Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
Навстречу вдруг выехал грузовик. Он был доверху заложен ящиками и покрыт брезентом. Два красноармейца охраняли его, сидя наверху. С ним поравнялся другой грузовик. Он обогнал Митю с ребятами. В нём ехали две женщины с детьми. На дне машины, устланной матрацами и одеялами, тесно сидели малыши в белых фартучках. Обе машины остановились. Красноармеец подошёл к шофёру прикурить. Женщина, ехавшая с детьми, неумело слезла с грузовика.
— Товарищи! Вы от Жуковки едете? Как там — не забито шоссе машинами, проедем мы?
— Ничего, проедете гражданка! — заглядывая в машину с детьми и подмигивая какому-то малышу, ответил красноармеец. — Ишь, стронули вас проклятые гитлеровцы с гнезда! — сочувственно добавил он.
— Что делать! Война. Нам лишь бы до станции добраться, а там в вагоне с людьми веселее как-то. Мы на Киев…
Митя прислушался.
— А ну, подождите, ребята! — Он быстрыми шагами направился к женщине.
Девочки окружили грузовик и, подпрыгивая, заглядывали в машину:
— Нянечка, это дошкольники?
— Валя! Лида! Смотрите, какой медвежонок в белом фартучке!
Девочки протягивали руки. Малыши, что-то лепеча на своём языке, кучкой лезли к краю машины.
— Тётя Катя, девочки к нам пришли! — серьёзно сказал беленький мальчик с большими карими глазами.
Тётя Катя кивнула ему головой и, заметив подходившего к ней Митю, пошла ему навстречу. У неё было доброе лицо и ясные, спокойные глаза. Она выслушала Митю и сразу заговорила с ним так, как говорят с близким знакомым:
— Послушайте! Если ваш учитель поехал с ребятами на станцию, то возможно, что мы попадём с ним на один поезд. Я могу взять с собой девочек и там передать их Сергею Николаевичу, а вы с ребятами поедете следующим поездом — вероятно, уже утром. Я бы с удовольствием взяла всех, но у меня, как видите, полным-полна коробушка, — с улыбкой закончила тётя Катя.
— Ну что вы! И за девочек спасибо… Только вот что… — Митя сморщил лоб, забеспокоился. — Видите ли, я должен быть уверен, что в случае чего… ну, скажем, поезд подали раньше и наш Сергей Николаевич уехал…
Тётя Катя ласково погладила Митю по плечу:
— Я понимаю… Не брошу, не брошу! Довезу до Киева, сдам в детскую комнату, найду вашего учителя и вообще сделаю всё, что нужно. Не беспокойтесь, дорогой! И решайтесь скорее, а то нам нужно ехать. Ну, спросите своих девочек!
Заведующая пошла к машине. Красноармейцы, перекурив с шофёром, осторожно объезжали грузовик с детьми. Митя позвал девочек:
— Ну, девочки, поехали! Вот Екатерина Михайловна обещает нас доставить на станцию. Мы обо всём договорились. Садитесь, живо!
Девочки не спорили: они были рады ехать с малышами, догнать Сергея Николаевича с ребятами.
Митя посадил Валю Степанову, Лиду Зорину и Нюру Синицыну. Нюра, влезая в машину, зацепилась за крюк своей корзиночкой и чуть не расплакалась:
— Митя! Тут нитки у меня… Ой, ножнички, ножнички упали!
Ребята подобрали нитки и ножницы. Екатерина Михайловна потесней усадила своих малышей и освободила уголок:
— Ну, так. Семейство моё прибавилось… До свиданья, товарищ Митя! Не беспокойтесь за ваших девочек!
Машина тронулась.
— До свиданья, девочки! Мы следом за вами! — шагая рядом с машиной, говорил Митя. — А если Сергей Николаевич уже уехал, вы от Екатерины Михайловны ни на шаг! Я вас сам разыщу, понятно? Мы встретимся в Киеве!
— Ладно, ладно, Митя! Не беспокойся! Мы с Екатериной Михайловной будем!.. Ребята, до свиданья!
Мальчики побежали за машиной:
— Лида Зорина! До свиданья! Синицына, Валя!
Девочки долго и неутомимо махали им платками. Когда грузовик скрылся из глаз, Митя вытер рукавом лоб и облегчённо вздохнул:
— Ну, всё в порядке! Остались одни мужчины. Народ мужественный и твёрдый.
* * *В село пришли поздно вечером. В небе снова зловеще гудели самолёты, глухие удары слышались то впереди, то где-то далеко позади.
На шоссе догнал Генка. Гнедой его был в грязи и в мыле.
— Весь лес объездил. Дядя Степан велел найти вас. Ну я, конечно, на лагерь наехал. Письмо прочитал, да и назад!
Ребята обрадовались Генке. По очереди ехали на Гнедом. Впечатления дня и длинный путь утомили всех. Ноги болели…
Подходя к селу, мальчики изо всех сил старались казаться бодрыми, пели боевые военные песни, выпрямляли усталые плечи; но едва вошли в тёплую хату Степана Ильича, как один за другим повалились на лавку. Баба Ивга с ласковыми причитаниями кормила их варениками. Глаза у ребят закрывались, и, пока Татьяна стелила им на полу, они уже крепко спали, привалившись друг к другу. Митя не ложился долго. Он ждал машину, которая, по его расчётам, должна была скоро вернуться со станции.
Стоя на крыльце, Митя думал о развернувшихся событиях, как о каком-то страшном и неправдоподобном сне, и даже услышанная им по радио сводка не утвердила в нём мысли, что война действительно есть, что, может быть, где-то за пятьдесят — шестьдесят километров уже второй день идут кровопролитные бои… Митя ждал Степана Ильича. Он чувствовал острую необходимость поговорить со взрослым партийным человеком. Быстрое продвижение немецких частей казалось ему тяжёлым недоразумением, а то, что враг осмеливался бомбить наши города, было совершенно невероятно…
Степана Ильича не было. Баба Ивга объяснила, что сейчас всё село на уборке хлеба. Уложив ребят, ушла и Татьяна.
Митя сходил в школу, вместе с дедом Михайлом собрал пионерское имущество, туго набил рюкзаки. Назад он шёл шатаясь, отяжелевшие ноги не слушались его.
Над пустым селом гулял месяц — небо вдруг очистилось. Наступило затишье. На поле мирно гудели тракторы; освещённые месяцем тополя как будто охраняли село… Дорога уходила далеко-далеко, ровная, белая, спокойная…
У Степановой хаты Митя остановился, поглядел на часы: было двенадцать часов ночи. Машина могла бы уже вернуться… Митя вспомнил, что около деревни Жуковки, не доезжая станции, плохая дорога — песок и глина.
Степана Ильича всё ещё не было. На полу крепко спали ребята. На кровати сладко сопел Жорка. Митя лёг около Трубачёва; он представил себе Сергея Николаевича, отъезжающую машину с ребятами, девочек… Потом в его усталой голове всё смешалось задёрнулось туманом… И Митя заснул.
Он не слышал и не видел, как над селом зловеще проплыли бомбардировщики, как где-то около Жуковки вздыбилась дорога от первых сброшенных бомб, как на железнодорожной станции тяжело ухнула земля и белый каменный вокзал, разламываясь надвое, засыпал кирпичом и извёсткой железнодорожные пути…
Глава 18
КЛУБОК НИТОК
Митю разбудил шум, доносившийся со двора: слышались плачущие голоса женщин, гневные выкрики, проклятья. Среди них выделялся старческий, дребезжащий голос; его прерывал спокойный густой бас Степана Ильича. Митя провёл ладонью по своей колючей бритой голове и сел… В раскрытые двери и окна широким потоком вливалось солнце. Разогревшиеся во сне ребята закрывались от него руками, прятали головы в подушки, не в силах побороть крепкий утренний сон. Ни бабы Ивги, ни Татьяны не было в хате. Машины, видно, тоже ещё не было.
Во дворе вдруг стало совсем тихо. Говорил один Степан Ильич:
— Одним словом, нашего колхозного хлеба фашистам не кушать! Вывезем всё до единой крохи, а не вывезем — так найдём, как с ним поступить.
Митя вышел во двор. Около сельрады собрались колхозники. Они были возбуждены, взволнованы; бабы утирали передниками глаза. Лица у всех были утомлённые — видно, никто не ложился спать в эту ночь. У забора стояла мокрая, вспотевшая лошадь. Ребятишки заботливо вытирали тряпками её запавшие бока. Около хаты на завалинке, окружённый тесной кучкой колхозниц, сидел высокий бородатый дед в пыльной, прокопчённой рубахе, в старом пиджаке. Он поминутно вскакивал и, размахивая руками, кричал срывающимся голосом, перебивая Степана Ильича:
— А як ты его вывезешь? Куда ты пассажиров распределишь? Я кажу — народ давайте! Треба станцию восстанавливать. Красная Армия с Киева подходит — на чём будем подвозить? Ведь он же, проклятый, весь вокзал разворошил! Пути все чисто перебиты, каменюгой завалены! Ой, горе, люди! — Он покрутил головой и ударил себя кулаком в грудь: — Двадцать лет сторожил! Какую новую станцию поставили! Вагоны были як те огурки зелёные. И нема, ничого нема. А людей так уж не касайся — сколько их перебил да покалечил проклятый кат за эту ночь!..
— Ну, слухай, диду! Всё, что потребуется, будет сделано. И пути починим и вагоны пригоним, — спокойно отвечал ему Степан Ильич. — Людей, конечно, убитых не вернёшь… это не в нашей воле. Только ворог наш кровью своей заплатит нам за каждого человека, а за детей наших и крови его не хватит — выклюет ему вороньё поганые очи за детей наших!
