Ганс Краузе - Али-баба и Куриная Фея
— Раз-два-три-четыре… Раз-два-три-четыре…
Али-баба тоже считал в уме, покачивая в такт головой. Своей игрой он был весьма доволен. Первый раз Хирзе не прервал из-за него упражнения. «Дело пошло на лад. У меня успехи!» — радовался он.
Мандолины замолкли. Хирзе вытащил из жилетного кармана часы.
— На сегодня довольно, — сказал он в изнеможении. — Возьмите ваши инструменты и ноты домой. Упражняйтесь, упражняйтесь как можно больше, чтобы приобрести уверенность в движениях. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
Рената ловким движением опустила мандолину в футляр. Али-баба тоже спрятал свой инструмент. Он торопился, чтобы пойти домой вместе с Ренатой.
— Знаешь что? — сказала Рената улыбаясь. — Согласен ли ты исполнить мою просьбу?
— Конечно, с удовольствием. — В тёмных глазах Али-бабы зажёгся радостный огонёк.
— Тогда в следующий раз не садись, пожалуйста, рядом со мной. Сядь куда-нибудь подальше. Твоё бренчание действует мне на нервы.
Али-баба остолбенел. «Твоё бренчание… — сказала она, — сядь куда-нибудь подальше…» Он чувствует, как к горлу у него подступает комок. Все мечты, желания и надежды, которыми он жил эти последние недели, разбились вдребезги. Али-баба молча кладёт мандолину на стул и, пристыженный, выбегает из Дома культуры… «Бренчание»! Это слово жжёт его, как раскалённое железо.
Хирзе просит поторопиться. Он хочет запереть зал.
— Чья это мандолина? Ах, Эппке! Так, так… Если он больше не хочет заниматься в кружке, пусть скажет. Я на него не буду сердиться.
Хирзе берёт мандолину Али-бабы. Поглаживая футляр инструмента, он говорит.
— Да, музыка — это капризная дама. Её надо любить всей душой, только тогда она одарит тебя своими милостями.
Философствуя таким образом, старый учитель запирает мандолину Али-бабы в шкаф.
Рената идёт домой одна. Али-бабы и след простыл. «С чего это он стал таким обидчивым?» — удивляется девушка.
Постройка ванны началась. Прежде всего надо было вытащить из досок старые гвозди и выпрямить их.
Это было задумано хорошо, но…
— Что вы хотите! Разве я могу дать вам всем работу? Ведь у нас только пять молотков и трое клещей, — объяснил Факир своим тринадцати обескураженным помощникам, которые столпились вокруг него с пустыми руками.
— Да, надо отдать тебе справедливость, ты организовал дело великолепно.
— Почему ты не сходил в кузницу? Инструментов там хоть отбавляй…
Факир хладнокровно выслушивал все жалобы.
— Спасибо за совет, Бритта! Но я не глупее тебя, — возразил он. — В кузницу мы, разумеется, идти не можем. Во-первых, нам пришлось бы часами клянчить, прежде чем нам доверили бы самые дрянные клещи и самый что ни на есть плохонький молоток. Во-вторых, нам нужно было бы признаться, зачем мы берём инструменты. А если о нашей затее узнают в кузнице, то через полчаса о ней будет знать всё имение, в том числе Кабулке и Кнорц.
Ребята молчат. Физиономии у них мрачные. Всем ясно, что с пятью молотками и тремя клещами ванну не построишь!
— Ничего не поделаешь, — сказала Рената, вертя полуоторванную пуговицу на своей куртке, — придётся нам сложиться и купить инструменты.
— Купить? А ты знаешь, сколько они стоят? Одной отвёрткой за двадцать пять пфеннигов делу не поможешь.
Большинство ребят, исходя из своей наличности, которая за рождество сильно поубавилась, решили взять требуемый инструмент взаймы. Но у кого? Тут кто-то вспомнил о папаше Боссиге. На рождество он рассказывал им о своей прежней работе в качестве столяра. Итак, смелее! У старого мастера, их деда Мороза, наверняка имеется полный набор инструментов — пилы, рубанки и стамески.
Факир и Заноза вызвались пойти к папаше Боссигу.
— Мы должны действовать дипломатически, — решили они. — Нельзя же ни с того ни с сего врываться в дом к старику.
Поэтому, прежде чем пойти к папаше Боссигу, они отправились на кухню к фрау Хушке. Тайком взяв у неё полный мешок картофельных очистков, зелёных капустных листьев и зачерствевших хлебных корок, они тронулись в путь.
Расчёт оказался правильным!
Папаша Боссиг был признанный кроликовод. Он весьма радостно принял кухонные отходы и сейчас же разделил их между своими любимцами.
Заноза и тут остался дипломатом. В течение трёх четвертей часа он выслушивал лекцию папаши Боссига о преимуществах немецкой породы кроликов «гигантов». Но в конце концов Факир потерял терпение.
— Ну так что же? — совершенно неожиданно спросил он. — Согласны ли вы одолжить нам ваш старый столярный инструмент?
Папаша Боссиг сразу упал с облаков на землю.
— А зачем вам нужен мой инструмент?
— Ах!.. — Факир прикусил себе язык. — Это секрет.
— Да, к сожалению, мы не имеет права его разглашать, — подтвердил Заноза.
— Гм!.. Если вы не имеете права его разглашать, то я не имею права дать вам свой инструмент. Так-то, друзья…
Молчание.
Заноза подтолкнул Факира, Факир подтолкнул Занозу.
— Ну, да это потому, что…
Заноза колебался. Факир пришёл к нему на помощь.
— Всем и каждому это незачем знать. Но вы — другое дело. Вам мы можем сказать.
— Конечно, ведь вы не баба! — торжественно заявил Заноза.
Папаша Боссиг поочерёдно посмотрел на обоих.
— До сих пор я ещё ни черта не понял, — сказал он раздражённо.
— Нам поручили произвести один опыт, — заявил Факир с гордым видом.
— Поручили? Кто же?
Заноза, который из дипломатических соображений решил пропустить последний вопрос мимо ушей, рассказал, что они хотят сделать.
На деда Мороза рассказ явно произвёл впечатление.
— Чёрт побери, это неплохо придумано! — сказал он.
— Конечно! Так, значит, вы дадите нам инструменты?
Папаша Боссиг хитро прищурился:
— Об этом не может быть и речи. Запомните, такой старый древесный червь, как я, никогда не выпустит из рук свою пилу и рубанок, но… — он рассмеялся, насколько позволяла ему торчащая изо рта трубка, — но я вам его принесу. Принесу сам. Думается мне, что опытный столяр вам не помешает, даже если у этого столяра не хватает двух пальцев…
Бен Хур, лучший племенной кролик папаши Боссига, высунул мордочку из-за своей проволочной загородки.
— Этот кролик молодчина. Ему цены нет, — с гордостью заметил папаша Боссиг и тем самым опять перевёл разговор на разведение кроликов.
Он начал расхваливать хозяйственную ценность кроличьего помёта. Оба его слушателя обратились в бегство.
— Герр Боссиг! Мы ловим вас на слове, — сказали они на прощанье.
— Пожалуйста, пожалуйста… Эй, алло! — Папаша Боссиг вынул изо рта трубку. — Если у вас в интернате найдётся немножко картофельных очистков, то имейте в виду, скоро мои крольчихи опять принесут приплод! — крикнул он вслед убегающим Факиру и Занозе.
— И чего только не приходится делать в жизни! Того и гляди превратишься в конторскую крысу! — ворчит Эмиль Кабулке, который третий вечер подряд корпит над «своим» рационализаторским предложением.
Уже дважды, вчера и позавчера, Кабулке начинал составлять докладную записку, но оба раза наполовину исписанные листы отправлялись в печь.
Старший скотник тупо уставился в одну точку. Что писать? В голове у него совершенно пусто. Ни одно подходящее слово не приходит на ум. Ничего, решительно ничего. Точно так же, как раньше в школе во время классных сочинений. Что же касается чертежа, который он должен приложить к «своему» рационализаторскому предложению, то о нём Кабулке не хочет и думать. Чертить ему ещё труднее, чем писать. Для такой ажурной работы его руки слишком загрубели.
«Зря я только время теряю», — горько размышляет Кабулке.
По комнате ковыляет фрау Кабулке. Она в одних чулках. Фрау Кабулке посвящена в дела мужа, она знает, почему он вот уже три дня, как не удостаивает её ни словом… Тсссс!.. Не мешать. Эмиль изобретает! Она старается не шуметь и поэтому ходит на цыпочках. Ботинки она сняла и оставила в кухне, хотя пол весь в щелях и у неё мёрзнут ноги.
Но зато, когда Эмиль получит премию за «своё» изобретение, они наконец-то купят себе ковёр. Такой пёстрый и мягкий. «Ходить по нему — всё равно что по цветущему лугу!» — мечтает фрау Кабулке.
Часы тикают. Эмиль Кабулке зевает. Он устал и чувствует себя совершенно разбитым. Чистая четвертушка бумаги по-прежнему лежит перед ним. На ней нет ни слова, ни одной-единственной буквы. Кабулке сдаётся. «Пусть будет что будет, а я больше не могу!» — Он бредёт на кухню, чтобы подкрепиться глотком холодного кофе.
— Ну как, готово? — спрашивает его обрадованная жена.
— Да! Нервы мои готовы! — ворчит Эмиль Кабулке. — Постепенно и я буду готов. Для сумасшедшего дома. Спокойной ночи!
Он пошёл спать. В кровати было тепло и мягко, но Кабулке не мог успокоиться. Он начал философствовать.
