Владимир Киселев - Любовь и картошка
— Рассказ Чехова «Студент» был написан в 1894 году. В то время не только студенты духовной академии, но и некоторые более образованные люди еще не могли себе представить, что через двадцать три года в России произойдет революция. И что все в нашей стране совершенно переменится. Им казалось, что еще и через тысячу лет будет такая же бедность, и голод, и безграмотность, и гнет, как это было в 1894 году.
Затем Елена Петровна опять взяла в руки книгу, и голос ее снова зазвучал музыкально и взволнованно. Позже Сережа думал: «Нужно будет еще самому прочесть этот рассказ... Неужели Чехов хотел им сказать, что и Василиса эта... или как ее там... и Лукерья с глуповатым лицом тоже совершили в жизни какое-то предательство? Такое же, как Петр из этого мифа? И каждый человек это когда-то пережил?.. И я?..»
Сережина бабушка любила задавать такую загадку: каких деревьев больше всего в нашем лесу? Ей отвечали: сосны или — ольхи, или — березы. А она посмеивалась: нет, кривых. В смешанном лесу на влажной болотистой почве в самом деле много кривых деревьев.
«Но люди не деревья,— думал Сережа.— И если в этом христианском мифе, который привела нам в пример Елена Петровна, доказывается, что и людей, как в нашем лесу, больше всего «кривых», то это неправильно. Это придумано для того, чтобы сделать всех одинаково виноватыми, одинаково кривыми, а правым и прямым только одного бога. Но я не хочу быть кривым деревом. И не хочу, чтобы кривой была Наташа».
— Наташа, — предложил Сережа.— Пойдем со мной и с Платоном Иннокентьевичем на вечерний клев?
Наташа благодарно посмотрела на Сережу.
— Да,— выдохнула она.
У Сережи была своя лодка. Он, как, впрочем, и многие другие школьники села Бульбы, не мудрствуя лукаво, полностью повторил конструкцию, созданную Володей Бондарчуком.
Это была замечательная лодка. Лучшая в мире, считал Сережа. Невесомая. Разве это вес для лодки — десяток килограммов? С повышенной проходимостью. Если воды в протоке как в блюдце, лодка все равно проплывет. Устойчивая. И совершенно непотопляемая. К тому же изготовить ее было несложно.
«Лодка? — говорили школьники села Бульбы.— Так ведь это очень просто». На складной каркас из тонких деревянных реек натягивался чехол из какой-нибудь ткани. В два слоя. А между слоями ткани, как масло в бутерброде, слой полиэтиленовой пленки. Той самой, что осталась от прошлогодних теплиц. По бортам лодки два широких рукава из той же ткани или из клеенки. В них футбольные камеры. По шесть штук с каждого борта. Сиденья из двух старых, обычно залатанных автомобильных камер. Самодельное весло, как на байдарке. Или как на челне. В случае нужды такую лодку совсем не трудно было разобрать, погрузить на багажник мопеда или мотоцикла, переехать на новое место, а там собрать ее снова.
На борту Сережиной лодки масляной краской было написано: «05—2».
— Что это за номер? — спросил у Сережи Платон Иннокентьевич.
— Это не номер,— ответила за Сережу Наташа,— это название.
— Какое?
— Это Сережа шараду такую составил. «Опять — двойка».
Четвертый день подряд Сережа смешивал толченый жмых и пареный горох с илом, лепил черные тяжелые шары и бросал их со своей лодки в то место, где у него заранее был поставлен якорь — большой камень с привязанной к нему веревкой.
Сережа гордился своими удилищами. Они были длинными — почти пять метров. Лесы из жилки, прочной и тонкой, поплавки из пенопласта с выступающим вверх штырем из гусиного пера. Но особенно хороши были побронзованные крючки с коротким цевьем. Приваженное место он тщательно промерил. Все было рассчитано так. чтоб наживка висела у самого дна, но не касалась грунта.
Сережа втянул носом воздух и снова с удовольствием ощутил особый запах чистой речной воды и сентябрьской лозы. Он дал Наташе и Платону Иннокентьевичу по удочке, показал, куда забрасывать крючок, как забрасывать, чтоб лески не перепутывались, и поднес палец к губам: молчание.
Ему очень хотелось, чтоб сегодня клевало, но поплавки только чуть покачивались от движения воды. Прошел чуть ли не час, и хоть бы одна поклевка. Сережа стал подумывать о том, что нужно опустить поплавки, чтоб крючки были ближе к поверхности. Может, хоть плотва тогда попадется или красноперка.
И вдруг он увидел, что его поплавок едва заметно задергался. Так в эту сытую пору клюет лещ. Как бы нехотя, едва дотрагиваясь до насадки. Подсекать в таких случаях бесполезно — лещ если уж возьмет насадку, то основательно. И вдруг — резкий удар. Поплавок дернулся, пошел вниз. Сережа повел удочку вправо, подсек и начал выводить.
Он выводил, и к нему шло что-то большое, тяжелое, затем оно пошло кругами и вдруг словно закувыркалось в воде. Он держал лесу натянутой. Он подумал, что это короп.
— Дай подсак,— шепотом скомандовал Сережа Наташе.
Показался не короп, а лещ. И только в подсаке Сережа разобрал, что это совсем не лещ. Чешуя золотая, а спина синяя, как оперение селезня. Ярко-красные плавники и зеленые глаза. Язь. Огромный, килограмма на четыре. Ну, может, чуть поменьше. На три с половиной. Но все равно такого крупного язя Сережа поймал впервые в жизни.
И странное, и двойственное чувство переполняло Сережину душу. С одной стороны, радость от того, что попался ему такой огромный и такой красивый язь. А с другой стороны, огорчение от того, что это он подсек и вывел красавца язя, а не Наташа, не Платон Иннокентьевич. Он был бы искренне счастлив, если бы так повезло не ему, а им. И ничуть бы не завидовал.
Сережа взглянул на Наташу и увидел, как сияют ее глаза, как порозовело милое ее лицо, как рада она за него, за Сережу, потом посмотрел на Платона Иннокентьевича, и тот в ответ ободряюще подмигнул ему, и почувствовал признательность и радость от того, что рядом с ним хорошие люди. Очень хорошие люди.
Подбодренные успехом Сережи, Платон Иннокентьевич и Наташа еще бдительнее уставились на поплавки, но поклевок по-прежнему не было. Платону Иннокентьевичу наскучило сидеть молча, и он обратился к Сереже:
— Сережа! Это правду говорят, что ты сочинение написал?.. Про навозную кучу?..
— Да это нам задали,— попытался уклониться от ответа Сережа.
— Что задали? — настаивал археолог.
Наташа рассмеялась, лодка качнулась, и поплавки задвигались, как при легкой поклевке.
— Елена Петровна,— ответила за Сережу Наташа.— Сочинение. На вольную тему. Только почему она «вольная», когда ее выбирает не ученик, а учительница, так никому и не понятно. «Счастливые школьные годы».
— При чем же здесь навозная куча? — удивился Платон Иннокентьевич.— Что ты, Сережа, написал?
— Ну, написал,— сказал Сережа,— все, что полагается. Что школьные годы счастливые потому, что на уроках мы узнаем очень много интересного и полезного для нашей жизни. Особенно на уроках литературы. Художественные произведения, которые мы изучаем, правильно нас нацеливают. Как пример я взял басню Крылова «Петух и жемчужное зерно».
«Навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно». Прежде всего, для чего навоз сложили в кучу? Для того, чтобы под действием термофильных бактерий он нагрелся, чтоб в нем погибли вредные микроорганизмы и чтоб его можно было применять как удобрение. Идем дальше. Что в действительности искал петух? В навозе остается почти половина питательных веществ, имевшихся в съеденной пище. Но петуха интересовало совсем не это. Он выклевывал маленьких беленьких червячков. Это были личинки мух. Они называются опарыши. Зачем эти личинки петуху? По содержанию белков и жиров опарыши самый лучший корм для домашней птицы.
Теперь посмотрим, что из этого следует. В нашем колхозе в новой пятилетке намечено построить самый большой в области свиноводческий комплекс, на сто восемь тысяч голов. Это значит, что каждый день из свинарников будет поступать почти тысяча машин навозной массы.
Очень хорошо. Пустим мы этот навоз на удобрения. Каждому известно, что тонна навоза, внесенная под зерновые, повышает урожайность на один центнер. В зерне примерно двенадцать процентов белка. Значит, за год, пока посеем, пока соберем, получим прибавку белка двенадцать килограммов. А личинки мух, питаясь навозом, за пять дней дают — не поверите! — тридцать килограммов белка. Кроме того, навоз имеет неприятный запах, а личинки этот запах уничтожают и оставляют после себя хорошо переработанное, высококачественное удобрение.
Поэтому я написал, что рядом со свиноводческим комплексом нужно поставить еще большую птицеферму. Дальше я привел в этом сочинении все расчеты и закончил тем, что полезное и интересное можно найти в каждом произведении, которое мы изучаем в школе. Жалко только, что Крылов умер. В наше время он бы еще и не такое написал.
Рассказ Сережи доставил Платону Иннокентьевичу несомненное удовольствие.
— Что же ты получил за это свое сочинение?
