Эдуард Веркин - Герда
– Что сразу? – опять не понял я.
– Сразу разобраться. Решить проблему. Чик-чик.
– Как? – опять не понял я.
– Укол, как еще? – пожала плечами тетя Лена.
– Обычно это называют эвтаназией. Или усыплением. Хотя, если честно, это никакое не усыпление, детский сад какой-то просто. Усыпление…
Тетя Лена скептически плюнула на пол.
– Собака не засыпает, она задыхается. В лучшем случае острый спазм сердечной мышцы. А иногда это вообще не срабатывает, собака слепнет, или ее разбивает паралич, и хозяева закапывают ее еще живой, или…
Тетя Лена замолчала. Кажется, она действительно в подвале много сидит, нервная такая.
– А почему так? – поинтересовалась Саша. – Разве нет нормативных актов…
– Потому что хорошие препараты стоят дорого – это раз. Потому что в Россию часто поставляют просроченное барахло – это два. Потому что у нас всем на все наплевать – это три. Короче…
– А вы своих собак как усыпляете? – спросил я.
Тетя Лена прыснула.
– Я женщина старая и опытная, – сказала она. – Поэтому я уже давно не завожу собак размером больше валенка. Вот сейчас у меня два пекинеса. А до этого были чихуахуа. А до чихуахуа йорктерьеры. Поэтому мне проще. Если требуется усыпить собаку, я попросту топлю ее в ведре.
Тетя Лена хищно подмигнула.
– А что? Я вам, детки, не Сетон-Томпсон, Сетон-Томпсон мертв.
Тетя Лена хихикнула.
– Ведро – это да, практично, – согласилась Саша. – Но мы в ведре утопить не можем. И что нам теперь делать?
– А ничего, – ответила тетя Лена.
– Как ничего?
– Так. С бомжами не встречаться, вот и все. Ты где живешь? – Спросила она у меня.
– В Афанасово…
– Много в Афанасово бомжей? Что-то не припомню…
– Да нет, мало, – ответил я. – Просто…
– Вот и не переживай. Гуляй только в проверенных местах – это раз. Всегда на поводке – это два. Намордник купите хороший, вот, примерно такой.
Тетя Лена сняла с грозди намордник из стальных прутьев и кожаных лямок, сунула мне.
– Попробуй, надень.
– Сидеть, – велел я.
Герда послушно села, подставила морду, закрыла глаза. Я нацепил намордник, застегнул ремень на собачьем затылке.
– Нормально, – оценила тетя Лена. – Двести рублей.
– Что?
– Намордник отдаю недорого, – пояснила тетя Лена. – В магазине такой полторы тысячи стоит, а я всего за двести. Почти даром, между прочим.
– Ладно, – согласился я и выдал тете Лене двести рублей.
– На строительство нового кинологического центра, – объявила она и снова иронично хохотнула. – Отчитаемся до копейки!
– Зачем нам кинологический центр? – поинтересовалась Саша.
– А зачем нам центр прыжков на батуте?
Тетя Лена выразительно поглядела на часы.
– В целом псинка, похоже, беспроблемная, – сказала она. – Ласковая, послушание заложено. Зубы, конечно, со временем могут начать гнить… А ну-ка, скажи ей, чтобы легла.
– Ложись, – приказал я.
Герда сделала движение лопатками, но осталась сидеть.
– Надо говорить «лежать», – подсказала тетя Лена.
– Лежать, – велел я.
Герда послушно легла на брюхо. Подумала секунду и завалилась на спину, и поджала лапки.
– О-па… – протянула тетя Лена и принялась хохотать.
Саша тоже хлопнула в ладоши и рассмеялась. Ну и я не выдержал.
Мы смеялись минуты три, и все эти три минуты Герда валялась на спине с поджатыми лапами, совершенно натурально изображая дохлую собаку. И пробудилась от этой летаргии она лишь оттого, что я сказал:
– Сидеть.
Потом к остановке возвращались.
Настроение было совсем паршивое, Саша это, кажется, понимала и молчала. Срывала свеженькую акацию, пробовала сделать свистульку, не получалось, свистульки не пели, а хрипели, как умирающие утконосы из бессмертной песни «Смерть и Утконос» группы «АБ». Герда же радовалась жизни, как всегда. Кусала заборы, жевала одуванчики, шикала на встречных кошек, которых здесь было во множестве, вела собачью жизнь.
– И что решил? – спросила Саша уже на остановке.
– А что тут решишь? Держитесь подальше от торфяных болот. Ну и все такое.
– Правильно. У вас же дома полно места, пусть по двору бегает.
– Пусть бегает. У нас только ворота сломаны… Она животных из соседнего поселка загоняет к нам во двор.
– Здорово.
– Ага.
Герда вздохнула.
– Красиво она у тебя вздыхает, – сказала Саша. – Самой всегда после этого вздыхать хочется.
Саша тоже вздохнула. А я отметил, что у Герды вздыхать получалось лучше. Душевнее как-то, по-нашему.
– Пойдем ко мне, что ли, – сказала Саша. – Мать сегодня опять печенье пекла, посидим, пожуем…
– На трамваи посмотрим, – добавил я.
– На трамваи посмотрим.
– Нет, – отказался я.
– Почему?
– Ну… Нет.
Мне не хотелось к Саше. Тот день и то печенье остались за спиной ярким светлым пятном, я знал, что если попробую туда вернуться, то все будет только хуже. И по новой ничего хорошего не получится, и на то, что раньше было, тень упадет. Лучше письмо написать, хотя письмо это тоже плохо. Все плохо. Как-то… Бестолково все, с самого начала бестолково, а уже никуда, уже с тобой… Праздник, который всегда.
– Нет, – сказал я. – Мне домой.
– Хорошо, – улыбнулась Саша. – Тогда пока.
Она стояла и смотрела мне в глаза.
И я тоже стоял и смотрел ей в глаза.
– Пока, – глупо сказал я.
И все кончилось.
Наверное, тогда все и кончилось.
Отправились с Гердой домой. Сидели на задних местах. То есть я сидел, а Герда лежала на полу, потому что и эта кондукторша была злая, на ее душу сегодня наступили десять раз, душа саднила и не могла позволить, чтобы какая-то там собака таскала грязь на пассажирские места, где люди ездиют. Поэтому Герда лежала на полу, среди трамвайных башмаков и пластиковых бутылок с маслом. Одна бутылка вела себя особенно назойливо, каталась по полу и каждый раз старалась задеть Герду за лапу. Каждый раз Герда открывала глаза и смотрела на бутылку, но отодвинуть лапу так не соизволила.
Зазвонил телефон. Я думал, что Сашка или Алька, но это почему-то оказался Громов.
– Тебе не нужен проточный водонагреватель? – спросил Громов.
Это у него такая система, я уже говорил. На нейролингвистическом программировании построенная. Огорошить собеседника какой-нибудь ерундой, а пока тот пребывает в оцепенении, влезть по-быстрому ему в мозги и осквернить их своей очередной гениальной идеей. Но на меня такие штуки не действовали, я к выходкам Громова был привычен.
– Я уже взял на прошлой неделе, – ответил я. – А тебе стекловата не нужна?
Громов растерялся на секунду, а я нанес еще один удар.
– Громов, а тебе пособие-то выдали? – спросил я.
– Какое еще пособие?
– Странно… Говорили, что тебе пособие должны выдать. Как моральному инвалиду.
– А, это… – очухался Громов. – Да, должны были. Но потом посчитали, что я достоин большего. Знаешь, я подавал документы, как жертва…
Мне не хотелось слушать упражнения Громова во вранье, поэтому я оборвал сразу:
– Ты чего звонишь, а? Поздно уже, голова у меня болит.
– Да так просто. Давно не разговаривали. Надо как-то дружеские отношения поддерживать.
Вообще-то мы не друзья совсем. Я, конечно, это не стал ему говорить… Хотя…
– Ты мне не друг, Громов, – сказал я. – У меня вообще нет друзей, к слову.
– Да-да, конечно, – Громов на другом конце связи рассмеялся. – Я сам ни с кем не дружу, это все пережитки. Просто я хотел сказать…
Громов замолчал.
– Как, кстати, у тебя настроение? – спросил Громов. – Может, это… На рыбалку сходим?
Я чуть не поперхнулся. Громов – на рыбалку. Докатились.
– А может, в цирк сходим? – еще неожиданнее предложил Громов.
Я хихикнул. Кондукторша поглядела на меня с подозрением.
– Пойдем в цирк, – продолжил Громов.
– Громов, ты что, совсем дурак?
– Нет, почему же, цирк – это искусство. Закрытие сезона.
– Я не очень цирк люблю, – признался я. – Там навозом пахнет.
– Это точно, навозом пахнет. Пойдем тогда на концерт? Казачий хор, слушай, у меня как раз отец купил билеты, а сам в командировку угнал.
– Громов, иди ты… сам на казачий хор.
– Да не, одному неинтересно, интересно в компании. Вот в компании на казачий хор…
Я отключился.
Громов позвонил еще.
– Зачем трубку кидаешь? – спросил он. – Нехорошо, Орлов, нехорошо. Ты думаешь, ты такой орел, да? Такой прямо непробиваемый, да? Ошибаешься, Орлов.
