Эсфирь Цюрупа - Олешек
Эсфирь Цюрупа - Олешек краткое содержание
Эсфирь Яковлевна Цюрупа
Олешек
Глава 1. „Принимай работу, хозяин!“
Дом стоит на горе. Толстые колонны подпирают башню над входом, а в обе стороны от колонн тянутся длинные фасады с тёмными окнами. Издали кажется — сидит могучий орёл на толстых лапах, горло поднял голову и распластал вширь крылья. Люди так и говорят: у этого дома два крыла — правое и левое.
Уж когда взберёшься в гору и подойдёшь ближе, видишь, что дом очень старый. Крылья его облиняли. С колонн обвалилась штукатурка. На террасе, среди сугробов, в каменных вазах бьются под ветром чёрные прошлогодние цветы.
Так, может быть, дом пуст?
Нет, посмотрите сюда! По заснеженным ступенькам протоптана тропка. А высокие окна изнутри забрызганы извёсткой. А слышите скрип? Это скрипит входная дверь с пружиной. Когда её открывают медленно, она просит: «Прри-кррой!» Когда побыстрей — она предупреждает: «Прри-бью!» А когда распахнут сразу, она сердится: «Пррочь!»
А теперь взгляните, как наезжена дорога в гору!
Это Олешкин папа каждое утро привозит сюда на своей грузовой машине № ЮК-0222 штукатуров и маляров. Все едут в кузове, а один маляр — в кабине, рядом с папой. Маляр одет в резиновые сапоги и рабочую ватную куртку. Брюки его измазаны краской, как у всех маляров, и в руках у него длинная кисть.
Но на голове у этого маляра тёплый платок. А из-под платка глядят весёлые мамины глаза.
— Варюша, захлопни-ка дверцу, поехали! — говорит маляру папа и включает мотор.
Этот маляр — Олешкина мама.
Олешек гордится своей мамой: она умеет красить стены в розовый, голубой и в какой только захочешь цвет и она не боится работать на самых высоких строительных лесах.
Машина быстро поднимается в гору, а за ней на снежной дороге ёлочками ложатся отпечатки шин. По ёлочкам шагает толстый заведующий хозяйством, Николай Иванович, в меховых сапогах, лохматых, как собаки. Николай Иванович старается похудеть и поэтому не ездит, а ходит пешком. А в кузове едут рабочие, и ещё племянник Николая Ивановича, одиннадцатилетний Валерка, которого сюда никто не звал.
Олешек сколько раз сам слышал, как Николай Иванович спрашивал Валерку:
— Явился? Тебя сюда кто звал?
— Никто, — отвечал Валерка и отправлялся бродить по всему дому.
Если бы Олешка никто не звал, он бы ни за что не пришёл. Но Олешек бывает тут в доме каждый день, и всегда по делу. Дела бывают разные. Либо папа утром ему скажет:
— Ладно, сын, залезай в кабину. Посмотрим, как там ремонт подвигается. А то ведь скоро и отдыхающие приедут…
Либо Олешек попросит у мамы:
— Дай я понесу твою кисть!
И мама ответит:
— Понеси, помощник.
А там в доме кто-нибудь из маляров крикнет ему с высоких подмостей:
— А ну, хозяин, подан мне вон тот помазок! Молодец, приходи чаще…
А самое главное слово говорит ему всегда бригадир маляров, тётя Паня. Покрасит стену, отойдёт, прищурится, полюбуется и скажет Олешку:
— А ну, хозяин, принимай работу! Хорош колер?
По-малярному это значит: хорош ли цвет…
— Хорош! — отвечает Олешек.
А Валерку сюда никто не зовёт. Где бы он ни появлялся, только и слышишь:
— Парень, оставь кисть, колер смешаешь!
— Эй, не подпирай стенку, не видишь, покрашена!
— Не тронь провод, спутаешь!
Николай Иванович говорит, что у Валерки масса недостатков, поэтому он всем мешает.
Один недостаток есть у Олешка тоже. От Олешка происходит очень много шума.
А для чего, скажите, нужны новые башмаки, если ими нельзя скрипеть и топать? И зачем на лестнице эхо, если там нельзя даже крикнуть? И почему водосточные трубы делают железными и громкими, если по ним нельзя стучать палкой?
Олешку не нравится жить тихо, ему нравится жить громко.
Всё-таки он старается никому не мешать.
А Валерка? Может быть, Валерка всем мешает потому, что ноги у него длинные, как макароны, и они носят его повсюду, куда им вздумается? А руки выросли из рукавов и поэтому за всё хватаются и всё без спросу трогают?
Позавчера бригадир тётя Паня красила в зале потолок. Не кистью, а пульверизатором. Это машинка такая, она похожа на ружьё: нажмёшь курок, и из длинного ствола вырывается белая метель, и потолок, и стены, и всё сразу становится белым.
Тетя Паня работала, в зал никто не входил, а Валерка вошёл. И вернулся с ног до головы в крапинку, даже нос, даже уши!
Когда Олешек увидал Валерку в крапинку, он открыл рот и громко сказал:
— А!
— Ничего особенного, — ответил Валерка. — Чего испугался, трус!
Неправда, Олешек не трус. Он ещё прошлым летом майского жука прямо рукой брал. И мимо колхозного бычка ходил, совсем рядом. И даже громко пел. А у бычка уже рожки прорезались…
Правда, Валерка всего этого не знает. Он приехал сюда недавно. Говорят, он теперь навсегда останется жить у дяди. Лучше бы уезжал к себе домой обратно. Всё равно тут в школе он уже наполучал целую кучу плохих отметок.
Из-за этого Валерки у Олешка одни только неприятности. Если Олешек говорит: «Я сегодня белку видал!» — Валерка отвечает: «Не было никакой белки!»
А белка была! Очень неприятно, когда тебе не верят.
И ещё Валерка прослышал однажды, что Олешек, когда был маленьким, говорил «пузов» машины. И теперь дразнится: «Эй ты, толстый пузов!»
Нет, уж пусть лучше уезжает к себе домой обратно…
Так думая, Олешек поднимается в гору. Впрочем, мысли не мешают ему шуметь и разговаривать во весь голос. Снег поскрипывает под его валенками, и Олешек тоже произносит им в лад:
— Тр-пр-тр-пр…
Он несёт маме завтрак. Он сам ходил сегодня в магазин, сам купил двести граммов колбасы. Ещё и сдачи осталось сорок две копенки, вот они позвякивают в кармане. Сегодня Олешек будет завтракать с мамой. Олешку нравится завтракать с мамой. Они вымоют руки под краном, постелют на подоконник чистую газету — это у них будет стол. Пододвинут ящик — это будет скамейка. Мама нарежет хлеб ломтиками, колбасу кружочками и нальёт чаю в два гранёных стакана. А сахар они будут размешивать по очереди одной ложкой.
Олешек торопится. У всех рабочих перерыв начинается в двенадцать часов. Надо войти в дом как раз в ту минуту, когда в Вертушине, за берёзовой рощей, загудит ткацкая фабрика. А до этого надо успеть встретить Валерку и показать ему сосульку. Олешек нашёл удивительную сосульку, похожую на петуха. Он носит её в кармане уже целый час, она может растаять. А Валерка ведь ещё никогда не видал такую! Куда ж он делся?
Вдруг крепкий снежок ударяет Олешка в лоб. Конечно, это Валерка. Он стоит возле дома и крутит рукоятку от лебёдки, хотя все знают, что крутить её без дела нельзя.
— Здоро́во, толстый пузов! — кричит он Олешку.
Олешек делает вид, что не слышит обидных слов, и подходит ближе.
От лебёдки вверх, к самой крыше, протянут трос. По нему, когда крутишь рукоятку, поднимается бадья, в которой наверх, в окно второго этажа, подают штукатурам мел и раствор. Но сейчас окно закрыто, и пустая бадья по воле Валерки со скрипом ползёт вверх и вниз.
— Гляди, чего я нашёл! — говорит Олешек и лезет рукой в карман. — Во какая!
На покрасневшей от холода маленькой ладони лежит сосулька. Но как она непохожа на себя! От неё осталась только плоская ледышка.
— Она была совсем как петух! С гребнем и с хвостом… — говорит Олешек.
— Какой там ещё петух? — недоверчиво отвечает Валерка.
— Ну правда, с хвостом! — Олешку так хочется, чтобы Валерка поверил и порадовался, какие бывают сосульки.
— Не было никакого петуха! — Валерка щелчком отправляет сосульку в сугроб. Остаётся только дырочка в снегу. — У тебя мать на втором этаже работает? — спрашивает он.
— На втором. — Олешек грустно глядит на дырочку в снегу.
— А ну, залезай в бадью, я тебя мигом на второй этаж доставлю!
Олешек с сомнением смотрит на бадью. Конечно, здорово бы подняться сразу, без лестниц, на второй этаж. Только бадья грязная…
— Ты причин не выдумывай, — говорит Валерка. — Лучше прямо скажи: «Я, Олег Матвеев, трус!»
Трус? Олешек засовывает мамин завтрак поглубже в карман, поднимает ногу и ставит её в бадью. Едва он успевает перенести через край бадьи вторую ногу и ухватиться за проволоку, как Валерка дёргает рукоятку, и бадья подпрыгивает вверх на целый метр до самого подоконника.
— Граждане, берите билеты! — кричит Валерка.
— А сколько стоит билет? — спрашивает Олешек.
— А сколько у тебя в кармане звенит?
— Сорок две копейки. Они мамины.
— Ничего! — Валерка живо выгребает из кармана монеты. — Держись, поехали!
