KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детская литература » Детская проза » Дмитрий Мамин-Сибиряк - Избранные произведения для детей

Дмитрий Мамин-Сибиряк - Избранные произведения для детей

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дмитрий Мамин-Сибиряк, "Избранные произведения для детей" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Ах ты, лежебок, лежебок!.. Вот погоди, как-нибудь весной я тебя скачу под гору! — бормотала вода. — Я уже много таких камней стащила вниз… Смешно даже смотреть, как тяжелые увальни кубарем летят под гору. Пока до свидания!.. Скорее, скорее!..

— Мне эта вода много неприятностей наделала, — проговорило усталым голосом татарское мыло.

— И мне тоже… — тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.

— Я давно иду оттуда, из степи… — рассказывало татарское мыло. — Там у меня был хороший друг — ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да… А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти. По нескольку лет иногда торчу на одном месте, а то и назад приходится спускаться. А все вода: то корни у меня подмоет, то все семя унесет под гору… Вообще очень трудно, господа!

— Трудно, трудно, — ответила зеленая травка. — У тебя и вид такой усталый. Впрочем, когда переберешься туда, через горы, там отдохнешь.

— Когда-то еще переберусь, братцы!.. — ворчало татарское мыло. — А вы куда?

— Мы тоже на ту сторону перебираемся помаленьку… Ах, как трудно!.. Только бы перебраться… Там, говорят, очень хорошо.

— Где это хорошо? — спросил худенький желтый цветочек, спрятавшийся меж камнями.

— А по ту сторону гор…

— Ну, я оттуда иду и могу сказать, что не особенно-то… Я едва перелез через горы.

— А далеко еще до вершины?

— Порядочно… Я не один шел, да другие отстали на полдороге.

Тут все заговорили разом, так что я не мог разобрать, в чем дело. Больше всех волновалось татарское мыло.

— Не верьте ему! — повторяло оно с особенным азартом. — Я знаю, там хорошо… Иначе не стоило идти так далеко.

— Вот увидим… Да, увидим! — шептала скромная зеленая травка. — Недаром говорится, что там хорошо, где нас нет. Уж пошли, так нужно идти… Мы не какая-нибудь сорная трава, которой все равно, где ни расти. У нас своя дорога… да! А там увидим, что будет…

— А как у вас там, в степи? — спрашивал в свою очередь желтый цветочек.

— Ничего… Как кому, — кто что ищет…

— Мне бы где-нибудь около болота поселиться, — мечтал вслух желтый цветочек. — Я люблю сырые места…

— Ну, в степи тебе, пожалуй, трудно придется, потому что там мало воды. Там больше солонцы, а на них растут только ковыль да полынь… Впрочем, эти желтые цветы везде проберутся. Довольно нахальный народ…

Последнее замечание вызвало горячий спор, так, что я даже проснулся. Да, все это был сон, но сон очень правдивый. Уже светало. Вершина горы была закутана густой мглой. Огонь погас, и я чувствовал, что продрог до костей.

— Артемий, вставай!..

Опять весело загорелся огонь. Артемий вскипятил воду в чайнике. Мы на скорую руку выпили по стакану чаю и отправились на перевал — оставалась всего какая-нибудь верста. Правда, приходилось карабкаться порядочно, обходить большие камни и вообще преодолевать большие препятствия.

— Ну и дорожка!.. — ворчал Артемий, зевая спросонья.

Наконец мы поднялись на самый перевал. Небо несколько прояснилось, и можно было видеть далеко по ту и по эту сторону Урала. Мы стояли на самой границе, отделявшей Европу от Азии. Урал являлся громадным каменным порогом, через который с таким трудом азиатские растения переходили в Европу, а европейские в Азию.

На реке Чусовой

I



По западному склону Уральских гор сбегает много горных рек и речонок, которые составляют главные питательные ветки бассейна многоводной реки Камы. Между ними, без сомнения, по оригинальности и красоте первое место принадлежит реке Чусовой, которая прорыла свое каменистое ложе сквозь скалы и горы на расстоянии нескольких сотен верст. Эта горная красавица представляет для судоходства почти непреодолимые препятствия, и поэтому нам особенно интересно познакомиться с тем, как преодолевает это препятствие простой русский мужик, даже не знающий грамоты. Свое начало Чусовая берет немного южнее Екатеринбурга, сначала течет на север, а потом медленно поворачивает к северо-западу, пока не впадет в реку Каму выше города Перми верст на двадцать.

Сплавная часть Чусовой, то есть та, по которой возможно судоходство, тянется на 600 верст. Средняя часть этого течения, занимающая верст 400, составляет самую живописную полосу Чусовой и кончается как раз в том месте, где проходит через реку Уральская железная дорога. Здесь Чусовая выбегает окончательно из «камней», как бурлаки называют горы, и дальше уже течет по низменной равнине, где берега только иногда поднимаются высокими буграми, и на них, как исключение, попадаются те страшные прибрежные скалы, которые бурлаки называют бойцами. Самая красивая часть Чусовой вместе и самая опасная для плывущих барок: у бойцов «бьются» не только барки, но и люди гибнут десятками.

На всем своей протяжении Чусовая представляет совершенно пустынную реку, где прибрежные селения являются каким-то исключением. Правда, на Чусовой стоят несколько больших заводов, которые, конечно, оживляют реку, но их слишком мало; затем остаются пристани, откуда отправляются барки; но пристани оживляются едва на один месяц в году, на время весеннего сплава, а на все остальное время точно засыпают…

А между тем Чусовая имела и имеет громадное значение для Урала, потому что по ней ежегодно сплавляется больше шести миллионов пудов разных грузов, одних бурлаков на чусовских пристанях каждую весну собирается до двадцати пяти тысяч человек.

Несколько лет тому назад мне случилось проплыть без малого всю Чусовую с весенним караваном, о чем я и хочу вам рассказать.

В последних числах апреля месяца, когда на открытых местах снег уже стаял и показалась первая бледная зелень, я подъезжал по самой ужасной дороге к одной из верхних чусовских пристаней. На Чусовой стоял еще лед, рыхлый я ржавый; в лесу лежал почерневший снег, но в воздухе уже чувствовалась весна, и с неба лились волны теплого весеннего света, заставлявшего высыпать из-под прошлогодних листьев зеленые усики молодой травки и набухать ветви берез, рябин и черемухи. Весна на Урале, как и в других северных или гористых местах, наступает быстро, разом, так, что, собственно, пожалуй, и нет той весны, какая бывает на юге: переход от зимы к лету слишком резок, как и переход от лета к зиме.

В первую минуту я не узнал знакомой пристани, на которой бывал несколько раз летом и зимой. Обыкновенно тихая деревушка, с полсотней изб, облепивших крутой берег, теперь походила на живой муравейник, где копошились тысячи черных точек. В воздухе там и сям слышалась «Дубинушка»:

Ой, дубинушна, ухнем!
Раззеленая, подернем…

Улицы были запружены бурлаками, так что экипаж мог пробраться только шагом. Сейчас за деревней, на низком мысу, стояло десятка полтора почти совсем готовых барок, оставалось только кое-где проконопатить пазы (отверстия между досками) и залить их варом. Эта работа была не трудная, и совсем готовые барки только ждали момента, когда на реке тронется лед, чтобы всплыть на вольную вешнюю воду.

— К Ермолаю Антипычу, — сказал я своему кучеру.

— Ладно…

Моя повозка остановилась у низенького, одноэтажного дома с большими окнами, выходившими прямо на реку. Я всегда любил этот низенький бревенчатый домик, в котором было так тепло и уютно, а между фуксиями и геранями, которые стояли на окнах, каждый раз мелькало розовое, улыбающееся личико маленькой девочки, Любеньки. Нужно сказать, что мы были большими приятелями, и Любенька звонко встречала меня каждый раз одной фразой: «Папа, папа! Городской человек приехал!» Любеньке было шесть лет с небольшим, и она нигде не бывала, кроме своей пристани, потому я и получил у нее название «городского человека».

— А то как же? Вы даже в Москве бывали и в Петербурге, — говорила девочка, недоверчиво поглядывая на меня светлыми глазками. — Конечно, городской, а вот я — деревенская…

В первый раз, когда Любенька услыхала, что я бывал в Москве и Петербурге, она долго не хотела верить такому чуду: никто из пристанских не заезжал в такую даль. Москву и Петербург можно видеть только в книжках с картинками. Только когда Ермолай Антипыч убедил маленькую дочурку, что я действительно был так далеко, Любенька наконец поверила и назвала меня городским человеком. Впрочем, по выражению ее глаз я иногда замечал, что она сомневается в своем городском человеке и производит ему маленький экзамен.

— Папы нет дома, — заявила Любенька на этот раз. — Он на берегу, где строятся барки…

— Городской человек устал, Любенька, и хочет чаю.

— Сейчас я скажу Марфе.

У Любеньки не было матери, которая умерла года три тому назад, и всем хозяйством в доме заправляла ворчливая, старая Марфа. Домик Ермолая Антипыча разделялся на четыре небольших, уютных комнатки, из которых одна была занята кабинетом Ермолая Антипыча, в другой жила Любенька, а две последних носили громкое название гостиной и столовой, хотя могли быть названы и иначе, потому что в столовой, например, стояла кровать хозяина, а в гостиной — его длинный письменный стол.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*