Владимир Кузьмин - Оставайтесь на нашем канале
— Кузнецов, не будь ты таким гадом! — жалобно попросил Серёга из-под одеяла. — Кончай пыхтеть! Дай поспать человеку!
— Я не пыхтю. Я дышу.
Лёшка сам придумал сочетать упражнение по перекатываю мячика по стене с дыхательной гимнастикой. Так было интереснее. Но над Серёгой он всё же сжалился и пыхтеть перестал. Да и вообще закончил махать ногами и переключился на руки. Теперь он принялся доставать клинок из-за спины и вкладывать его обратно в ножны.
— Кузнецов, я тебе этого никогда не прощу, — угрожающе пообещал Серёга. — Перестань своей саблей бренчать!
— Это не сабля, а шпага.
— Да без разницы. Чего тебе не спится?
— Мне спится. Но я должен исполнять условия контракта. Мне, в отличие от тебя, на одном обаянии и фотогеничности пролезть не получится.
Серёга нырнул поглубже под одеяло.
— Вставай, Серёга! — из вредности заорал Лёшка. — Завтрак проспишь.
— Я тебя когда-нибудь точно убью. Терплю токмо матери твоей ради, — пробурчал Гранаткин, но одеяло откинул. — Я б и на завтрак не пошёл, но с тобой всё равно не выспишься.
Серёга скрылся в ванной, а Лёшка вдруг отвлёкся на некоторые размышления. Кто бы ему сказал, что он сам станет подниматься ни свет ни заря, чтобы поупражняться? И что бы он на такие глупости ответил? Про контракт понятно, контракт и Серёгу подстёгивает. И даже Семёна. Но только ли в контракте дело?
Филипп сказал, что у Лёшки в фильме будет три фехтовальных сцены и что режиссёр просил натаскать его до такого уровня, чтобы дублёр был нужен по минимуму. Но сам Филипп считал, что они смогут обойтись без дублёра. Это было очень приятно и, несомненно, подстёгивало.
Не меньшим стимулом было и то, что, помимо разучивания фехтовальных трюков, теперь они занимались ещё и акробатическими и всякими там приёмами рукопашного боя, причём уже не на пару с учителем, но и с двумя людьми, к ним добровольно присоединившимися. Первым испросил разрешения заниматься Влад. Правда, он мог участвовать только во второй части урока. Когда Филипп работал с Лёшкой, им обоим было не до Влада. Но его это не смущало. Он запросто соглашался быть «болваном», то есть чем-то наподобие манекена, на котором Филипп показывал отдельные приёмы, и был на подхвате в любых других случаях. А когда начиналась вторая часть занятий, он успевал и переводить, и выполнять все упражнения. Филипп не ограничился тем, чтобы научить ребят просто выхватывать шпагу из ножен или пистолет из кобуры, но и отрабатывал с ними простейшие фехтовальные движения. И девчонок, которые появлялись в зеркальном зале, тоже учил. Прежде всего метать ножи и какие-то другие, не очень понятные, предметы, вероятно специально придуманные для фильма.
Филипп поинтересовался, кто каким видом спорта занимался. На сообщение Семёна о его занятиях бодибилдингом он никак не отреагировал, а вот всех остальных спортсменов выделял из общих рядов. Даже Стёпку, который увлекался настольным теннисом. А уж тому, что Лена, которая играла принцессу Афину, занималась акробатикой и даже была чемпионкой России среди юниоров, он просто возрадовался. И потребовал, чтобы она также занималась с ним по индивидуальной программе. Для Лены ради этого перекроили индивидуальный план, подсократили занятия по этикету и танцам, и теперь она приходила на фехтование вместе с Лёшкой. Это его и смущало, и радовало, и подстёгивало больше, чем всё остальное. Смущало чаще всего в тех случаях, когда им приходилось в спарринге разучивать некоторые борцовские и каратистские приёмы. Тут волей-неволей приходилось достаточно крепко прижиматься друг к другу. Ну ещё капельку оттого, что он ей в чём-то уступал. Она зачастую проявляла большую гибкость, изворотливость, ловкость. Радовало, потому что Лена оказалась очень приятным человеком и товарищем. Ну и очень красивой, себе-то уж врать не нужно, что это не важно.
— Привет, что, тоже не спится? — спросил Серёга их одноклассника Юрку Фролова.
Фролов был неплохим парнем, но знакомство с ним получилось не самым гладким.
В интернате учёба, мягко говоря, не напрягала, хотя преподаватели были самые лучшие, по большей части доценты и кандидаты наук из московских университетов. У них даже учебников не предусматривалось, а каждый преподаватель готовил свой урок и распечатывал его с разными дополнительными сведениями, домашним заданием, списком литературы и раздавал каждому ученику. Распечатки были с цветными иллюстрациями и сшиты в брошюры. Достаточно было собрать все эти брошюрки, и получался шикарный учебник. Даже если ты пропустил занятие, можно было взять, например, тетрадку «Биология. Урок № 5» в учительской или просто скачать с сайта. Но пропускали занятия здесь крайне редко. Зато на уроках по большей части гоняли балду.
Учителя с этим почему-то мирились. Вот и на первом уроке физики молодой доцент в очках предложил освежить забытое за каникулы без малейшего расчёта на отклик учеников. Лёшке его даже жалко стало, и он вызвался к доске и, как обычно, предложил не один, а сразу три варианта решения. Учитель оживился, они обсудили достоинства каждого из вариантов и даже ненадолго завладели вниманием остальных двенадцати учеников класса.
Фролов на перемене подошёл к Лёшке:
— Новенький, у меня тест по физике за прошлое полугодие не сдан. Сделай, а?
Лёшка подумал, что ему хватает Серёги, второй год сидящего на шее, и вежливо отказал.
— Да я же не задаром, — пояснил Фролов. — Я денег дам. Десять баксов сейчас, ещё двадцать — после.
Лёшка очень не любил такие разговоры. Правда, выпендриваться, а тем более кидать деньги на ветер, он любил ещё меньше, но в этот раз понял, что Фролова, а заодно и всех остальных новых одноклассников, нужно ставить на место. Поэтому достал из кармана пятьдесят долларов и сунул их Фролову:
— Даю тебе полтинник прямо сейчас и добавлю ещё столько же, когда сам свой тест сделаешь и сдашь.
Выходку оценили, Фролов обиделся, а Серёга потихоньку пообещал, что за такие деньги готов решать контрольные самостоятельно, но боится, что ему их всё равно не заработать. После уроков Фролов пришёл к ним в комнату, вернул деньги и вполне по-человечески попросил у Лёшки помощи. Чисто дружеской.
— Понимаешь, мне к преподам на консультацию записываться нельзя, я их тоже сдуру обидеть умудрился. А наши все такие же тупые, как я. У нас здесь всё прощают, кроме двух вещей — пропусков уроков и несданных тестов. Выручай, Кузнецов!
Лёшка тесты за Фролова делать не стал, а просто подготовил их вместе с ним. Тот очень удивился, что, стоило ему чуть пошевелить извилинами, и он справился с большей частью задания самостоятельно, а с оставшейся — под чутким Лёшкиным руководством. Друзьями они, конечно, не стали, но в случае чего поддерживали друг друга.
Сегодня Юрка Фролов был единственным, кто составлял им компанию за столом.
— Хочу в город сгонять, — ответил он на Серёгин вопрос. — Дела с утра пораньше образовались. А вы, как всегда, на съёмки?
— До съёмок ещё дожить надо. А пока над нами издеваются все кому не лень. Кто по чуть-чуть, а кто на полную катушку.
— Кругом одни садисты, — кивнул Фролов. — А как издеваются?
— Ну меня, к примеру, учат на флейте играть.
— Ну?
— Что ну? Ты на флейте играешь? Нет? Не играешь и ничего от этого не потерял. А я не могу врубиться, на фиг мне этому учиться, если в кино достаточно её ко рту поднести и пальцами пошевелить, а музыку потом всё равно отдельно запишут.
— Круто, — согласился Фролов, прожёвывая кусок ветчины.
— А я что говорил! Сегодня в бассейне занятия. Подводное плавание будет.
— Жесть! — сказал Фролов. — Но я бы не отказался. Вот в прошлом году…
И он рассказал, как год назад нырял в Австралии, зацепился за коралл и порвал плавки. Все трое громко расхохотались. По утреннему воскресному времени, когда народ ещё толком не проснулся, их веселье показалось редким посетителям столовой особо неуместным.
Скоро у ребят появилось новое развлечение — обсуждение причёсок. Наверное, всё могло быть не так весело, если бы первым в лапы гримёра попал не Стёпка, а кто-нибудь другой. Дело в том, что рыжий длинноволосый Степан Кузин был напрочь лишён такого чувства, как застенчивость. Он не был нахалом, но стесняться просто не умел. А потому, впервые появившись перед всей честной компанией в новом образе, он тут же начал едва ли не хвастливо рассказывать, как его стригли в четыре руки, как заплетали косички, украшали всякой дребеденью и тысячу раз фотографировали.
Причёска и впрямь была нестандартной. До этого Стёпка просто игнорировал парикмахерскую, и вид у него был не самый модный: как попало отросшие волосы жиденькими рыжими прядями спадали на плечи или по большим праздникам были стянуты на затылке резинкой. После стрижки от прежней причёски остались три длинные пряди — самая длинная сзади от темечка, другая чуть короче справа от середины головы до шеи, третья, заметно короче двух других, слева. Всё остальное было либо выстрижено под ноль, либо торчало в виде коротких прядей разной длины.
