Евгения Яхнина - Разгневанная земля
Боевым вопросом дня стала подготовка к празднеству на поле Ракоци. Ещё до назначенного часа кафе было переполнено. Всех облетела новость, что Петёфи прочтёт «Национальную песню», написанную им специально к этому дню.
Как всегда, с появлением Петёфи накал страстей достиг высшей точки. Но поэт был сосредоточен и дал понять, что шумные овации излишни. Зал притих.
Пал Вашвари предложил первым делом выбрать комитет и поручить ему проведение празднества на поле Ракоци, назначенного на 19 марта. Вашвари хотел прочитать список кандидатов в комитет, но его остановил писатель Мор Йока́и, пришедший в кафе вместе с Петёфи. С напускной серьёзностью Йокаи стал упрекать Вашвари:
— Да где же это видно, чтобы манёвры начинались не с боевого приказа по войскам, а с перечня имён командиров? От тебя, милый Пал, я не ожидал такой оплошности. Но мы это поправим, господа!.. Сейчас Шандор Петёфи прочтёт свою «Национальную песню».
Петёфи вышел на середину зала и в глубокой тишине начал негромко:
Встань, мадьяр! Зовёт отчизна!
Выбирай, пока не поздно:
Примириться с рабской долей
Или быть на вольной воле?
Богом венгров поклянёмся
Навсегда —
Никогда не быть рабами,
Никогда!
Низок, мерзок и ничтожен
Тот, кому сейчас дороже
Будет жизнь его дрянная.
Чем страна его родная!
Теперь голос поэта звенел, как призывный колокол. Люди вставали со своих кресел, и весь зал стоя повторял слова священной клятвы:
Богом венгров поклянёмся
Навсегда —
Никогда не быть рабами,
Никогда!
… Имя венгра величаво
И достойно древней славы.
Поклянёмся перед боем,
Что позор столетий смоем!
Богом венгров поклянёмся
Навсегда —
Никогда не быть рабами,
Никогда!
Где умрём — там холм всхолмится,
Внуки будут там молиться,
Имена наши помянут,
И они святыми станут.
Богом венгров поклянёмся
Навсегда —
Никогда не быть рабами,
Никогда![37]
Петёфи умолк. Зал загудел от рукоплесканий, словно буря сотрясла стены кафе. Йокаи и Вашвари первые бросились обнимать поэта. Петёфи, бледный, сам чрезвычайно взволнованный, едва успевал отвечать на приветствия друзей, выражавших своё бурное одобрение… Он сразу заметил, что среди других протянувшихся к нему рук была и рука переписчика Риварди.
— Окажите мне великую честь: позвольте мне переписать во многих и многих экземплярах вашу великолепную песню…
— Господа! — вскричал Петёфи в ярости. — Господа! Вы слышали, какая честь мне ниспослана судьбою? Господин Риварди соблаговолил включить меня в свою драгоценную коллекцию автографов! Он заточил в тюрьму Михая Танчича, раскрыв полиции имя автора «Рассуждений раба о свободе печати». Теперь он удостоил и меня своим вниманием…
После короткой паузы, не сводя глаз с оторопевшего переписчика, Петёфи отчеканил:
— Вы включили меня в список знаменитых людей, а не останусь перед вами в долгу, негодяй!
— Вы меня оскорбляете! — глухо произнёс побледневший Риварди. Голос изменил ему.
— Оскорбляю? — засмеялся Петёфи. — Оскорбить можно только достойного, а шпиона я приравниваю к собаке. Но, если ты желаешь удовлетворения, я могу его дать.
Петёфи бросил на стол трость, которую держал, и засучил рукава, обнажившие его тонкие, с прожилками руки.
— Доставай свой нож, который прячешь за пазухой!
Кафе загудело. Риварди стоял неподвижно, растерянно оглядываясь по сторонам.
— У меня так и чешутся руки вышвырнуть тебя из окна!
Петёфи шагнул ближе к ненавистному доносчику, но обернулся, услышав позади:
— Не марай рук, Шандор! — Рослый, мускулистый мужчина лет тридцати, плохо одетый, обросший бородой, стоял на пороге у входа. — Я грузчик, — продолжал он, направляясь к Риварди, — дай-ка я выкину этот вонючий куль за борт!
Сильными руками он сгрёб смешно и беспомощно барахтавшегося переписчика, вскинув его на плечи, и под общий гул потащил к выходу. Молодой человек в карбонарском[38] плаще на плечах услужливо распахнул дверь, и грузчик швырнул свою ношу на мостовую.
Вернувшись, силач в смущении остановился у порога:
— Не взыщите, почтенные господа! Осмелился я сюда прийти потому, что нужное слово должен сказать Шандору. — Обращаясь к Петёфи, грузчик продолжал: — Не узнаёшь меня, Шандор? — и, видя недоумение на лице поэта, добавил всё так же простодушно: — Где тебе помнить всех, кого счастливая судьба столкнула с тобой!.. О я не забуду Петёфи, пока жив! Да и ты никогда не забудешь австрийской казармы… Не встаёт она ночью перед твоими глазами?
— Аро́нфи! — крикнул Шандор, просияв.
В памяти промелькнуло широкое доброе скуластое лицо крестьянского парня Аронфи Бе́рени, обряженного в тесную солдатскую форму. Тосковал, тосковал Аронфи, страдая больше всех от издевательств и зуботычин, и полез в петлю… Вспомнил поэт и про свои собственные казарменные мытарства.
А Берени, широко улыбаясь, продолжал:
— Ты меня из петли вынул да ещё накричал как дует: «Жалкий трус! Уйти из жизни без борьбы! Да разве так делает человек! Какой же ты мадьяр!» С тех пор прошло целых семь лет. Я отбыл каторгу австрийской казармы полностью. А потом стал грузчиком. Прибыл я только что на пароходе «Вена» и пришёл сказать тебе: коль время приспело, веди куда знаешь. За тобой пойду без оглядки. Так больше жить нельзя! Вена поднялась! Скажи, Шандор, не настал ли и наш черёд?
— Аронфи, друг мой! Повтори! Ты сказал: «Вена поднялась!..»
Аронфи посмотрел по сторонам:
— Как же это? Да неужели вам неизвестно? В Вене революция! Меттерниха прогнали. Народ добыл оружие, на улицах — баррикады…
Петёфи одним прыжком вскочил на стол. Лицо его горело, глаза искрились.
— Земля разгневалась! За Луи-Филиппом в преисподнюю последовал Меттерних! Чей черёд сейчас?
Кафе загудело от радостных, восторженных криков.
— Довольно! — Петёфи нетерпеливо замахал руками. — Довольно! Мы долго и без устали восторгались. Пора переходить к действиям! И завтра же! Послезавтра может оказаться слишком поздно!
— Скажи, с чего начинать, Шандор? — спросил Вашвари со спокойной деловитостью, точно речь шла о будничной программе.
— Свобода печати — вот первый шаг революции, ответил Петёфи в тон Вашвари, как будто перед ним лежал готовый план. Поэт обвёл всех глазами, но никто не произнёс ни слова. — Или есть ещё глупцы, которые воображают, что без свободы печати народ может быть свободен?
— Среди нас нет таких глупцов! Я предлагаю немедленно обойти университетские факультеты, договориться с медиками, юристами, историками. Пусть завтра рано утром все соберутся здесь.
* * *Вся прислуга кафе собралась в зале. Белые поварские колпаки мелькали среди чёрных цилиндров. Яноша повар впустил в кухню, и молодой столяр незаметно для себя тоже перешагнул запретную черту и теперь не спускал восторженных глаз с Аронфи.
Петёфи говорил грузчику:
— Тебе, надеюсь, не надо подсказывать, чем ты должен заняться с утра?
— Надо бы, Шандор! Дело-то начинается для меня непривычное!
— И для меня непривычное! Только я уже давно и много о нём думал… Ступай с рассветом на ярмарку и зови крестьян, ремесленников, подмастерьев в город. Чем больше соберётся народу, тем вернее будет дело. Ну, а там видно будет: утро вечера мудренее.
— Расходитесь, господа! — Вернувшийся из разведки хозяин был встревожен. — Риварди пожаловался. Сюда идут полицейские.
— Много ли их? — спросил Петёфи, рассмеявшись. — Ты, Гашпар, верен себе. Для тебя сильнее кошки зверя нет… С такими, как ты, революции не сделаешь!
— Не шутите, господин Петёфи! Не вам, а вашему приятелю Аронфи грозит опасность…
— Послушай, Шандор, — вмешался Вашвари, — а ведь Гашпар прав. «Пильвакс» может окружить полиция. Город спит, и никто не придёт к нам на помощь. Завтра предстоит решительная схватка. Нельзя терять голову.
Петёфи улыбнулся другу:
— Эх, чешутся у меня руки, но должен подчиниться твоей несокрушимой мудрости!.. Быть тебе первым министром свободной Венгрии! Но как же Аронфи? Ему и впрямь сейчас нельзя попадаться на глаза полиции.
— Я знаю, где он может провести ночь… — сказал Вашвари. — Слушайте, Аронфи! Рядом с «Пильваксом» находится мастерская краснодеревца Германа. Там работают хорошие люди. Они встретят вас радушно. Я провожу вас. Германа я знаю давно, он смастерил мне уже не одну превосходную вещицу.
