Владимир Киселев - Любовь и картошка
— Осушим,— проворчал Матвей Петрович.— Клюкву потом на огороде будем сеять. Только это тебе, Гриша, не помидор.
— Семь лет мак не родил, а все голода не было,— отмахнулся Григорий Иванович.— Нужно, Павел Михайлович, нам наконец рассеять это недоверие к мелиорации. А мы сами его подогреваем. Нужно, чтобы каждый человек у нас ясно представлял себе, что наше будущее — отдача от осушенных земель.
Сережа слушал отца с каким-то двойственным чувством. С одной стороны, с гордостью. А с другой — с опаской. В колхозе о Григории Ивановиче говорили: принципиальный. И звучало это совсем не в осуждение, хотя Сережа уже убедился в том, что принципиальность его отца иногда приходит в столкновение с интересами отдельных людей. И что бывает это и больно, и неприятно.
— Ну что ты, Гриша, панику порешь,— досадливо сказала Алла Кондратьевна.— С процентом по мелиорации мы в районе не последние.
— Панику? — переспросил Григорий Иванович. — Труб керамических не хватает. Под охрану государства на Полесье взято шестьдесят три тысячи гектаров. А только за эту пятилетку нужно осушить шестьсот шестьдесят тысяч гектаров. Шутка сказать. Только с этих, с осушенных земель можно будет завалить страну картошкой. У нас. кирпичный завод. Могли бы весь район трубами обеспечить. А вместо этого кирпичом торгуем.
— Много я выручу за твои трубы, буквоед ты несчастный, — возразила Алла Кондратьевна.
У Анны Васильевны вдруг промелькнуло на лице что-то веселое, озорное, и сразу стало видно, что такое же выражение на лице у Наташи, когда она собирается что-нибудь «отчудить».
— Гриша,— сказала Анна Васильевна,— а сам ты знаешь, когда это у вас началось? С Аллой Кондратьев-ной?.. Ну, это расхождение в стороны. Угол... Росли вы вместе. В школе — вместе. Потом в институте у одних профессоров учились...
— Не знаю,— озадаченно ответил Григорий Иванович.— Мы с ней всегда...
— Ну уж и всегда, — перебила его Алла Кондратьевна и обезоруживающе рассмеялась.— Подумать только! Ведь это не Верка, это я могла за него замуж выйти. Он за нами обеими бегал. Интересно, как бы мы жили? О чем говорили? Вот смеху было б... Ну, ночью я б его переубедила. Но днем он бы опять все по-своему повернул.
— А тебя, Сережа,— радостно объявила Наташа,— тогда б вообще на свете не было. И пришлось бы мне алгебру списывать совсем у другого мальчика.
— Может, и был бы,— как-то по-новому, оценивающе посмотрела на Сережу Алла Кондратьевна.— Но я б из него совсем другого человека сделала. Он бы у меня Гришины слова, как попугай, не повторял.
Сережа посмотрел на Аллу Кондратьевну с удивлением. В том, что она сказала, был для Сережи какой-то неясный намек. На то, чего он, Сережа, еще не успел до конца понять. Или не захотел, побоялся до конца понять.
Конечно, с ней, с Аллой Кондратьевной, было все проще, чем с отцом. Когда Сереже нужны были дополнительные удобрения для участка школьной картофелеводческой бригады, он обратился по этому поводу к ней, а не к своему отцу. И когда он хотел поработать на автомашине, он тоже обратился к ней. Так неужели и он поступил по отношению к своему отцу так, как этот Петр из рассказа Чехова «Студент»? Того самого, который Елена Петровна читала на своем факультативе?..
Глава четырнадцатая
ФАКУЛЬТАТИВЫ
От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Это в арифметике. В жизни меняется.
Школа имени Гены Воронова полностью перешла на кабинетную систему. Казалось бы, те же самые классы. Ну, может быть, стало побольше так называемых «технических средств обучения»: кинопроекторов, магнитофонов, проигрывателей и даже телевизоров. Но изменилось в жизни школы очень многое.
Прежде всего удлинился школьный день. Школа в селе Бульбы уже давно работала в одну смену. Теперь появилась, по сути, еще одна смена. Большинство учителей вели в своих кабинетах занятия предметных кружков. И нельзя сказать, чтоб занятия эти были добровольными для всех учеников. Тех, кто учился похуже, обязывали приходить на кружок. Здесь они занимались химией, физикой, историей или географией, наверстывали упущенное.
И постепенно во второй половине дня в школьных кабинетах стали проводиться самые настоящие уроки. Только более интересные. Во-первых, не по программе. Во-вторых, читали лекции и ставили опыты не только учителя, а и сами ученики. А в-третьих, если тебе не хочется, то, в конце концов, можно и не ходить.
Правда, сама школа была еще не очень готова к этой новой системе занятий. В химическом и физическом кабинетах было все, как следует: стояли столы, на них газовые горелки, к которым был подведен газ из баллонов, у стен в химическом кабинете — вытяжные шкафы, в физическом кабинете к каждому столу подвели электричество. Но в кабинете истории или языка и литературы по-прежнему стояли тяжелые парты, покрытые пузырящимся черным лаком. И если прежде в классах у малышей были маленькие парты, а у десятиклассников высокие, то теперь за одной и той же партой на первом уроке сидел четвероклассник, на втором — девятиклассник, а на третьем — шестиклассник. И всем было одинаково неудобно за этими партами.
В новых кабинетах учителя во второй половине дня вели свои предметные кружки, которые вскоре приобрели ученое название — факультативы. Инициатором этих факультативов в школе был покойный Виктор Матвеевич. Но занятия, которые вел Виктор Матвеевич, после его смерти уже не возобновлялись.
«И возможно, никогда не возобновятся»,— думал Сережа.
Факультатив Виктора Матвеевича назывался так: «Если у тебя есть младшая сестра или брат». У Сережи не было ни брата, ни сестры, но на занятия он ходил. И Сережа понимал почему. Виктор Матвеевич учил главному: как стать хорошим человеком. А всем хотелось стать хорошими людьми. Виктор Матвеевич задавал вопросы. То одному, то другому. Но отвечать на них приходилось всем. И главное, всем приходилось думать.
Особым своим голосом, в котором так чувствовалась добрая улыбка, он спрашивал: «Отмахиваешься ли ты от вопросов твоего младшего брата ответом «Узнаешь, когда подрастешь»?» Или: «Считаешь ли ты, что можно обманывать твою младшую сестричку-первоклассницу «для ее же пользы»?»
Он спросил у Олега, согласен ли Олег с тем, что его сестра Люда может иметь собственные тайны.
Особенно интересовался Виктор Матвеевич тем, как разговаривают школьники со своими младшими братьями и сестрами. И вдруг стало видно, что старшие говорят с с ними, как с недоумками. Младших братьев и сестер стыдят и унижают, высмеивают, читают им нотации и навешивают на них ярлыки. А потом те теряют самоуважение. Начинают верить ярлыкам. «Дурак» действительно уже ведет себя, как неумный человек. У «безрукого» в самом деле все из рук валится.
Все хотят, чтобы их младшие братья или сестры хорошо учились, И помогают им выполнять домашние задания. Но помощь эта часто приносит больше вреда, чем пользы. Нужно, чтобы уроки они готовили сами, чтобы задачки по арифметике за них не решали старшие, иначе они не научатся самостоятельно мыслить, самостоятельно трудиться и чувствовать ответственность за свои поступки.
Не было в школе другого факультатива, на котором бы присутствующие так много говорили, так горячо спорили и с которого уходили бы такими просветленными.
Раз в неделю, в субботу, председатель колхоза Павел Михайлович Гавриленко проводил в школе свой факультатив по картофелеводству для старшеклассников. Но если на эти занятия приходили ребята из седьмого, шестого или даже четвертого класса, их не прогоняли. Для учеников старших классов посещение этого факультатива было обязательным, для младших — добровольным.
Павел Михайлович перенял манеру вести занятия у Виктора Матвеевича. Он тоже задавал вопросы. Но, задав два-три и получив ответ, рассказывал сам. О картошке он знал уйму интереснейших вещей.
В Россию картошку привез Петр Первый. В 1700 году он отправил из Голландии графу Шереметеву мешок картошки. И тут же Петр приказал разводить эту новую сельскохозяйственную культуру. И разводили. Под палкой. А есть не хотели.
Конечно, созданные впоследствии селекционерами сорта картофеля и по своим пищевым качествам и по урожайности мало похожи на тот картофель, из-за которого крестьяне устраивали бунты. Сегодня картофель, если подсчитать его питательность в калориях с гектара, в четыре раза продуктивнее пшеницы и в два раза кукурузы и риса, хотя в обычных сортах картофеля белка содержится всего около одного процента, а содержание крахмала колеблется от четырнадцати до двадцати двух процентов.
Рассказал он и о венгерских селекционерах-картофелеводах, которым в результате двадцатилетнего труда удалось вывести совершенно новый сорт картофеля. Он уже выращивается на берегах озера Балатон, там, где в дни Отечественной войны проходили самые кровопролитные бои. В клубнях этого сорта значительно понижен процент крахмала и повышено содержание белка. По питательности венгерская картошка приблизилась к куриному мясу, а по вкусу напоминает цветную капусту. Эту картошку, тертую или ломтиками, прямо в сыром виде кладут в салаты. Говорят, вкусно.
