Федор Каманин - Хрустальная ваза
Первым долгом направился он в контору завода. Настя, конечно, старалась не отстать от него ни на шаг, ведь эта контора такая большая, одних дверей по обе стороны не перечесть. Скроется за какой дядя Прокоп этот, не углядишь, а потом ищи его свищи, гадай, за какой он дверью находится.
В конторе уже занятия шли. Насте было слышно, как за некоторыми дверями щелкали на счетах, тихо разговаривали меж собою. Настя остановилась в нерешительности.
— Дяденька Прокоп, мне с тобой все время идти? — спрашивает она.
— А то как же? Так и шагай за мной, так и шагай! — говорит Машина.
Пройдя по коридору всю контору, они остановились перед дверью с надписью:
КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА
Машина легонько постучал в дверь.
— Можно! — крикнул кто-то за дверью.
Машина рванул дверь и шагнул в кабинет директора.
Настя — за ним.
За столом в кабинете сидел и читал бумаги человек, очень сердитый на вид, бритый весь, в сером пиджаке и таких же брюках.
— А-а, Машина! Здорово… Садись, брат, я сейчас, — улыбнулся Прокопу сердитый человек.
Машина сел на стул и молчит, попыхивая трубкой.
— Фу, черт! Ну и несет же от твоей трубки табачищем, прямо подохнуть можно! — закашлялся директор. — И где такую отраву добываешь?
— Ничего, цел будешь, — спокойно отвечает директору Машина, — Это ты как стал директором, так и избаловался на папиросках, махорка тебе крепка кажется. А табачок у меня свойский, сам на огороде выращиваю. Очень хороший табачок! Я пробовал курить разные покупные, нет, не тот коленкор, нет смаку в них того, что в моем свойском.
— Я, брат, и папиросы курить бросил: вредно все равно, что папиросы, что трубка… Ну, ты что скажешь мне? Зачем так рано пожаловал? — спрашивает директор.
— Ты видишь эту девочку? — указывает Машина на Настю.
— Вижу, — говорит директор.
А Настя ни жива и ни мертва. И сама не знает, чего она боится.
— Так вот. Она, брат, сирота. Я ее подобрал на улице вчера. Жить она будет у меня.
— Что ж, хорошее дело. У тебя детей одна дочь ведь?
— Да. Так вот, я и говорю, жить она будет у меня, а работать у тебя. Давай ей работу.
Директор смотрит на Машину, Машина на директора.
— Ты шутишь, что ли?
— И не думаю шутить. Какие ж тут шутки, когда человеку работу подыскать нужно?
— А где ж я ей работу возьму? Ты знаешь, что у нас все места заняты? У нас много своих таких, которых надо трудоустраивать.
Тут Машина как вскочил да как зачал размахивать трубкой своей! Да еще кричать начал на директора. У Насти со страху и душа в пятки ушла, она испугалась за дядю Прокопа, думала, что сейчас директор в милицию позвонит и Машину заберут.
— А-а! Места заняты! А-а, своих надо устраивать? А она чья? Чья она, когда ребенок не знает ночевать где, не знает кусок хлеба взять где?! Ежели я приютил ее, то не навек. В конце концов должна она сама хлеб зарабатывать, должна к делу приучаться? Так что девчонку эту ты обязан в первую очередь на работу поставить, потому что как она сирота.
— Подожди, не кричи, тебя не боятся, — сердито оборвал директор Машину. — Все это верно, но куда я поставлю ее? Она деревенская, на заводе никогда не была, она в цеху и шагу ступить побоится. Куда ее поставить?
— Ко мне в бригаду. Будет хрусталь относить в прокальную печь. Дело нехитрое, девчонка она смышленая, в один день освоится. И работенка легкая, как раз ей по силе.
— А у тебя же там есть кто-то на этой работе?
— Есть, Маня Сизова. Но она на днях в портняжную мастерскую уйдет, портнихой хочет быть, сказывала она мне.
— А-а, тогда дело другое. Только с отделом кадров и с завкомом сам улаживай вопрос этот, а я уж потом все сделаю.
— Я улажу, — говорит Машина, пыхтя трубкой, и уходит из кабинета.
Настя вышла за ним бледная, испуганная.
— Ты чего это, детка? — ласково спрашивает ее Машина.
— А я боялась, что вы драться начнете и он тебя побьет, — говорит Настя. — Или в милицию позвонит, и тебя заберут, ты ведь на него так кричал…
— Кто? Директор? Ха, ха, ха! Да ведь это ж наш человек, рабочий. Мы его в директора сами выбирали когда-то. Это ж Петька Иванов, мой друг самый. Мы ж с ним когда-то и в одной бригаде работали. Покричать мы с ним всегда покричим, ежели дело такое, а чтоб драться, это уж нет, — смеется Машина, шагая в отдел кадров. — Мы с ним друг друга уважаем крепко, да его и все у нас уважают, парень толковый.
Настя труси́ла за ним и удивлялась. Чудно и диковинно казалось ей тут все, а всего чудней этот дядя Прокоп: то угрюмый, кричит, молчит, а то смеется, ласковый, добрый.
В отделе кадров дело обошлось без всяких криков. Завкадрами не стал возражать, чтоб Настя работала относчицей посуды в бригаде Прокопа, раз он сам просит о том и ручается, что с работой она справится. Завкадрами только позвонил к директору, поговорил с ним с минутку, и все.
И уже потом они пошли в последнюю инстанцию, где им побывать надо было, — в заводской комитет.
В заводском комитете весело закричали, завидев Машину. Со всех сторон его обступили, по плечу хлопали, шутили над ним дружески.
— А-а, Машина! Здравствуй, здравствуй! Ты-то нам и нужен.
— Ладно, и вы мне нужны, — отвечает Машина.
— Во-первых, — говорит председатель завкома, — завтра собрание заводского комитета, так что ты приходи обязательно. Начало в шесть вечера.
— Во-вторых, — кричит секретарь культкома, — ты избран в комиссию по смотру художественной самодеятельности, первый вечер этой самодеятельности состоится в воскресенье, в восемь вечера, явка всех членов желательна и обязательна.
— Во-первых и во-вторых, товарищи, помогите мне сначала уладить вопрос вот с девочкой этой, зовут ее Настею, — отвечает всем Машина.
— А что с ней такое? Чья она?
— Она ничья, она сама собою, живет она у меня со вчерашнего дня. Директор берет ее на работу, отдел кадров оформит, теперь нам что нужно? Чтобы вы, комитет, не возражали, а даже ходатайствовали за нее. Вот об этом я и толкую сейчас с вами. А потом уж комиссии и заседания устраивать будем.
— Она член профсоюза? — спрашивает секретарь.
Но Машина так на него посмотрел, что он покраснел как рак вареный, а все засмеялись.
— Чудак ты, право, Кузнецов, — говорит председатель секретарю. — Девочке лет тринадцать-четырнадцать, а ты — «член профсоюза»!
— Ну ладно, значит, как же? — спрашивает Машина. — Пишете вы заключение свое?
— Что же… нужно написать, если она беспризорная.
— Она теперь не беспризорная, но работа все равно ей нужна.
Секретарь взял лист бумаги и начал писать:
«Завком Дятьковского хрустального завода доводит до сведения директора завода, что со стороны завкома препятствий к поступлению на работу…»
— Как фамилия девочки? — спрашивает секретарь.
И тут только Машина вспомнил, что он еще не знает Настиной фамилии.
— Фамилия… фамилия-то ее… Зовут-то ее Настею, — бормочет Машина, — а вот фамилия…
Все засмеялись.
— Эх, Машина! Хлопочешь о девочке, а сам не знаешь даже фамилии ее.
— Дело не в фамилии, чего хохочете? Был бы человек, а фамилия будет. Настя, как твоя фамилия? — спрашивает Машина.
— Лукошкина, — отвечает Настя тихо.
— Ну, вот видишь! Лукошкина! Пиши — Лукошкина Настя, — говорит Машина.
«…Лукошкиной Насти нет. Завком ходатайствует даже принять ее в первую очередь, так как она сирота».
Председатель и секретарь подписались, печать приложили. Машина взял бумагу и направился к выходу.
— А на заседание завтра приходи! — кричит председатель вслед.
— Приду, — говорит Машина.
Из завкома Машина и Настя зашли и в заводской комсомол.
— Тебе, девонька, скоро придется вступить в члены ВЛКСМ, комсомолкой стать. Значит, надо тебя с секретаршей ихней завремя познакомить, чтоб она знала, какая ты есть и какое твое положение. Секретарша у них девица боевая, Катя Губанова, ты к ней присматривайся да пример с нее бери, как работать надо, жить как надо, — говорит Машина Насте, направляясь с нею в комитет ВЛКСМ.
Катя Губанова, как только узнала, в чем дело, выслушала от Машины Настину историю, так сразу же отнеслась к Насте словно сестра ее родная, старшая, успокаивать ее начала.
— Ничего, Настенька, ничего! Все образуется, все наладится. Народ у нас неплохой, ты будешь тут как в семье родной. В комсомол мы тебя примем потом. А пока обживайся да не скучай, носа не вешай! Мы тебе всегда поддержкой будем, если что — прямо вот сюда, к нам иди!
— Вот это я понимаю, — говорит Машина Насте, когда они вышли из комитета ВЛКСМ и зашагали уже домой. — Молодая, а разум лучше, чем у взрослого: сразу видит, как поддержать человека нужно. Как будто дела у нас идут как надо, что только покажет дальнейшее. А дальнейшее во многом от тебя самой зависеть будет. Будешь стараться в работе, все хорошо и будет. А в этом я на тебя надеюсь. Ты запомни раз и навсегда: хорошего работника всегда и все ценят и уважают. Вот так-то вот!
