сел не рядом, а подальше — к письменному столу. Оттуда было всё отлично видно. Оля и Наташа о чём-то трепались, но, увидев меня, перешли на шёпот. На столе рядом со мной стоял магнитофон, рядом — ворох кассет. От нечего делать я принялся в них копаться. Думал, найду приличную музыку и поставлю. Куда там. Слушала Алиса сплошь попсовую чушь, из которой нормальные люди вырастают в шестом-седьмом классе. Над столом даже висело несколько постеров со смазливыми голубоватыми мальчиками из популярных групп. Боже мой, и эту идиотку мне надо очаровывать…
Тем временем Алиска вернулась — теперь уже не в тапках, а в туфлях на каблуке — и радостно сообщила:
— Мама ушла к соседке на пару часов, так что мы одни.
— Ну тогда что, — сказал я громко, — начнём веселиться? Пить водку, или что там у нас сегодня есть?
Я подошёл к столу, взял бутылку и вслух прочитал:
— Советское шампанское. Девочки, не боитесь опьянеть? А то мало ли что… Разнузданные пляски на столе и всё такое…
— Пошляк, — засмеялась Оля.
Наташа отреагировала иначе. Она встала, подошла, вырвала у меня бутылку и спокойно сказала:
— Елисей. Ты теряешь квалификацию. Шутка, а в ней ни могил, ни изнасилований. Незачёт!
— Вот интересно, Наталья Валерьевна, ты мне эти гробницы всю мою жизнь будешь припоминать? — осведомился я.
— И посмертно тоже. Если ты не отмочишь что-нибудь более душераздирающее.
— Наташ, ну ты же добрая, ты б меня простила, а? — сказал я как можно мягче. — Ну вот я такой, возьму и ляпну что-нибудь левое. Не со зла, кстати.
Наташа поставила бутылку на стол и посмотрела мне в глаза:
— Елисей, перестань. Ты сейчас извинишься, а через полчаса снова что-нибудь вытворишь или сморозишь.
Алиска чуть в стороне растерянно хлопала накрашенными ресницами.
— О’кей, — я пожал плечами, — я могу вообще молчать и работать открывалкой.
— Ну не ссорьтесь вы, — жалобно сказала Алиска, — Лесь, разливай.
Открывая шампанское, я мысленно прицелился Наташе в лоб, уж очень она была не права, наезжая на меня, но потом передумал. Она не виновата в том, что не любит меня, просто я ничего ещё не успел сделать, чтобы полюбила. Но сделаю. И уже скоро.
Алиска села рядом со мной, девчонки — напротив. Сначала я встал с бокалом и произнёс умопомрачительную по степени фальшивости речь о том, что Алиса просто супердевчонка. Зеленина слушала меня, открыв рот. Не жалея красок, я расписал её отсутствующий ум и несуществующую красоту. Потом мы чокнулись, выпили и принялись поедать салаты. Хотя сама виновница торжества больше смотрела на меня, чем в тарелку.
Естественно, ей было непонятно, с чего это я сподобился на такой тост. Она не верила ни глазам своим, ни ушам. Ей хотелось думать, что она мне нравится, но даже думать об этом было страшно. Ей, поди, казалось, что она спит и видит какой-то жутко гламурный сон.
— Ещё шампанского? — спросил я.
— Лесь, — тихо сказала Алиска, — может, ты крепче чего хочешь?
— Водки, что ли? — усмехнулся я.
— Нет, но у нас есть коньяк. Мама его в кофе добавляет. Будем коньяк?
— Будем, — кивнул я решительно.
Вообще-то я не пью. Потому что не такой слабый, как мать, и не нуждаюсь в веществах, изменяющих сознание. Но сейчас выпить хотелось. Потому, что всё было не так, как я себе представлял, и потому, что хвалить Зеленину на трезвую голову было трудно.
Алиска закрыла входную дверь на цепочку и принесла с кухни бутылку коньяка. Я плеснул себе и ей помаленьку в бокалы из-под шампанского. Наташа с Олей отказались. Коньяк оказался горьким, однако мне всё равно хотелось ещё. Но уже было нельзя — мать Алиски заметила бы пропажу. Тогда я решил, что ничего плохого не будет, если я сбегаю до киоска и куплю маленькую бутылку коньяка сам. Тем более деньги с собой были. Не обращая внимания на мрачное ворчание Наташи о том, что неизвестно, кто сейчас напьется и будет танцевать на столе, я накинул куртку и пошёл на улицу. Киоск у дома Зелениной оказался закрыт. Рядом было ещё два больших магазина, но в них свято соблюдали закон и спиртное несовершеннолетним не продавали. Оставался магазинчик через квартал с другой стороны школы. Туда я и припустил почти бегом, потому что рассчитывал дойти только до киоска и не надел шапку, а новую ангину заработать вовсе не хотелось.
Влетев в магазин, я глянул на полки со спиртным — коньяк в бутылочках по 250 граммов был. Я встал в очередь за ветхим дедком, который тыкался носом в витрину, пытаясь рассмотреть цены на кефир. Перед дедком стояли мужчина и девушка. Продавщица подала им колбасу и печенье. Мужчина обернулся, и я узнал в нём Виктора Валентиновича. Вот так сюрприз! Он положил покупки в пакет, протянутый девушкой, подхватил её под руку и пошёл мимо меня. Наши взгляды встретились.
— Здрасьте, — сказал я ему, разглядывая тем временем его спутницу. Ничего так. И на вид не старая, лет двадцати. Хотя тут я мог и ошибаться, но то, что она не школьница вроде Наташи — это точно. Взрослая симпатичная девушка.
— Привет, Елисей. Ты почему без шапки, ты же болеешь? — вторую часть фразы историк сказал вполголоса. Типа: не делаю тебе замечания на весь магазин, мальчик, а так, проявляю заботу.
— Да я уже выписался. А сюда вообще на минуту выскочил. Со дня рождения Зелениной.
— А, — Карбони выдал свою фирменную широкую улыбку, — ну передавай ей привет и поздравления. И всё-таки не сезон ходить с голыми ушами, даже если это на минуту.
Тем временем дедок уже отоварился своим кефиром и подошла моя очередь.
— Коньяк за 170, — сказал я, отвернувшись от историка.
Продавщица молча подала мне бутылку и стала пересчитывать деньги.
