Герман Матвеев - Семнадцатилетние
И Катя рассказала о причине ссоры.
— Это не типично, — возразила Тамара, чтобы как-то отвести от себя упреки в отсутствии наблюдательности.
— Что значит не типично? — возмутилась Женя. — Суеверие не типично? Сколько угодно! Даже взрослые… даже мужчины в приметы верят!
— А при чем тут мужчины?
— Ну вот… Ты еще раз доказываешь, что будешь плохой журналисткой, — сказала Женя. — Как ты не понимаешь, что если взрослые верят в приметы, то их дети — тем более. У кого они учатся?
— Девочки, я думаю, спорить нечего. Раз такие факты имеются, то надо по ним бить! — сказала Катя.
— А почему ты считаешь, что это надо в сводку? Сводка называется «Будем учиться красиво», и вдруг о суеверии, — из упрямства не сдавалась Тамара. — И какое это имеет отношение к ученью?
— Фу ты какая! — рассердилась Женя. — Вот ж действительно… Ну ладно! Так и быть, я тебе объясню. Ты знаешь, что у маленьких есть такая примета: чтобы получить пятерку, надо положить в ботинок пятачок или проехать на пятом номере трамвая. А это что значит? Значит, они на свою голову не надеются, а надеются на пятачок, и уроки учат хуже. Имеет это отношение к ученью? Да и вообще, мы же говорили, что моральные качества комсомольца влияют на учебу. Отрицательные качества отрицательно и влияют. Неужели опять все сначала…
— Ну, довольно спорить, — остановила Катя. — В чем дело, Тамара? Тебя словно кто-то укусил! Второй номер будет у нас еще смешнее. — И Катя рассказала о «Секрете молодости».
Девушки долго смеялись, представляя, как бедная Лариса скоблила лицо… «Песком», «щеткой», а Тамара даже придумала — «наждачной бумагой».
— Это я буду писать! — заявила она. — Это сатира, и я что-нибудь такое придумаю…
— Не возражаю, — пиши, но про кого ты будешь писать? — прищурившись, спросила Катя.
— Что значит про кого? Про Ларису, конечно!
— Нет, девочки! — вмешалась Женя. — Не надо высмеивать Ларису. Вы смотрите, как она тянется по всем предметам. Мы ей всякую охоту отобьем.
— Да про Ларису и не нужно писать, — сказала Катя. — Этот рецепт сообщила ей Крылова…
— Согласна. Крылову — так Крылову! — хлопнув ладонью по парте, сказала Тамара и вздохнула. — Эх, карикатуру бы еще…
— Девочки, а почему мы про Белову никогда не пишем? — спросила Женя. — По-моему, о ней есть что рассказать…
— Она же не подписала «Обещание»! — возразила Тамара.
— Не в этом дело! С Беловой надо быть осторожнее. Константин Семенович советовал ее пока не трогать, — сказала Катя. — Пускай еще подумает, посмотрит. Не надо ее озлоблять. Может быть, она одумается.
— Но положение, девочки, создалось странное, — с сожалением сказала Женя. — Она все время в стороне, критикует, посмеивается.
— Ну и пусть! — сказала Тамара.
— Нет, не пусть! — возразила Катя. — Надо попробовать с ней поговорить по-хорошему. Она не хочет признавать свою ошибку из-за самолюбия, а надо ей помочь. Дать возможность исправить ошибку…
— Это правильно! — согласилась Женя. — Знаете, что? Давайте сходим к ней домой и, как ни в чем не бывало, поговорим по душам.
— Неплохое предложение, — присоединилась Катя. — Только нужно найти предлог…
— Дальше, дальше, — заторопила Тамара.
— Подожди ты! Вопрос серьезный, — остановила ее Женя. — Знаешь, Катя, надо дать ей какое-нибудь общественное поручение…
— Девочки, довольно о Беловой, — сказала Тамара. — Мы же сводку обсуждаем.
— Ну, хорошо, — согласилась Катя. — Поговорим потом. Две темы есть. Дальше?
— Дальше нужно отметить тебя, — сказала Женя, направив палец, как пистолет, на Катю.
— Меня? За что?
— За то, что ты изволила во вторник опоздать в райком комсомола на двадцать минут. Что, не правда?
— Я не оправдываюсь, — сказала Катя. — Можете писать.
— Правильно! — обрадовалась Тамара. — Самокритика — так самокритика. К себе мы должны относиться еще требовательней, чем к другим!
— Все отрицательное… — со вздохом сказала Женя. — Надо больше положительного. Первым делом предлагаю похвалить Аню и Светлану. Ах, девочки, если бы вы знали, как мне хочется, чтобы они получили золотые медали! Особенно Светлана. Вот это было бы справедливо.
— Да, она заслуживает, — согласилась Катя. — Относительно Тани нужно написать. Она больна, но занимается, не отстает от нас, и это надо отметить.
— Правильно! — присоединилась Женя. — И обязательно нужно Ларису похвалить. Вы смотрите, как она стала хорошо учиться! Наступил какой-то перелом.
— Значит, и Крылову, — сказала Тамара. — У нее тоже определенный сдвиг. Но если мы будем их отмечать, то нужно и «буксиры» хвалить.
— Вопрос о «буксирах» особый. У нас есть «буксиры» не только обязательные, но и добровольные. Многие девочки помогают друг другу, — сказала Катя.
— Например? — спросила Тамара.
— Ну что ты, сама не знаешь! — недовольно сказала Катя. — Аня помогает Наде, ты — Лиде…
— Это не помощь, а взаимодействие частей, — шутливо возразила Тамара. — Я предлагаю подработать вопрос о «буксирах» и выделить его в отдельную сводку.
Предложение приняли.
Через полчаса сводка была составлена, но прежде чем покинуть класс, Катя сообщила еще одну интересную новость.
— Вчера педагогический совет постановил закрепить школьные вечера за классами постоянно, навечно. За десятым классом новогодний, за девятым октябрьский, а за восьмым — первомайский. Вы понимаете, что это значит? — многозначительно спросила она и сейчас же ответила: — Это значит — традиция! Девочки начнут готовиться к своему вечеру с седьмого класса.
— Постой, Катя… Но это выходит, что мы начинаем; первый вечер — наш? — спросила Женя.
— Да.
Тамара даже свистнула от удивления.
— Здорово! Времени-то осталось всего ничего. Что же мы успеем сделать?
— Не беспокойся, сделаем! Мы обязаны сделать такой вечер, чтобы он был всем вечерам вечер!
На катке
Бюро погоды не обмануло. Мороз хотя и не окреп, но держался устойчиво ниже пяти градусов.
В воскресенье Лида проснулась с приятным сознанием, что сегодня она свободна, уроки сделаны, и предстояло еще что-то такое, отчего она вся была наполнена удивительно радостным ощущением. Вчера Лида условилась со Светланой встретиться на катке в одиннадцать часов.
Угадывая за спущенными шторами темноту, девушка долго лежала в постели, собравшись в уютный комочек.
Спокойно и солидно постукивали стенные часы. За стеной гремела посудой Паша.
С ноябрьского вечера в школе Лида не переставала думать об Алеше. Она и сама не понимала, почему такой глубокий след оставила в памяти эта короткая встреча, чем поразил ее этот немножко хмурый, неразговорчивый и, как ей показалось, даже неуклюжий юноша? Какая-то большая, сдержанная, покоряющая сила чувствовалась во всем, что он делал, что говорил, и, когда он первый раз внимательно взглянул на девушку, сердце ее на мгновение сжалось. Потом она овладела собой и даже внутренне потешалась над такой впечатлительностью.
Константин Семенович говорил, что каждый новый человек всегда напоминает непрочитанную книгу. Эту «книгу» ей особенно хотелось «прочитать». С каждым днем интерес к Алеше рос, и Лида почти физически ощущала, как в душе ее рождалось незнакомое чувство, захватывало все больше и больше, и она шла к нему навстречу бесстрашно, с любопытством. Последние дни ее будоражило какое-то необыкновенное состояние, — тревожное, слегка настороженное. Ничего похожего до сих пор она не ощущала.
«А вдруг это любовь? И любовь настоящая? — спрашивала она себя и, блаженно улыбаясь, отвечала: — Ну и хорошо!.. Ну и пусть».
Она пробовала вызвать в памяти образ Алеши, и губы шептали прочитанные в книгах слова: «милый», «родной», «единственный», но сейчас же ей делалось как-то не по себе. Чужие слова. Они никак не вязались с ее чувствами. «Не то, не то, — с горечью думала она, — Господи, какая я глупая!»
Лида никак не могла понять, почему это происходит. Почему она не находила нужных и ласково-теплых слов, которые полагались в таких случаях? Ведь не выдумали же их писатели? Хотелось с кем-нибудь поделиться, поговорить. Но с кем? С Константином Семеновичем? О-о, нет! Теперь — нет! Лида ясно понимала, что если в тот раз она могла говорить легко и почти свободно, то сейчас ей не произнести ни одного слова. Язык прилипнет. В поисках ответа, фразу за фразой, перебирала она в памяти тот разговор и вдруг вспомнила: «Любовь придет сама. Не ищите ее и не торопитесь. Не забегайте вперед жизни. Всему свой час».
«Да… да! Я тороплюсь. Забегаю вперед. А может быть, ничего и нет? Просто так…»
От этой мысли стало жалко себя:
«Неужели ничего нет, и мне только показалось?»
