Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль
Придя в мастерскую, я поставила статую Сехмет так, чтобы на нее совершенно не падал солнечный свет. К сожалению, даже с помощью сохранившегося тонкого слоя пепла мне никак не удавалось прочитать иероглифы, из которых состояло проклятие, а не прочитав их, проклятие не снимешь.
Я очень осторожно поднесла статую к бледным солнечным лучам, пробивавшимся сквозь толстое оконное стекло, и держала Сехмет так, чтобы ее поверхности касались не сами лучи, а танцующие в воздухе, освещенные солнцем пылинки.
Это сработало. Статуя не загорелась, но начала нагреваться, и на ее поверхности проступили бледные, едва заметные иероглифы. Поскольку я держала статую не под прямыми лучами солнца, иероглифы проклятия только пульсировали, но не расползались в разные стороны, поэтому их легче было читать, даже несмотря на то, что они очень бледные.
Решив, что нужно поторапливаться, пока статуя вновь не запылала, я всмотрелась в символы. Разрушение. Хаос. Сила Солнца. Мщение. Карающая богиня. Черт возьми, нам еще повезло, что эта милая статуя только загорается, от нее можно было ожидать и чего похуже.
Насколько я поняла, наложенное на эту статую проклятие призывало испепеляющий жар Солнца, который должен был обрушиться на голову любого, кто вынесет Сехмет на свет из вечной мглы святилища Тутмоса III.
Отчетливо рассмотрев все иероглифы, я перенесла статую на верстак и поставила так, чтобы она ничего не касалась. Надпись на статуе подтвердила мои догадки – это проклятие не давало возможности осквернителю могил своровать статую. Однако что-то здесь не сходится. Такая надпись предполагает, что все осквернители могил должны уметь читать иероглифы, но на деле это совершенно не так. Проклятье. Я взяла статую и снова понесла ее ближе к окну, чтобы лучше рассмотреть один не совсем понятный иероглиф.
За моей спиной открылась дверь мастерской.
– Очень кстати, – сказала я, не поворачиваясь. – Мне хотелось бы узнать твое мнение.
Только после этого я обернулась и увидела, что пришел не папа, как я предполагала, а Фагенбуш. И до чего же удивило меня выражение его лица! Фагенбуш смотрел на меня без своей обычной презрительной ухмылки, но с какой-то надеждой.
– Вы хотите знать мое мнение? – переспросил он, явно решив, что ослышался. Дальше наступил странный момент, когда мне почудилось, будто что-то подвешено в эту секунду на невидимых весах. Мне стало как-то неловко, и я сказала, поспешив вновь перенести все свое внимание на статую.
– Мне нужно мнение второго человека. И поспешите, пока эта штуковина снова не вспыхнула.
Наступила долгая пауза, потом я услышала за своей спиной шаги, а затем и запах навоза – справедливости ради следует заметить, что вонь стала слабее. Очевидно, проклятие постепенно теряет силу.
– Что вы успели прочитать? – спросил Фагенбуш.
– Обычный для Сехмет набор: Хаос. Сила Солнца. Мщение. Карающая богиня. Но взгляните-ка вот на этот иероглиф. Насчет него мне и нужно услышать еще чье-то мнение. Как бы вы перевели его?
Фагенбуш наклонился ближе к статуе, повертел головой и сказал:
– Гробница. Нет, Храм.
– Да, да! – радостно откликнулась я. – Я вначале допустила ту же самую ошибку. Но это «Храм», именно «Храм».
Фагенбуш согласно кивнул.
– А это все меняет, поскольку надпись, выходит, гласит, что эта статуя должна на вечные времена оставаться в храме Тутмоса III, а не в его гробнице, как я вначале подумала. Но единственная проблема в том, что…
– В том, что какого-либо храма Тутмоса III не существует, – Фагенбуш посмотрел на меня, а я, казалось, увидела, как крутятся в его голове колесики-мысли.
– Точно. Или существует, но до сих пор не открыт.
Снова повисло долгое молчание, и снова я почувствовала себя неловко.
– Присмотрите недолго за статуей, хорошо? Мне нужно собрать кое-что, чтобы снять проклятье.
Опасаясь, что Фагенбуш может сказать «нет», я вовсе не дала ему возможности ответить – моментально выскользнула за дверь и со всех ног понеслась в свой чуланчик, где у меня хранился саквояж с принадлежностями для снятия проклятий. Я схватила его и понеслась назад. Фагенбуш стоял в мастерской и разглядывал разложенные на верстаке таблички-стелы. Увидев меня, он скользнул взглядом по моему саквояжу, но ничего не сказал.
Я раскрыла саквояж и принялась рыться в своих сокровищах, пока не выудила маленькую жестяную банку, которую поставила на верстак рядом со статуей.
– Что это? – спросил Фагенбуш.
– Пчелиный воск, – ответила я, открывая банку. – Самого проклятия он не снимает, но, если растереть воск по всей поверхности статуи, защитит ее от прямых лучей солнца и нейтрализует проклятие до тех пор, пока я не найду способ полностью снять его.
– Пчелиный воск, – лишенным выражения голосом повторил Фагенбуш, глупо хлопая глазами.
– Ну, да. Смотрите, – я взяла первую попавшуюся тряпочку, обмакнула ее кончик в банку с воском и принялась натирать статую. – Воск мягкий, базальту, из которого сделана статуя, он не повредит. Зато взгляните, как сразу заблестела наша Сехмет!
К тому времени, когда я закончила покрывать всю статую первым слоем воска, мои руки начало щипать и покалывать. Мне вдруг нестерпимо захотелось вымыть их с мылом, хотя это было лишено всякого смысла, поскольку я работала в перчатках – без них, как вы сами знаете, я в музее никуда. Не обращая внимания на покалывание, я обмакнула тряпку в банку, чтобы начать наносить второй слой воска, но остановилась.
Что, если какой-то элемент проклятия смог-таки просочиться сквозь тряпку и перчатки?
– Хотите сами нанести на статую второй слой воска? – спросила я у Фагенбуша. – А мне нужно пойти вымыть руки. Только будьте осторожнее, от статуи может исходить сила, вызывающая зуд.
Фагенбуш пристально взглянул на меня, и мне вдруг стало мучительно стыдно за все проклятые артефакты, которые я ему подсовывала.
– Честно, – сказала я, поднимая вверх руки. – Мои ладони жутко чешутся, так что будьте осторожнее.
Лицо Фагенбуша расслабилось. Он взял тряпку и обмакнул ее в жестянку с воском. Я мельком взглянула на разбросанные по верстаку стелы, опасаясь, что Фагенбуш закончит наносить второй слой воска и приступит к поискам упоминаний о «храме» прежде, чем я успею вернуться. Но затем я напомнила себе, что ухожу совсем ненадолго – много ли нужно времени, чтобы просто вымыть руки?
Глава двадцать седьмая. История двух Бубу
Я спустилась на первый этаж и, подходя к туалету, с удивлением заметила дежурившего здесь Ови Бубу. Как только я увидела его, у меня сразу же перестали чесаться руки.
– Ови Бубу?
– Маленькая мисс, – с поклоном ответил египтянин.
– Ч-что вы здесь делаете?
– Четверть часа тому назад мы закончили разговор с вашей матерью.
– Это вы заставили мои руки чесаться! – осенило меня.
Ови Бубу не стал отрицать, более того, он, казалось, был горд тем, что это ему удалось.
– Как вы это сделали? – с интересом спросила я.
– Ничего особенного, просто обладаю таким даром. Здесь найдется местечко, где мы могли бы спокойно поговорить с глазу на глаз?
– Попробуем найти, – ответила я, соображая, куда бы мне отвести Ови Бубу. В библиотеку? Там нас слишком легко подслушать. В катакомбы? Но кто знает, что подумает сам египтянин, увидев там сваленные в кучу артефакты – не будем забывать, что он страстно желает возвратить их на родину, все до единого. – Пойдемте в мою комнату, – в итоге сказала я.
Я повела Ови Бубу в свою маленькую кладовку – к счастью, за все это время нам никто не попался навстречу, – открыла дверь, первым впустила египтянина, а затем, сгорая от нетерпения, зашла сама. Неужели, наконец, я обо всем узнаю, и все мне станет ясно?
Ови Бубу осмотрел мой «кабинет», от его наблюдательных темных глаз не укрылась ни одна деталь, будь то развешанные на гвоздиках платья или сложенное внутри саркофага одеяло.
– Маленькая мисс не перестает удивлять меня, – сказал египтянин, прикоснувшись пальцами к стенке саркофага. – А удивить меня не так-то просто, поверьте.
Я молча пожала плечами, не зная, что ответить на это.
Ови Бубу также молча повернулся к стене у себя за спиной и начертил на ней пальцем три иероглифа, а затем повторил то же самое на трех остальных стенах. Я внимательно наблюдала за ним, но так и не смогла распознать и прочитать символы, которые чертил египтянин.
– Ну, вот, – сказал Ови Бубу, закончив свою работу. – Теперь Шу не сможет передать наши слова другим.
– Почему бог воздуха Шу должен делать это – передавать другим чьи-то слова? – спросила я.
– Потому что уаджетины поклялись хранить тайны богов, это наша священная обязанность.
Я вздрогнула, когда он произнес запретное слово, а затем отметила еще одно слово – «наша».
– Если боги услышат, что мы беспечно болтаем о них, они передадут об этом другим богам, которые могут сочувствовать затруднительному положению Маленькой мисс меньше, чем я. Маленькая мисс правильно догадалась – я уаджетин, один из Глаз Гора, хотя и изгнанный с родины, в этой части моя история верна.
