Ниссон Зелеранский - Мишка, Серёга и я
— Не надумал?
— Ах, Григорий Александрович! — сказал я, чувствуя, что у меня неизвестно откуда появляется веселая бесшабашность. — Давайте не будем говорить о делах. Можно я вас буду называть просто «старик»?
Мне вдруг показалось, что за нашим столом недостаточно оживленно. Сашка Гуреев явно оскорблял компанию, сидя молча и сонно хлопая глазами. Я поднялся и обнял Званцева за талию. Усмехнувшись, он посмотрел на меня сверху вниз.
— Викентий Юрьевич! — закричал я. — Почему все скучают? Просим еще один тост! Вы мне нравитесь! А сын у вас все-таки подлец!
— Правильно, — засмеялся Викентий Юрьевич. — Сын у меня действительно подлец. Поэтому я и оставил его дома.
— Правда, — спросил кто-то с другого конца стола, — почему нет Андрюшки?
— Из-за этой дурацкой записки, — сказал Викентий Юрьевич.
— Это все-таки он?! — закричал я негодующе. — Не рассказывайте. Я сам расскажу.
Я стал с пафосом рассказывать, какой негодяй Синицын-младший и как мы его все ненавидим.
— А ведь смешно, — оборвал меня чернявый сосед. — Остроумный у тебя парень растет, — добавил он, обращаясь к Викентию Юрьевичу.
— Остроумный, но дурак, — слегка улыбнувшись, отозвался Синицын-старший. — Что делать, друзья мои! Все зависит от точки зрения. Самая невинная шутка может кое-кому показаться преступлением.
— Это и есть преступление! — закричал я. — Вы ничего не поняли!
От меня отмахнулись. Несколько голосов стали доказывать Викентию Юрьевичу, что он слишком строго наказал сына. Я стукнул кулаком по столу, призывая к тишине, и закричал:
— А я бы застрелил его собственными руками!
Викентий Юрьевич брезгливо сказал Званцеву:
— Убери этого сосунка! Зачем он тебе нужен? Напился, как поросенок.
Званцев похлопал меня по плечу и весело сказал:
— Это отличный парень. Железная воля. Никого не боится. Вы его просто не оценили.
Я понял, что Григорий Александрович заигрывает со мной, и обиделся.
— Вы, старик, — сказал я ему, — иногда лицемерите. Других учите, что на все нужно плевать, а на свои неприятности небось не плюете.
Глаза у Званцева сделались узкими и злыми. Он убрал руку с моего плеча.
Официант, которого я теперь уже нисколько не боялся, принес мороженое.
— Эй, Верезин! — окликнул меня Званцев. — Пора решать! Переходишь в мою секцию?
— Ох, старик, как вы настойчивы! — поморщился я. — Ведь я же определенно сказал: не могу!
— Значит, так?! — грозно спросил Званцев. Поставив рюмку на стол, он обернулся ко мне и заложил руки в карманы. Я немного струсил.
— Гриша, спокойнее, — вдруг сказал Викентий Юрьевич. — Может, предложим мальчикам мороженого? — с каким-то странным выражением спросил он.
— Давай! — решительно сказал Званцев. Он пристально посмотрел на меня и усмехнулся. — Весело будет, и то хлеб.
Викентий Юрьевич хлопнул в ладоши и сказал:
— Друзья мои, есть идея. Здесь у нас шестнадцать порций мороженого. В каждой по двести граммов. Я предлагаю нашим юным гостям (он показал на меня и на Гуреева) соревнование. Если они вдвоем уничтожат все мороженое, плачу я. Если хоть одна порция останется, платит тот, кто меньше съест. Благородно?
За столом зааплодировали.
— Могу, — встрепенувшись, сказал Сашка.
Я почувствовал на себе взгляды всей компании и, пожав плечами, воскликнул:
— Бедный Викентий Юрьевич! Плакали ваши денежки!
— Хорошо, хорошо, — сказал Викентий Юрьевич. — Ты согласен?
— Разумеется, — ответил я. — Вы не знаете, как я люблю мороженое.
— Чу́дно! Я буду судьей. Согласны?
Я был согласен на любого судью. Мне не терпелось начать. Холодные разноцветные шарики мороженого в мельхиоровых вазочках вызывали во мне дикую жадность.
Нас с Сашкой посадили на противоположные концы стола. Каждому придвинули по одной вазочке. Остальные Викентий Юрьевич поставил возле себя.
«Вольные казаки» повеселели. Кто-то потребовал еще бутылку вина. Мой сосед громко крикнул:
— Ставлю десятку на здоровяка (подразумевался, очевидно, Гуреев)!
— Принимаю! — отозвался Званцев. — Ставлю двадцать пять на моих ребят против Викентия.
— Принимаю! — сказал Викентий Юрьевич.
Еще несколько человек сделали ставки на меня и на Гуреева. Наши шансы громко обсуждались. Отмечалось, что Сашка толще, значит, привык есть больше. С другой стороны, у меня должен быть лучше аппетит. Все это меня забавляло. Мне нравилось, что я стал центром внимания. Чтобы окончательно сделаться героем, я сострил:
— Пока вы тут будете болтать, мороженое растает. Его придется пить. А уж если пить, так лучше вино.
Раздался общий хохот.
— Знаешь, этот мальчик не лишен… — сказал Викентий Юрьевич Званцеву. — Обещаю победителю бутылку вина, — кивнул он мне с Сашкой.
Уже на первых минутах поединка выяснилось, что у нас с Сашкой абсолютно разная манера еды. Он глотал жадно и торопливо. Со стороны на него было неприятно смотреть. Я действовал элегантно, легко и не спешил. Мне всегда была свойственна привычка растягивать удовольствие. Когда у нас дома давалась на сладкое клубника, я долго смаковал каждую ягоду.
Первую вазочку мы закончили почти одновременно. Нам зааплодировали.
— Второй раунд! — торжественно произнес Званцев, подавая новую порцию.
За столом на нас уже не обращали внимания. Викентий Юрьевич рассказывал какую-то историю, Званцев сидел возле него верхом на стуле. Заиграл оркестр. Вокруг фонтана появились танцующие.
Мы с Гуреевым остались как бы в одиночестве. Мое праздничное настроение пропало. Тем более что Сашка явно обгонял меня.
Я понял, что надо мной нависла угроза поражения и необходимо срочно менять тактику. Пожалуй, следовало глотать мороженое шариками. Не четвертушками, как Гуреев, а именно шариками.
Чуть размокший шарик крем-брюле я засунул в рот целиком. Это была грубая ошибка: комок оказался слишком велик, он никак не проглатывался, и я чуть не подавился.
Хорошее воспитание не позволило мне выплюнуть мороженое обратно в мельхиоровую вазочку. Пришлось засунуть крем-брюле за щеку. Она сразу вздулась, как при флюсе. Я даже приложил руку к щеке, чтобы мороженое быстрее согрелось. Но шарик упрямо не уменьшался в размерах.
Сашка жевал свои шарики методично, как машина. Я заерзал на стуле. Это было ужасно — бездействовать, когда твой противник на глазах продвигается вперед.
Чувствуя, что надо прибегнуть к кардинальной мере, я изо всех сил надавил ладонью на щеку. Мороженое превратилось в пасту. Зубы у меня мгновенно заныли Я приоткрыл рот, чтобы туда свободнее проходил теплый воздух. Глазами, полными слез, я смотрел, как Сашка доедает третью порцию. Когда я почувствовал, что снова могу есть, мороженое уже не вызывало у меня никакого аппетита.
Я покосился на Сашку и поймал его встревоженный взгляд. Теперь Сашка ел так же элегантно и неторопливо, как я вначале. Машина, видимо, насыщалась. Викентий Юрьевич заметил это. Он пощелкал пальцами по пустой бутылке.
— Мальчики, внимание! Фокус начинается.
Он кивнул в сторону Гуреева, и все, оставив свои разговоры, жадно уставились на вспотевшее Сашкино лицо.
Гуреев опустил голову и попробовал есть быстрее.
— Саша! — крикнул Званцев с гаденьким смешком, которого я от него не ожидал. — Дай ложечку.
— Не даст, — лениво проговорил Викентий Юрьевич. — У него слишком хороший аппетит. Во всяком случае, после того как он заходит к Андрею, я обязательно покупаю новый шоколадный набор.
Сашка жалко улыбнулся Викентию Юрьевичу. Мне показалось, что он сейчас заплачет.
— Парень-то кончается, — спокойно проговорил мой чернявый сосед. До сих пор он молча наблюдал за Сашкой. — Еще пару ложек — и каюк.
— Что же ты, Саша? — весело сказал Званцев. — Секцию позоришь!
Гуреев опять жалко улыбнулся и с отчаянием попросил:
— Дайте воды. Тогда все доем.
Компания дружно запротестовала. Условия соревнования не предусматривали никакой воды.
Званцев вдруг рассмеялся и замахал руками, крича:
— Тише! Внимание!
Торопливо плеснув в свой стакан нарзан (из бутылки, на которую с вожделением смотрел Сашка), он с видимым наслаждением стал пить прохладную шипучую воду. На этот раз зааплодировали ему.
— Больше не могу, — хриплым голосом сказал Сашка.
— Тогда плати, — предложил Викентий Юрьевич.
— Шутите, — сказал Сашка. — Шутите, правда?
— Нет, не шучу, — холодно сказал Викентий Юрьевич. — Если тебе нечем платить, позовем официанта, составим акт…
Званцев откровенно хохотал. В эту минуту он показался мне страшным.
— Как фокус? — обратился Викентий Юрьевич к своим друзьям.
За столом одобрительно зашумели. Чернявый парень с усиками начал приставать к Сашке, требуя денег.
