Яков Тайц - Родник
Но Владик уже не слушал старую ворчунью. Он снял с гвоздя ключ на тесёмке и побежал к сарайчику.
Немало пришлось ему потрудиться в тесном, полутёмном углу. Там были сложены дрова. Упрямая тётя Феня неизвестно для чего заставила их взять с собой, когда переезжали на новую квартиру. Владик перекидал множество тяжёлых сосновых поленьев с тонкой коричневой корой, похожей на луковичную шелуху.
Поленья были колючие — того и гляди, занозишь руку. «И зачем я только связался с этим делом! — думал Владик. — Нет, Петька правильно говорит: не связывайся с девчонками». Вот и сейчас. Он ещё почти не знаком с ней, а уже сколько возни. Бросить бы всё, и дело с концом!
Да, легко сказать — бросить! А как же завтра?.. Ведь она придёт в Детский парк, будет сидеть там на лавочке, сердито посматривая по сторонам своими не то серыми, не то голубыми глазищами. А потом увидит, что Владик не пришёл, и решит: «Владик Ваньков — лгун и обманщик. А ещё честное пионерское дал!»
Нет, это не дело! Бросать никак нельзя!..
Владик с новыми силами принялся за неприятную работу. Наконец дрова были раскиданы. Под ними лежало мятое ведро. В ведре оказались безносый чайник, старый утюг, мясорубка и — на самом дне — старый, ржавый кинжал.
Владик обрадовался, схватил его и хотел было побежать домой, да спохватился, что надо уложить на место дрова, а то и сарайчик не запирался. Пришлось ему снова взяться за тяжёлые поленья. Кряхтя и ругая себя на чём свет стоит, он стал укладывать их.
Потом он запер сарай и побежал домой, насвистывая на бегу в ключик. В ключе была дырочка, и очень хорошо было свистеть.
А дома оказалось, что уже папа пришёл из комбината и мама пришла из поликлиники. Она работает врачом сразу по трём специальностям: уха, горла и носа. При виде Владика мама ужаснулась:
— Боже мой, на кого ты похож? Где же это ты так извозился? Поди скорее умойся, страшилище!
Владик почистился, умылся и подошёл к столу. Папа уже сидел на своём месте. Он легонько постучал пальцами по скатерти:
— Ты что же это, Разгуляй Иванович, опаздываешь? Давайте скорей, а то у меня совещание.
Тётя Феня стала разливать суп.
— Мне супу чуть-чуть, — сказал папа и похлопал себя по груди. — А то я уж действительно чересчур…
Он был очень полный и боялся ещё больше располнеть.
Тётя Феня налила ему на донышке тарелки. Папа начал есть.
— А суп — с пересолом, — поморщился он. — Кто-то не поскупился…
Тётя Феня показала поварёшкой на Владика:
— Вот как хотите, а только пересол из-за него!
— Как так из-за него? — удивился папа. — Разве Владик стал у нас кухарить?
Тётя Феня залилась тоненьким смешком:
— Уж вы скажете, Сергей Сергеевич!.. Ведь как дело вышло. Явился он ко мне на кухню и пристал: давай сюда кинжал, вот вынь да положь. Затормошил меня совсем…
— Зачем тебе кинжал понадобился? — повернулся папа к Владику.
— А мне надо! — отозвался Владик. — Просто для одной девочки.
— Для девочки? — вмешалась мама. — А ей зачем, интересно?
— А я не знаю. Вот отнесу ей и узнаю.
— Ладно! — сказал папа. — Только помни, Владик: никаких с ним фокусов, слышишь?
— Слышу, папа!
— Вот и отлично. А теперь ты мне скажи, Разгуляй Иванович, зарядку ты делаешь по утрам?
Странный вопрос! Владик даже чуть-чуть обиделся. Он как приехал из лагеря, ни разу зарядки не пропускал.
— Конечно, делаю! — гордо сказал он. — Видишь, какие у меня мускулы стали. — Он согнул руку в локте и придвинулся к папе: — Пощупай!
Папа потрогал Владикову руку:
— Силён! Возьми меня к себе в компанию. А то мне врачи давно советуют… — И папа снова похлопал себя по широкой груди.
— Давай, папа! — засмеялся Владик. — В компании даже веселей.
— Вот и отлично. Завтра же и начнём.
— Ладно, папа, я тебя разбужу, — сказал Владик и принялся уплетать за обе щёки. После возни с дровами аппетит у него разыгрался не на шутку.
Четвёртая глава. Зарядка
Тру-ту-ту… — поют горны. Владик вскакивает и в одних трусиках бежит на линейку. Вместе с ним наперегонки, сверкая голыми коленками, бегут и другие ребята. Кругом — широкое зелёное приволье. Неподалёку течёт Москва-река, её вода шелковисто переливается и блестит под лучами утреннего большого, румяного солнца.
Все выстраиваются вокруг белой смолистой мачты. Бьют барабаны. Красный флаг медленно поднимается вдоль мачты к высокому прозрачному небу. Ветер с реки сразу же подхватывает его и принимается полоскать в голубой вышине. Лагерный день начался.
…Владик открывает глаза. В комнате темно. Чуть синеют окна. В репродукторе звучит горн «пионерской горьки», и Владик догадался: это из-за горна ему привиделось, будто он в лагере.
Владик сладко потянулся. Подниматься не хотелось. Но он закалял свою волю. Он сосчитал «раз-два-три», вскочил, сбросил одеяло, подтянул на ходиках гирьку в виде еловой шишки и подбежал к папиной двери:
— Папа!
За дверью раздалось негромкое равномерное похрапыванье: фрр, фрррр…
— Папа! — Владик тихонько постучался. — Пора!
Папа не отвечал. Владик снова постучался. Не сразу раздался папин сонный голос:
— Ммм… Кто там?
— Папа, вставай! Уже время!
— Что случилось? — спросил папа сквозь сон.
— Как «что случилось»? — растерялся Владик. — Ты же сам вчера просил… Уже «пионерская зорька»!
— Ммм… Какая Зорька? Кто это Зорька?
Владик не мог понять, шутит папа или на самом деле забыл.
— Ты же сам вчера сказал: «В компанию! На зарядку!»
— А… — протянул папа, — верно-верно! Так бы сразу и сказал. Встаю!
Владик обрадовался и побежал открывать форточку. В комнату потекла холодная струйка воздуха. Потом Владик включил настольную лампу. Окна сразу потемнели. За книжным шкафом заворочалась тётя Феня. Однако, как долго папа одевается! Владик снова подошел к папиной двери:
— Папа, ты скоро?
Он прислушался. За дверью опять раздавалось равномерное густое: фрр, фррр…
Владик обиделся:
— Нет, папа, ты скажи серьёзно: будешь или нет?
Храпенье прекратилось, и послышался папин голос:
— Экий ты, брат, настойчивый… недаром тебя тётя Феня активистом называет. Ладно, иду…
Стало слышно, как он там, за дверью, поднимается. Наконец папа вышел к Владику — в тапочках, в полосатой пижаме. Он отчаянно зевал и потягивался. Владик взял его за руку:
— Вот, становись сюда… Скорей! А то сейчас начнётся.
Папа послушно стал на плетённый из серого фетра коврик:
— Владик, слушай, а что, если умыться сначала? Только чуть-чуть сполоснуть лицо, чтобы сон прогнать?
— Что ты, папа, разве не знаешь! — испугался Владик. — Водные процедуры потом… Тише! Сейчас начнётся…
И верно, в ту же минуту в репродукторе кто-то весёлым голосом, точно за окнами сиял майский полдень, а не хмурился осенний рассвет, сказал:
— С добрым утром, товарищи! Начинаем урок утренней гимнастики.
Заиграла весёлая музыка. Папа и Владик зашагали по комнате. В комнате было тесно (она была перегорожена книжным шкафом), поэтому сначала папа и Владик натыкались друг на друга, но потом они приспособились, и дело пошло на лад. Казалось, что диктор находится вместе с ними в комнате, потому что он говорил:
— Выше колени, выше… вот так! Вот теперь правильно!..
Владик то и дело прыскал со смеху, глядя, как высокий, толстый папа с важностью топает, нагибается, приседает…
Потом он увидел, что папа очень серьёзно проделывает все упражнения. Тогда Владик перестал смеяться и тоже старательно приседал, дышал, нагибался и разгибался.
Им было вдвоём неудобно на маленьком коврике, и Владик шопотом, чтобы не заглушить диктора, сказал:
— Папа, а завтра ты себе отдельный коврик подбери!
— Ладно, не жадничай! — сказал папа. — Работай!
Скоро наступила самая любимая Владикова часть зарядки — прыжки. Они с папой запрыгали под музыку: гоп-гоп-гоп…
— Ноги врозь, ноги вместе! Ноги врозь, ноги вместе! — приговаривал диктор. — Выше, выше… так, так…
Владик, подскакивая как на пружине, оглянулся на папу. Папин тёмный, чуть подёрнутый сединой чуб подпрыгивал над высоким, покрывшимся испариной лбом. Лицо у папы покраснело, он тяжело дышал.
— Папа, ты устал, отдохни! — крикнул Владик.
— Ничего я не устал… сам ты устал… Работай! — отозвался папа.
Он прыгал так усердно, что в книжном шкафу что-то звякало — не то стекло, не то ключик.
— Ноги врозь, ноги вместе! — всё чаще и чаще командовал невидимый диктор. — Раз, два, раз, раз…
Наконец он подал команду:
— Ша-гом… Дышите… глубже… так…
Папа с Владиком пошли друг за другом, широко разводя руками, и, приподнимаясь на цыпочки, дышали так глубоко, что, казалось, они сейчас втянут в себя весь воздух, который струился с улицы через открытую форточку.
