Галина Демыкина - Мой Капитан
— Знаешь, дядя Боря, я этого Петра беру на наш корабль.
— Ну и правильно, — ответил дядя Борис. — Такой человек в море нужен.
Он так и сказал: «нужен». И Петя был рад. Только вот он, Петя, ничего не подарил Валерию. Он думал теперь о газетных человечках, но было жаль Мужа-и-Повелителя по имени Лёка. И так его пилят. А потом, может, Валерию они не понравятся.
— Ты любишь газетных человечков? — спросил Петя.
— Чрезвычайно, — ответил Валерий. — А что это такое?
— Хочешь, я тебе подарю?
— Да ведь ты мне уже подарил. Тася, где наш Ворон? Дядя Боря, мне Петя утром такого смешного Ворона подарил!
И правда, ведь был Ворон!
Тася принесла его в ладонях. Птенец спал. Закрыл глаза и спал.
Потом стал щуриться от света, приоткрыл сперва один глаз, потом другой, потом вытаращил оба глаза — испугался — и вдруг как замашет крыльями, как полетит!
Тася бросилась за ним. Петя тоже. Но он прыгнул в траву и отбежал, потом полетел немножко и опять побежал по тёмной и мокрой траве.
— Гоните от лопухов! — крикнул Петя.
Но птенец уже прыгнул в лопушиные листья.
И всё.
И найти его было нельзя.
Валерий сидел, вцепившись руками в подушку.
— Ничего, — сказала Тася.
— Его съест кошка, — тихо ответил Валерий.
— Тут и кошек нет, — опять стала утешать Тася.
— Он не умеет летать, — сказал Валерий.
— Его возьмут вороны. Ведь ты знаешь, как птицы учат детёнышей летать? — уговаривала Тася Валерия, будто он плакал.
А он не плакал. Он был большой. И очень жалел птенца.
Петя встал и пошёл к лопухам.
Было мокро от травы, очень темно и ничего не было слышно. Петя поднял лопушиный лист, и второй, и третий. Там было ещё темнее, под лопухами, и пахло землёй, корнями и толстыми стеблями.
Петя всё ждал, что как утром: поднимет лист, а там этот глупый птенец с круглыми глазами! Но птенца не было. Так Петя добрёл до поваленного забора. Он бы пошёл и дальше, потому что Валерий вот так сидел и не плакал, а только тихо говорил. Но тут его позвала Тася.
Петя оглянулся — а там, возле кровати, на столе, горели-полыхали свечечки, воткнутые в пирог! Казалось, что это было всё очень далеко, как будто прошло уже!
И Петя побежал обратно. Потом они пили чай. Петя сидел на кровати, ноги ему Тася укрыла новым Валериным джемпером.
Все говорили, что он, Петя, молодец и настоящий друг, а Петя только глядел на всех. Теперь можно было ничего не говорить: и так его любили. Вот как около мамы — сидишь и молчишь…
Вдруг почему-то лампа стала маленькой и сосна маленькой, стол с пирогом отплыл в сторону и закачался. И кто-то, может быть даже мама, поднял Петю и понёс через темноту.
Сквозь сон Петя слышал, как его положили в кровать и как дядя Борис стягивал с него рубашку, а Нина Игоревна громким шёпотом говорила:
— Что ты его как липку дерёшь! Руки не выверни! Ты здесь седьмая вода, а мне перед его матерью отвечать!
И тогда Петя попросил:
— Сову… Дайте мою сову!
Потому что теперь он никогда не засыпал без своей приручённой совы.
Только никто не знал об этом.
Мама
Петя проснулся от холодных капель. Это Нина Игоревна открыла окно над его кроватью и полотенцем гнала мух. А мухи летели обратно. Кому же хочется под дождь!
Петя засмеялся.
— Кто это тебя учил над старшими смеяться? — рассердилась Нина Игоревна.
— Разве они старшие? — спросил Петя.
— Кто?
— Мухи!
— Тьфу! — ещё больше рассердилась Нина Игоревна. — И верно говорят, что в тихом омуте…
Петя уже слыхал про омут, что там водятся черти. Только он не знал, что такое омут и что такое чёрт. Но спрашивать не стал, а начал одеваться. И быстро оделся, потому что и так было холодно от окна, а Нина Игоревна ещё делала ветер полотенцем.
В другой комнате, где стоял обеденный стол, было тепло от электрической плитки. Петя ждал, когда подогреются на плитке картошка и котлета, а сам всё помнил, как вчера кто-то нёс его мимо тёмных кустов и на очень синем небе желтела половинка месяца.
И он почему-то думал, что его несёт мама. Мама часто носила его на руках, хотя он был большой. А она смеялась, как будто она волк из сказки, а Петя как будто лиса, и пела за лису: «Битый небитого везёт! Битый небитого везёт!» Но вообще-то мама больше похожа на лису, потому что у неё жёлтые, как вчерашний месяц, волосы, и ещё она очень хитрая! Она сама говорит, когда Петя капризничает или незаметно выпрашивает что-нибудь:
«Ты не хитри, меня всё равно не перехитришь! — и повязывает на голову свой очень синий платок. — Я Лиса Патрикеевна».
— Нина Игоревна! — позвал Петя. — Нина Игоревна, а почему месяц на небе называется месяц и месяц, через который мама приедет, тоже месяц?
— А тебе что, собственно, нужно? Ты научный труд пишешь?
— Нет, я не пишу. Мне не хочется котлету, — сказал Петя и стал глядеть, как идёт дождь.
— Удивительно трудный ребёнок! — вздохнула Нина Игоревна. — Непонятный. Закрытая книга!
Она накинула на голову плащ и побежала из дому через дорогу к соседям, прямо под дождём. И Петя тоже накинул на голову пальтишко, спрятал под рубашку приручённую сову и побежал через сад, через пустырь и потом — по лопушиной дорожке.
Конечно, одно дело — живой Ворон, а другое дело — деревянная сова, пусть даже и приручённая. Но все-таки взял её, потому что помнил, как Валерий сидел и глядел туда, где лопухи, и не плакал.
Валерий был один в комнате и очень обрадовался Пете. И Петя обрадовался, что он обрадовался. Потом пришла Тася. Она тоже обрадовалась Пете. И тогда Петя спросил у неё про месяцы — почему они одинаково называются.
— Они оба проходят, понимаешь? — ответила Тася. — Месяц на небе сначала маленький, потом прибывает, прибывает — получается целая круглая луна, а потом опять идёт на убыль — и вот уж нет его. Новый нарождается. И другой месяц тоже: первое число, второе, третье… всё больше и больше, а потом тридцатое, тридцать первое — и конец. Начинается новый месяц.
— Когда он совсем кончится? — спросил Петя.
— А тебе зачем?
— Тогда мама вернётся.
Тётя Тася притянула Петю рукой за шею, прижала к своему нарядному платью.
— Ох, я сама твою маму жду не дождусь! А ты что, соскучился?
— Не знаю, — ответил Петя.
И он увидел, что Валерий поглядел на Тасю, качнул головой, будто она ему что-то сказала, а он согласился. Они были старше Пети, но не смеялись над ним. Раньше немного смеялись, а теперь нет.
Утро совы и День Синего Стёклышка
Когда Тася ушла, Валерий заметил сову.
— У, какая глазастая! — сказал он. — Пускай она тебя ищет, а ты будешь прятаться.
Петя сразу согласился. Тогда Валерий заговорил страшным голосом:
— Пока день, она спит в дупле. Но вот наступает ночь… Сова открывает глаза… Прячься!
Петя поскорее спрятался.
Первый раз он спрятался за аквариум, второй раз — под стол, потом — за шкаф и сидел там тихо-тихо, только очень дышал, потому что было жутко, как сова говорила: «Глаза мои видят, уши мои слышат! Лечу-у на добычу-у!» А потом кричала: «За шкафом, за шкафом!» Всегда находила. Но не сразу.
— Как это у тебя, то есть у совы, получается: «Лечу-у на добы-чу-у»? — спросил Петя, когда они кончили играть.
— Ну, это вроде стихов, — ответил Валерий. — Ты ведь знаешь стихи?
— Знаю. Даже очень много:
Ваня, Ваня, простота,
Купил лошадь без хвоста!..
Только это не про сову.
— А можно и про сову, — сказал Валерий. — Сидит сова ночью на суку. Представляешь? Кругом лес. Небо тёмное, и на нём — лапы ёлок, совсем чёрные. Там, наверху, где она сидит, — холодно, а внизу, под еловыми лапами, — тепло. И кто-то там возится.
— Кто? — спросил Петя.
— Вот и сова думает: кто? И спрашивает: «Почему ты не спишь? Как зовут тебя?»
— «Мышь», — ответил Петя.
А Валерий опять за сову говорит:
— «Приходи ко мне в гости».
А Петя:
— «Я не хочу!»
А Валерий:
— «Тогда я сама к тебе прилечу!.. Лечу-у-у на добычу-у!» Да как бросится на мышку!
— А мышка в норку, а мышка в норку спряталась! — поскорей закричал Петя.
— Сова села на сучок, — сказал Валерий, — заворчала:
Мышки мне не нужно,
Обойдусь без ужина!
Петя очень был рад, что всё так кончилось.
Пришла Тася и принесла два стакана на тарелке. А ещё у неё было в руке синее стёклышко. Она бросила его Валерию на одеяло:
— Поглядите-ка!
Валерий поглядел и сказал:
— Синяя Тася.
Петя тоже поглядел и сказал:
— Синий кефир!
— Это не кефир, — сказала Тася. — Это я вам яичный белок взбила.
