Рахмат Файзи - Его величество Человек
На высокой кровати лежала женщина с перевязанной головой. Не было видно ни лица, ни глаз. У кровати сидела девочка лет пятнадцати, завернув длинные рукава свисавшего до щиколотки халата, и что-то записывала на листке бумаги. Увидев начальника госпиталя, она положила бумагу на тумбочку, встала, опустила руки по швам, вполголоса доложила:
—Товарищ полковник медицинской службы, из школьного отряда медсестер...
Полковник сделал жест, как бы говоря: «Не надо рапорта.». Потом взял лист бумаги, пробежал его глазами и покачал головой. Мехриниса узнала девочку. Имени ее она не помнила, но часто видела девочку с отцом — водителем трамвая. Они жили в этой же махалле.
—Мама!— воскликнула Ляна, остановившись посредине комнаты.
Губы женщины зашевелились.
—Ляна... Марика...— чуть слышно вымолвила она.
Ляна закрыла лицо руками, плечи ее затряслись.
Полковник обнял плачущую девочку, утешал ее. Женщина все шевелила губами, видимо пытаясь сказать что-то связное.
—Марика растет очень хорошо, мама. Мы обе живем у тети Мехри. Она тоже здесь,— наклонясь к кровати, громко говорила Ляна, с трудом сдерживая рыдания.
С минуту все стояли молча, потом начальник попросил посетителей уйти. Тихо ступая, Мехриниса и Ляна вышли в коридор. За ними вышел и полковник.
—Дядя, сидит же та девочка, можно и мне посидеть? Разрешите, пожалуйста! — Ляна смотрела на полковника умоляющими глазами.
—Эта девочка знает, что делать. Она почти медсестра, а ты еще маленькая, доченька. Вот маме станет полегче, тогда и разрешу...
—Дядя...
—Сначала поставим маму на ноги, доченька.
Мехриниса вернулась домой с двойственным чувством:
успокоенная, что выполнила просьбу Ляны, но еще больше встревоженная тем, что увидела. Ляна как-то сразу замкнулась,часто плакала, но ни в этот день, ни в последующие в госпиталь больше не просилась.
Однажды во дворе появилась дочь водителя трамвая. Девочка вызвала Мехринису на улицу и, оглянувшись, зашептала:
—Состояние матери Ляны ухудшилось. Она, вероятно, умрет. Меня послал полковник.
Мехриниса прежде всего решила поделиться этим известием с мужем. Махкам-ака видел, как невыносимо тяжко стало Мехринисе с появлением в их доме двух новых девочек. Но он и мысли не допускал, что можно было поступить иначе. «Как ни трудно, жена, надо тянуть. Там им еще труднее»,— любил повторять Махкам-ака, и Мехриниса понимала, что «там» означало на фронте, а «им» — нашим людям, фронтовикам.
—Зайдем в госпиталь, мать, а уж потом отправимся на базар,— сказал Махкам-ака, выслушав жену.
—Умерла!— вздохнула дежурная медсестра в ответ на вопрос Мехринисы.
—Бедняжка! Хоть бы глаза открыла, чтобы в последний раз взглянуть на дочерей,— заплакала Мехриниса.
Махкам-ака насупился, опустил голову, подбородок у него задрожал.
—Теперь надо думать о ее детях. Придется разлучить их: большую в детдом, маленькую в Дом ребенка,— озабоченно сказала медсестра.
—Нет-нет, не трогайте детей! — запротестовала Мехриниса.
—Шестерым нашлось у нас место, этим тоже найдется угол и кусок хлеба,— поддержал жену Махкам-ака.
Махкам-ака задумался.
—А что же сделают с ее телом?— спросил он у медсестры.
Та молча пожала плечами. Махкам-ака и Мехриниса посмотрели друг на друга. Думали они сейчас об одном и том же.
—Ее дочери у нас. Близкие мы ей, мы и похороним ее,— сказал Махкам-ака.
—Пойдемте в таком случае к начальнику. Это необходимо оформить.— Медсестра зашагала по коридору, ведя супругов к кабинету полковника.
Махкам-ака, словно одурманенный насваем[58], сидел на краю супы, углубившись в свои мысли. Мехриниса только собралась открыть рот, чтобы вывести мужа из оцепенения, как во двор вошла женщина-почтальон. Дети с шумом окружили ее.
—Это вам.— Почтальонша вручила Мехринисе пачку писем.— А это перевод. Распишитесь на обороте, вот здесь.
—Перевод?— удивилась Мехриниса и взглянула на извещение.— От Терещенко,— прочитала она вслух.— Ой, это ошибка! Это не нам.
—Здесь ваши имя, фамилия и адрес указаны правильно.— Почтальонша еще раз перечитала извещение.
Махкам-ака торопливо перебирал конверты. Нет, от Батыра опять ничего не было. Он разочарованно посмотрел на жену.
—Прочитайте, дада, письма ведь с фронта! — Ребята столпились вокруг отца.
—Минутку, дети. Сейчас почитаем.
—Убей, не пойму, кто такой Терещенко. Пятьсот рублей! — продолжала недоумевать Мехриниса.
—Наверное, это все же ошибка, жена. Перепутали на почте. С какой стати незнакомый человек будет посылать нам деньги?
—Завтра схожу на почту, объяснюсь. А письма от кого?
Махкам-ака распечатал конверт, начал читать, медленно, негромко:
—«Уважаемые Махкам-ака, Мехри-апа! Мы, группа бойцов, несказанно обрадовались, узнав, что вы усыновили сирот, воспитываете их. Мы почтительно склоняем голову перед вашим благородством. Воины нашего подразделения поклялись и дальше беспощадно громить фашистов, наносить им сокрушительные удары. В атаку мы пойдем с вашими именами на устах. Желаем вам доброго здоровья. Детям, которых вы взяли на свое попечение, мы желаем вырасти настоящими советскими патриотами, такими же добрыми людьми, как вы сами...» — Ого, смотри, мать, тридцать один человек подписался,— гордо сказал Махкам-ака, откладывая письмо в сторону.
Дети заговорили шумно и оживленно.
—Понимаете, они кричат имя дады, а потом прибавляют «огонь!»,— объяснял Остап.
—Что ты, совсем не так: они произносят имя дады, когда поднимаются в атаку,— с видом знатока спорил Витя.
—Имя мамы тоже повторяют, да, Остап-ака?— спросила
Леся.
—А танкисты как?— не мог понять Абрам.
—Командир им дает команду: «За Махкама-ака, за Мехри-апа, вперед!»— выкрикнул Сарсанбай и, высоко подняв
руки, побежал по двору.
Дети расхохотались. Не удержались от смеха и Мехриниса с Махкамом-ака.
—Ну, теперь почитаем другие письма.— Махкам-ака распечатал второй конверт. «Дорогие, милые мои! Не удивляйтесь, что с этими словами обращается к вам незнакомая женщина. Я горжусь, что у меня такие соотечественники. Его величество Человек — так хочется назвать мне каждого из вас.
Сын мой был бригадиром в колхозе, дочь работала бухгалтером, зять — трактористом. Молодые, счастливые, цветущие... На другой же день после того, как фашисты заняли нашу деревню, на моих глазах застрелили всех — сына, дочь, зятя... Еще около ста односельчан убили вместе с ними. До сих пор не могу прийти в себя. Неделю я была без сознания, а когда открыла глаза, увидела, что меня перенесли в землянку. Осталась я из всей семьи одна... Только через четыре месяца встала на ноги.
За всю свою жизнь я и мухи не обидела, и курочки не вспугнула. А сейчас, если б хватило у меня сил, душила бы фашистов собственными руками. Но я стара. Только и осталось мне, что слать на фронт письма: «Родимые, отомстите фашистам за смерть моих близких, за страдания детей и стариков». Увидев в газете вашу фотографию, порадовалась всем сердцем. Низко склоняюсь перед вашим величием, дорогие мои. Молящаяся денно и нощно за ваше здоровье Прасковья Маслова...»
—О чем она пишет, ака?— приставала Леся к брату, не понимая еще сурового смысла письма незнакомой женщины. Помрачневший Остап молчал.
—Разве не слышала? Застрелили у бабушки сына, дочь и зятя,— раздраженно отозвался Витя.
—Маму Абрама тоже застрелили,— вмешалась в разговор Галя.
—Хватит об этом,— прервал ее Витя тоном взрослого.
—Ну дада, прочитайте другое, хорошее,— беззаботно ласкалась к отцу Леся.
Махкам-ака взглянул на девочку. Вроде бы из письма она ничего не поняла, но все же уловила, что оно о чем-то страшном.
—Ладно, доченька. Посмотрим, что здесь,— сказал Махкам-ака и распечатал еще один конверт.— «Уважаемый Махкам-ака! Я был в одной роте в вашим сыном Батыром...»
—От Батыра-ака?!— воскликнул Абрам.
—Погоди-ка, сынок.— Мехриниса подошла к мужу, уставилась на него испуганными, немигающими глазами.
— «За короткое время мы стали близкими друзьями... Нет, близкими друзьями — это не точно,— продолжал читать Махкам-ака.— Я рос сиротой. Нет у меня, как у Батыра, любящей матери, заботливого отца, которые писали бы мне, справлялись о моем здоровье. Здесь, в огне боев, мы с Батыром поклялись стать назваными братьями, не разлучаться всю жизнь». Помнишь, Батыр писал нам про этого парня,— напомнил жене Махкам-ака.
—Читайте, пожалуйста, дальше,— торопила мужа дрожащая Мехриниса.
Махкам-ака поправил очки, посмотрел сквозь стекла на притихших детей.
—«Во время очередного боя мы переправлялись через реку. И в воде и на берегу Батыр был рядом со мной. Фашисты напали на нас внезапно, из засады. Бой был коротким, но тяжелым; мы попали в окружение. Вот тогда-то я и потерял Батыра из виду. Пять недель прошло, пока мы вышли из окружения. . Батыра с нами не было. Возможно, он раньше меня оказался у наших. В гибель его я не верю. Очень прошу, пришлите мне адрес Батыра, если он вам известен. С солдатским приветом Виктор Кисляков».— Дочитал письмо Махкам-ака каким-то потухшим голосом.— Остальные потом. Идите поиграйте!— вставая, сказал он детям.
