Ирена Юргелевич - Чужой
Парень пошевелился. Уля вздрогнула, приготовилась бежать, но ее остановил тихий стон. Она снова взглянула сквозь ветки и увидела, что левая нога спящего обмотана грязной тряпкой.
Теперь она уже не боялась. Теперь она его жалела, и к жалости примешалось непонятное чувство вины и желание как-то избавиться от этого чувства. Глупо! Чем она виновата в несчастьях этого совершенно чужого парня? А что он был несчастлив, в этом Уля не сомневалась.
Она уселась на траву и задумалась, пытаясь разобраться в самой себе. Прошло несколько времени, прежде чем она заметила, что парень не спит и смотрит на нее широко открытыми глазами.
Оба молчали. Сердце Ули колотилось изо всех сил. Парень нахмурился, видимо пытаясь что-то припомнить или сообразить. Может, он без сознания?
— Ты чего?.. — неуверенно прошептал он, как бы проверяя, не в бреду ли он видит девочку. — Откуда… Откуда ты взялась?
— Как — откуда?
Он понял, что перед ним живой человек, и быстро спросил:
— Что ты тут делаешь?
— Ничего…
Не скажешь же ему, что она следит, как бы он не украл одеяло! А вдруг он угадает? Уля покраснела до корней волос.
— Как это — ничего?
— Ждала, пока ты проснешься, — пробормотала девочка.
— Зачем?
— Может, тебе надо помочь?
Уля не лгала. Как только она поняла, что парень болен, ей захотелось ему помочь. Она робко улыбнулась и тут же, заметив, что лицо парня стало замкнутым и враждебным, прибавила:
— Конечно, если ты захочешь. А может, тебе ничего и не нужно?
Он не ответил.
— Мне показалось, что ты болен, — объяснила Уля.
— Болен? — Он заморгал, вспомнил что-то и, сунув обмотанную ногу под ветки, быстро взглянул на Улю.
Уля смотрела в сторону, делая вид, что ничего не заметила. Она поняла, что парень стыдится своей грязной тряпки, и ей самой стало стыдно, как будто она нечаянно подсмотрела чужую тайну. Помолчав, она неторопливо проговорила:
— Я думаю, у тебя жар.
Он небрежно ответил, видимо успокоившись:
— Может, и жар. Ничего страшного.
— Тебе нельзя спать на земле, — сказала Уля рассудительно и заботливо.
Он засмеялся:
— Почему нельзя?
— Это очень вредно для здоровья.
Парень снова засмеялся. Его явно забавлял этот благожелательный, рассудительный тон. Уля так старалась говорить с ним по-взрослому, а он относился к ней как к ребенку. — . Вдруг он охнул — неосторожно повернулся.
— У тебя что-нибудь болит?
Он еще глубже запихнул завязанную ногу под ветки, удостоверился, что ее не видно, и сказал:
— Нога у меня болит. На стекло напоролся.
— Давно?
— Три дня назад. А вчера ее разнесло, как колоду, и какая-то там пакость сделалась.
«Надо скорей вернуться домой, пойти к врачу, лечь в постель», — хотела сказать ему Уля. Но она чувствовала, что над такими советами он опять только посмеется.
— А, пройдет, не стоит обращать внимания, — сказал парень, приподнимаясь на локте и выглядывая наружу. Тут он увидел Дуная. — Это твой пес?
— Да. То есть не то чтобы мой — так, ничей. Пришел сюда за мной, наверно, потому, что я иногда кормлю его. Но из рук не берет.
— Видно, много били.
— Ты думаешь?
— Потому и боится. Его не скоро приручишь, он уже не молоденький.
— Откуда ты знаешь?
— Это видно… Но и взрослую собаку можно приручить, только гораздо медленнее.
— Ты разбираешься в собаках?
— Так, немного.
— Дунай! — кликнула Уля.
Пес поднял морду, встал, приблизился на шаг и несмело вильнул хвостом. Уля протянула к нему руку.
— Дунай! — ласково позвала она. — Иди сюда, Дунай!
Пес не подходил, только вилял хвостом, как бы показывая, что он хоть и не вполне доверяет девочке, но оценил ее добрые намерения.
— Видишь? — сказала Уля, не оборачиваясь. — Не подойдет.
Парень молчал. Она оглянулась. Он смотрел не на Дуная, а на нее. Смутившись, она присела в траве, не зная, куда девать руки и ноги.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Уршула… Но все зовут меня Улей.
— Уршула… — повторил он, как бы сравнивая, какое имя красивее. — Никогда не встречал девчонок с таким именем.
«А тебя как?» — хотела спросить Уля, но он снова заговорил:
— Знаешь. Я вспомнил, что мне сейчас снилось. Как будто я падаю. С высокой горы. На горе много камней, и я падаю прямо в пропасть. Было очень страшно. А потом вдруг — никакой пропасти нет, а есть, поляна. А на поляне ты.
Уля слушала, опустив глаза. Она захотела беззаботно рассмеяться или просто что-нибудь сказать, лишь бы он не подумал, что она придает его словам какое-то значение. Но ничего не получалось. Сдавленный голос сразу выдал бы ее глупое волнение. И дрожащие губы никак не складывались в улыбку. Пытаясь скрыть смущение, Уля подняла с земли веточку и стала ломать ее на мелкие кусочки.
Вдруг она заметила, что оба они уже довольно давно молчат. Это ее встревожило. Встав на колени, она посмотрела на парня. Он лежал скорчившись, прижав локти к бокам и стиснув кулаки, стараясь побороть сотрясавшую тело дрожь.
— Холодно, — сказал он, почувствовав, что девочка на него смотрит.
Тут уж Уля испугалась по-настоящему и в первый раз с той минуты, как парень очнулся, от души пожелала, чтобы Вишенка, Мариан и Юлек пришли поскорей. Парню явно становилось хуже, и Уля из своего маленького опыта ухода за больными знала, что ему сейчас надо выпить чего-нибудь горячего. Но до деревни полтора километра, а ребята всё не идут. Что делать? Может, развести костер?.. Да, нужно развести костер и вскипятить воды.
— Я сейчас вернусь! Сейчас!
И она побежала к пляжу. Там, в тесном кольце кустов, росла старая верба с большим дуплом. В этом дупле ребята устроили склад. Уля вычистила песком банку из-под карамели, в которой хранились спички, и осторожно, стараясь не поднимать ил со дна, погрузила ее в воду. Вода речная, но, если вскипятить, она больному не повредит. Для вкуса Уля решила добавить несколько листочков мяты, вспомнив, что так делали в пионерском лагере.
Она вернулась на поляну, поставила банку с водой на землю. Парень лежал молча. Уля принялась собирать хворост, выискивая местечки, где густая листва деревьев прикрывала опавшие ветки от дождя. На беду, почти все топливо отсырело. Самой сухой была большая ветка можжевельника, покрытая рыжими иглами. Потом Уля положила рядом два кирпича и на них поставила банку с водой. Эти тяжелые кирпичи самоотверженно притащили из деревни Мариан и Юлек еще в те времена, когда ребята собирались строить «полевую кухню». Однако потом наступили жаркие дни, кухня не понадобилась, и сбор строительного материала был прекращен. Толстые ветки Уля поломала о колено, тонкие — просто руками и со знанием дела сложила костер, поместив сухой можжевельник в самом низу. Зажгла спичку. Огонек с тихим треском лизнул несколько иголок — и погас.
Уля начала волноваться, словно от того, удастся ли ей вскипятить воду, зависело не только здоровье больного, но и что-то еще гораздо более важное. Не замечая боли в исколотых иглами пальцах, она уложила хворост поровней и зажгла вторую спичку. Костер загорелся снизу, как полагается. Банка сразу закоптилась, почернела, неприятно запахло нагретой жестью. Ну, с этим уж ничего не поделаешь.
Ждать пришлось, как казалось Уле, ужасно долго. Наконец вода забурлила и с шипением брызнула на горячие кирпичи. Уля бросила в кипяток листочки мяты и сняла банку с огня. Когда банка чуть остыла, она, обжигая пальцы, стерла с нее сажу листьями орешника.
— Сейчас дам тебе попить горячего. Хочешь? Он кивнул.
— Только это не чай, — объяснила Уля, боясь, что ему не понравится. — Чаю у меня нет. Это мята.
— Все равно, было бы горячее, — сказал он и, пытаясь улыбнуться, добавил: — Трясусь весь как дурак.
Мелкими глотками, обжигая губы, он выпил все до дна. Уля радовалась, глядя, как он пьет.
— Ты костер нарочно для этого развела?..
— Да.
Он не поблагодарил, но Уле это и не нужно было. Ей был приятен сам вопрос.
— Пусть горит, — сказала она, помолчав. — Правда?
— Огонь — это хорошо.
— Надо еще веток принести.
Когда она вернулась с охапкой хвороста, парень спал. Она подбросила сучьев в огонь и уселась на прежнем месте. Дунай, который всякий раз издали сопровождал ее, снова улегся и задремал.
«Что они так долго не идут? — подумала Уля. — Видно, что-то их задержало».
Вдруг пес забеспокоился, поднял голову, встал и пугливо отбежал на край поляны, к зарослям терновника. Лишь спустя несколько минут Уля услышала шаги. Она вскочила и дошла навстречу ребятам.
Все трое тяжело дышали.
— Ну как? — спросила Вишенка.
— Он болен, — ответила Уля. — Очень болен.
Ребята остолбенели. Глаза Юлека еще горели воинственным задором, взгляд Мариана выражал спокойную решимость. Они бежали сюда, чтоб разделаться с наглым пришельцем, а он, оказывается, болен!
