Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
— Давай прогуляемся по парку, прежде чем ты пойдешь домой, — предложила Илзи.
И мы пошли. Разумеется, мне не следовало этого делать. Мне, как любой положительной особе, склонной к чахотке, следовало прямиком отправляться домой и в постель. Но я только что закончила мой обычный осенний курс приема рыбьего жира — брр!— и решила, что, пожалуй, могу разок бросить вызов ночному воздуху. Итак... мы пошли. И это было восхитительно. Издали, со стороны гавани, до нас доносилась музыка ветра, играющего на ноябрьских холмах, но в самом парке, среди больших деревьев, воздух был тих и неподвижен. Мы свернули с дороги и побрели по узкой тропинке на холм через полный пряного аромата ельник. Ели и сосны всегда дружелюбны, но они, в отличие от кленов и тополей, никогда не рассказывают никаких секретов, никогда не выдают своих тайн, не посвящают в свои хранимые веками традиции... и потому, разумеется, они интереснее любых других деревьев.
На склоне холма нас ждали чарующие волшебные звуки, прохлада и нежные запахи ночи — запахи еловой смолы и тронутых морозом папоротников. Мы, казалось, находились в самом сердце царства мирной тишины. Ночь, словно мать, обняла нас и прижала друг к другу. Мы рассказали друг другу все-все. Конечно, на следующий день я пожалела об этом.... хотя Илзи — отличная наперсница и хранительница тайн и никогда никому ничего не выдаст, даже в приступе ярости. Но, с другой стороны, не в традициях Марри выворачивать душу наизнанку даже перед самым близким другом. Но темнота и аромат еловой смолы вызывают человека на такие признания. А еще — нам было очень весело... общество Илзи всегда бодрит. С ней ни на миг не становится скучно. В целом прогулка оказалась очень приятной, и мы вышли из парка как никогда близкими, чувствуя себя богаче на одно новое, приятное, общее для нас двоих воспоминание. У мостика мы встретили Тедди и Перри. Они возвращались со своей обычной прогулки по Западной дороге. Сейчас тот редкий период, когда Илзи и Перри не в ссоре и разговаривают друг с другом, так что мы вчетвером перешли через мостик, а затем они пошли своей дорогой, а мы своей. В десять часов я уже была в постели и крепко спала.
Но кто-то видел, как мы шли по мостику. На следующий день вся школа говорила о том, что мы с Илзи до полуночи гуляли по парку с Тедди Кентом и Перри Миллером. А еще через день об этом уже говорил весь город. Тетя Рут тоже услышала эту историю и сегодня вечером призвала меня к ответу. Я рассказала ей, как все было, но она, разумеется, не поверила.
— Но вы же знаете, тетя Рут, что в четверг вечером я была дома четверть десятого, — сказала я.
— Да, я полагаю, насчет времени они преувеличивают, — вынуждена была признать тетя Рут. — Но, должно быть, что-то все же произошло, если пошли такие разговоры. Нет дыма совсем уж без огня. Эмили, ты идешь по стопам своей матери.
— Оставим мою мать в покое... она умерла, — сказала я. — Главный вопрос, тетя Рут, верите вы мне или нет?
— Я не верю, что дело обстояло так скверно, как об этом болтают в городе, — неохотно сказала тетя Рут. — Но ты привлекла к себе внимание сплетников. Разумеется, ты должна была ожидать подобных неприятностей, если продолжаешь повсюду бегать с Илзи Бернли и с такими отбросами общества, как Перри Миллер. Эндрю хотел прогуляться с тобой в парке в прошлую пятницу вечером, а ты отказалась — я все слышала. Разумеется, это было бы слишком респектабельно для тебя.
— Вот именно, — сказала я. — В этом и заключалась причина моего отказа. Всё слишком респектабельное — скучно.
— Дерзость, мисс, совсем не остроумие, — сказала тетя Рут.
Я не собиралась дерзить, но меня раздражает, что мне так навязывают Эндрю. Я чувствую, что мне предстоит с ним немало хлопот. Дин считает, что это очень забавно: он не хуже меня знает, что именно «носится в воздухе», и всегда дразнит меня насчет моего «рыжеволосого и флегматичного молодого атлета» — сокращенно моей «рифмы».
— Ведь он в самом деле почти «рифма», — сказал Дин.
— Но никак не стихотворение, — возразила я.
Конечно, славный, милый бедняга Эндрю — наискучнейшая проза. Впрочем, я испытывала бы к нему самые дружеские чувства, если бы только весь клан Марри не навязывал его мне с таким упорством. Им хочется, чтобы я оказалась благополучно помолвлена, прежде чем стану достаточно взрослой, чтобы убежать с кем-нибудь из дома, а есть ли на свете более надежный и осмотрительный молодой человек, чем Эндрю Марри?
О, Дин прав: никто не свободен в этом мире — никогда не свободен, если не считать нескольких кратких мгновений, когда порой приходит «вспышка» или когда душа ненадолго ускользает в бессмертие, как это было со мной в ту ночь, которую я провела на стоге сена. Все остальные годы, проведенные на земле, мы рабы — рабы традиций, условностей, честолюбия, родственников. И порой — как в нынешний вечер — последнее ярмо из перечисленных кажется мне самым тяжким.
********
Молодой Месяц
3 декабря, 19~
Я снова в моей собственной дорогой комнатке, и в моем маленьком камине, по милостивому позволению тети Элизабет, даже разведен огонь. Открытый огонь всегда восхитителен, но он в десять раз восхитительнее в такой бурный вечер, как нынешний. Я наблюдала за метелью из моего окна, пока не стемнело. Есть особое очарование в мягких хлопьях снега, беззвучно летящих косыми линиями на фоне темных деревьев. Я наблюдала и одновременно описывала снегопад в моей «книжке от Джимми». А теперь поднялся ветер, и мою комнату заполнили легкие, печальные вздохи метели, мчащейся через рощу Высокомерного Джона. Это один из прелестнейших звуков в мире. Некоторые звуки так совершенны — гораздо более совершенны, чем что-либо видимое, — например, мурлыканье Рома, лежащего на коврике перед моим камином... потрескивание огня... писк и возня мышей, которые веселятся за стенными деревянными панелями. Я люблю вот так сидеть одна в моей комнате. И мне приятно думать, что даже мыши хорошо проводят время у меня. Я получаю так много удовольствия от тех немногочисленных вещей, которые мне принадлежат. Они имеют для меня глубокое значение, какого не имеют ни для кого другого. Я никогда ни на миг не могу почувствовать себя как дома в комнате, которую отвела мне в своем доме тетя Рут, но как только приезжаю сюда, вхожу в свое собственное королевство. Я люблю читать здесь... мечтать здесь... сидеть у окна и превращать мои воздушные фантазии в стихи.
В этот вечер я читаю одну из папиных книг. Я всегда ощущаю чудесную близость к нему, когда читаю его книги — словно я, неожиданно оглянувшись, могла бы его увидеть. Мне так часто попадаются на полях сделанные им карандашные пометки, и они всегда кажутся посланиями от него. Книга, которую я читаю сегодня, великолепна... великолепны и сюжет, и главная идея... великолепно описаны человеческие побуждения и страсти. Читая ее, я чувствую себя скромной и незначительной, что мне весьма полезно. Я говорю себе: «Ты, бедное, жалкое, маленькое создание, неужели ты вообразила, будто способна писать? Если так, то отныне твои заблуждения уничтожены навсегда, и ты видишь себя в своей неприкрашенной ничтожности». Но я скоро выйду из этого угнетенного состояния... и снова поверю, что могу писать — немного, — и с радостью продолжу создавать очерки и стихотворения — в ожидании того времени, когда смогу написать что-нибудь более значительное. Через полтора года обещание, которое я дала тете Элизабет, уже не будет меня связывать, и я снова смогу писать рассказы. Пока же — терпение! Конечно, иногда я немного устаю твердить себе: «Терпение и выдержка!» Особенно тяжело оттого, что не сразу видишь положительные последствия проявления этих заслуживающих всяческого восхищения добродетелей. Иногда мне хочется испытывать самое жгучее нетерпение и метаться из стороны в сторону. Но только не в этот вечер. В этот вечер я всем довольна, как кошка на коврике перед камином. Я замурлыкала бы, если б умела.
********
9 декабря, 19~
Сегодняшний вечер был посвящен Эндрю. Он пришел, как обычно, аккуратнейше одетый и подстриженный. Конечно, мне нравятся опрятные юноши, но Эндрю, право, заходит в этом отношении слишком далеко. Всегда кажется, будто он недавно был накрахмален и выглажен и теперь боится пошевелиться или засмеяться из опасения, что захрустит. Кстати, мне сейчас пришло в голову, что я никогда еще не слышала, чтобы Эндрю от души рассмеялся. И я знаю, что он никогда не искал пиратских кладов, когда был мальчишкой. Но он положительный, здравомыслящий и аккуратный, и ногти у него всегда очень чистые, и управляющий банка о нем очень высокого мнения. И он любит кошек... когда они знают свое место! О, я недостойна такого замечательного кузена!
********
5 января, 19~
Рождественские праздники позади. Я прекрасно провела две недели в старом, любимом, закутанном в снега Молодом Месяце. За день до Рождества я получила пять извещений о приеме моих произведений к публикации. Удивляюсь, как я с ума не сошла от радости. Три из них были от журналов, которые ничего не платят за напечатанные стихи и статьи, но дают годовую подписку. Но еще в двух были чеки — один на два доллара за стихотворение и еще один на десять долларов за мой старый рассказ «Пески времен», который наконец-то приняли — первый мой принятый рассказ! Тетя Элизабет посмотрела на эти чеки и с удивлением спросила:
