Виктор Кава - Трое и весна
— Хлопче! Где я это все спрячу? Подожди, пусть мне расширят площадь… Не в передовики ли ты метишь, хочешь какую-то премию в школе получить? — сочувственно глянул на меня.
Я лишь неопределённо махнул рукой и пошёл к железной дороге, где обязательно должен валяться какой-нибудь тяжеленный обрезок рельса…
За пять дней я накопил пять рублей. И мог уже пойти на разведку в раймаг.
Откуда она взялась?
— Сколько стоит динамка? — беззаботным голосом спросил я продавщицу.
— Динамка? — переспросила продавщица и пробежала глазами по полкам, заваленным всяческим товаром. — Уже нет. Вчера последнюю забрали.
— Как забрали?
Наверное, у меня было очень несчастное лицо, потому что продавщица, невольно улыбнувшись, успокоила:
— Скоро… где-то в сентябре, снова завезут…
Беда одна не ходит. Верно говорят: пришла беда, отворяй ворота.
— Юрко! Ты посмотри, кто у нас! — крикнула мать, едва я переступил порог, а сама просто сияет.
Я, будто набитый дурак, обрадовался. Неужели именно моя мать забрала последнюю динамку в магазине?
Вошёл… и попятился, обманутый в своих лучших надеждах.
На табуретке сидела давняя мамина приятельница тётка Маруся, а сбоку от неё какая-то конопатая девчонка.
Я хотел было убежать — только ещё девчонок не хватало! — но мать не дала мне вырваться на волю.
Пришлось поздороваться и остаться в хате.
Я присел на стульчик, внимательно засмотрелся на носки своих сандалий. Ну о чем мне разговаривать с тёткой Марусей, да ещё когда здесь торчит незнакомая девчонка?
— Ты что, не узнаешь Тамару? — удивилась мать и развела руками.
Я невольно остановил взгляд на девчонке, заметил её насмешливую улыбку и слегка смутился. Вон какая она стала! Косы подрезаны, как у взрослой дивчины, платье короткое, розовое… красивое… Теперь репей в неё не кинешь, как когда-то.
Вот так, как они сейчас, неожиданно мы в прошлом году нагрянули в гости к тётке Марусе, материной подруге ещё по техникуму. У матери есть фотография: сидят они с тёткой Марусей — тогда ещё не тёткой, — опершись на спинку стула. И будто бы невзначай показывают туфли на высоком, но толстом каблуке. «Первые, — любовно поглаживает мать фотографию, — На стипендию купили. Ох, сколько дней из-за этих туфель жили на одном хлебе!..» А теперь ни за что не скажешь, что тётка Маруся и мать когда-то жили на одном хлебе.
Тогда Тамара была невзрачной коротышкой. Сперва даже не то побаивалась меня, не то стеснялась. Только уже за столом, когда мы допивали компот, осмелела, придвинулась ко мне, сказала тихонько: «А давай побросаемся репьями». И повела меня к глубокой канаве, где грозно наёжились высоченные, как лес, кусты репейника.
Я долго хитрил, жалел её. То вовсе не попадал, то бросал ей на ноги, где репью не за что было уцепиться. И старался не смотреть на Тамарины черные пышные волосы. Однако не удержался, увлёкся игрой и незаметно облепил Тамарину голову репьями.
А потом горько жалел. Ведь те репьи мне самому же и пришлось вытаскивать. Может, с час возился. Тамара и шипела, и подскакивала, будто на горячей сковородке сидела, но не расплакалась. Только когда я закончил неприятную процедуру и случайно заглянул ей в глаза, увидел, что они словно плавают в голубых озерках…
Все эти воспоминания прокрутились в моей голове, пока тётка Маруся выпытывала у меня, как я учусь, с кем дружу, кем хочу стать, — одним словом, повторяла давно заученное. Так же заученно отвечал и я, совсем не вдумываясь в свои слова. Поэтому-то неожиданно и сел в лужу.
Звонкий хохот заставил меня на миг поднять голову. Смеялась Тамара, её искренне поддерживали мать и тётка Маруся.
Когда тётка спросила: «Скоро ли вы к нам приедете?», я сморозил: «Позавчера в дождь…» Что поделаешь, если только в мыслях динамка?
Под этот шумок появилась возможность исчезнуть. Что я и сделал. У порога ещё раз покосился на Тамару и понял окончательно: в репьи с нею уже не поиграешь. Да она и вспоминать о них не захочет.
Хотя я и остался без динамки, однако принялся рьяно чистить велосипед.
Через несколько минут почувствовал, как моя спина напряглась и будто бы онемела.
Мать удивляется: «У тебя что, глаза на спине? Никогда не подойдёшь к тебе незаметно, обязательно оглянешься!»
В этот раз я не собирался оглядываться, потому что и без этого знал, кто стоит у меня за спиной.
Мои руки по второму кругу протирали раму и ободки, а Тамара все стояла. Даже злость меня взяла. Но я молчал. Если бы это кто из хлопцев вот так вытаращился, я бы гаркнул, как наш сосед: «Чего глаза пялишь, как баран на новые ворота?!» А тут что скажешь? И я, вздохнув, взялся в третий раз за поблёскивающую чистотой раму.
Первой нарушила молчание Тамара.
— Это твой велосипед? — стала наконец рядом со мной.
— Мой! — Я охотно выпрямился и даже поведал историю о том, как он мне достался, ну и обо всем другом, кроме, конечно, неприятности с динамкой. Почему-то очень захотелось похвастаться!
— И он ездит?
Вот уж эти девчата! Только плечами пожимай!
— Слушай… — начала и тут же запнулась Тамара.
Я насторожился. Не попросит ли покататься? Я, в общем-то, не против, но ведь уже ночь на дворе, а дорога неровная. Тамару интересовало другое.
— Слушай, Юрко, говорят, у вас танцы почти каждый день…
— Конечно, — радостно подтвердил я. — И танцы и музыка… Духовой оркестр…
— Так, может, ты меня отвезёшь на танцы? Мама мне разрешила… в парк пойти. И тебе разрешит: моя мама твою попросит…
Если бы Тамара не ляпнула последние слова про разрешение для меня, я охотно согласился бы. А так хмуро пробормотал:
— Если только дождь не пойдёт.
И снова наступило неловкое молчание. Слегка смущённый им, я спросил просто так, чтобы разрядить тишину:
— У вас там, в Вильшанивке, случайно в сельмаге нету динамок?
— Почему же, есть, — равнодушно повела головой Тамара, будто я спросил её об иголках или о плакатах, призывающих бороться с долгоносиком.
Вмиг забыв про неловкость, я впился глазами в Тамарино лицо.
— Да ну?
— Конечно, — кивнула головой Тамара и, резко повернувшись, побежала в хату.
Да за эту новость я готов был завезти её… в бесконечность! Но, само собой разумеется, чтобы никто не видел этого.
Я тут же догнал её, взял за руку и повёл к велосипеду. Уже сидя на раме велосипеда, Тамара охотно согласилась купить мне динамку и передать её с кем-нибудь.
— Я уже все… почти все деньги собрал, — заверил я Тамару.
В парке начались непредвиденные осложнения.
Меня с дивчиной сразу заметили хлопцы и так многозначительно засвистели, что я вобрал голову в плечи, кажется, по самые уши…
Однако Тамару на танцплощадку не пустили. «Рановато тебе сюда. Когда подрастёшь, приходи!» — с улыбкой сказала билетёрша.
И Тамара потащила меня в кино.
— Старый фильм, сто раз уже показывали, — робко запротестовал я.
— Мне хочется ваш клуб посмотреть, — заявила Тамара, и я покорно повернул велосипед к ярко освещённому подъезду.
Я немного растерялся, потому что там хлопцев и девчат полно, всякое могут подумать. Это раз… А второе — билеты… Надо транжирить деньги, с таким трудом собранные.
— Билеты я беру.
— Нет! — внезапно проснулась во мне гордость, до сих пор беспробудно спавшая. — Только я!
Тамара удивлённо посмотрела на меня и ничего не сказала.
Я оставил её в темноте с велосипедом, а сам метнулся к кассе. И хотя стояла очередь, вернулся быстро. Как-то не привык стоять в очередях…
— Ну, пошли, — дёрнула меня за рукав Тамара.
— А велосипед?..
— Что велосипед? — непонимающе взглянула на меня Тамара. — Прислони к стене, и пусть стоит себе.
«Прислони к стене…» Тоже сказанула… Чтоб украли? А впрочем, разве у нас когда-нибудь воровали велосипеды? Ну, кроме того давнего случая с завклубом. Так это же была шутка.
А Тамара уже не дёргала — тащила за рукав.
— Ладно, — вздохнул я, — тогда ты иди, а я… немного погодя.
Тамара рассерженно прикусила губу, но пошла. А я, прислонив велосипед за дверью клуба, на всякий случай ещё и ремнём привязал его к ручке. И в клуб проскользнул, когда в зале погас свет, чтобы меня никто с девчонкой не увидел.
Что это был за фильм, я не разобрался. И глаза, и уши, и вся моя душа были возле велосипеда. И поэтому, когда вспыхнул свет и восторженная Тамара поинтересовалась:
— Ну, как тебе фильм?
Я промямлил:
— Да ничего, только уж больно много собак в нем.
Тамара схватилась за подлокотники кресла и залилась смехом. Сквозь её смех едва проскакивали слова:
— Ой, не могу! Так это же… не собаки… олени…
Пускай и олени, лишь бы велосипед был на месте.
