Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]
— Уж только не с такой замарашкой! — говорит Берит, лежа под жасминовым кустом.
Покраснев от обиды, готовая разреветься, Ева берет Фиу Лису и сажает ее на веранду, чтобы кукла не промокла, если пойдет дождь.
— Не расстраивайся, Фиу Лиса, мама скоро придет, — шепчет она кукле.
И Ева уходит. Нелегко идти по пыльной дороге, ноги кажутся такими тяжелыми.
«Когда я вырасту, — думает Ева, — то ни за что не буду покупать картофельную муку».
Какое небо черное! Ева чувствует себя маленькой и беззащитной.
И вот гроза началась. Как раз когда Ева дошла до большой сосны, на полдороге к магазину, ударил гром. Ах, какой страшный удар! Ева кричит в ужасном испуге. И тут полил ливень. Пыльная дорога сразу же превращается в огромную лужу, и капли дождя барабанят по ней. Ева бредет по луже. Ее коротенькое голубое платье прилипло к телу. С мокрых волос стекает вода. Из глаз тоже падают капли, нет, не капли, а целый водопад безудержных слез обиды, отчаяния, одиночества, страха. Над ней сверкают молнии, гремит гром, а она икает от страха при каждом ударе. Она пускается бежать. Нет, мама говорила, что во время грозы нельзя бежать.
Ах, если бы мама была здесь! Если бы только мама была здесь! Она обняла бы Еву, и они бы вместе спрятались под кустом. Мама защитила бы свою золотую девоньку, сказала бы, что это вовсе не опасно. Мама, ох, мама.
Ева не перестает громко плакать.
Но вот гроза кончилась, и Ева подошла к магазину.
— Так ты говоришь, полкило картофельной муки? — спрашивает фру Сванберг, которая стоит за прилавком.
Она смотрит на маленькую, промокшую насквозь девочку.
— Пожалуйста, вот тебе картофельная мука. Как раз подходящая погода, чтобы гнать за ней бедного ребенка!
Почти всю дорогу домой Ева бежит бегом. Зубы у нее стучат от холода. На дороге, как раз против дома тети Греты, что-то лежит. Это ее Фиа Лиса! Ева с плачем бросается к ней. Что они сделали с ее дочкой? Ее милая маленькая дочка тоже мокла под дождем. Ева обнимает ее, прижимает к себе, целует ее грязный затылок.
— Не плачь, моя маленькая золотая девонька! Не бойся. Мама с тобой.
Тетя Грета вытерла стулья и стол в беседке. Она с тетей Эстер пьет послеобеденный кофе. Берит пьет сок. Она злорадно улыбается, вспоминая куклу, которую она бросила рядом с канавой.
И тут кто-то появляется на садовой дорожке. Маленькая фигурка в мокром голубом платье. Это Ева — золотая девонька! В одной руке она держит мешочек с картофельной мукой, в другой — Фиу Лису. Губы ее плотно сжаты, глаза — круглые, как два шара.
И что же делает теперь золотая девонька? Что-то ужасное, о чем страшно рассказывать. Такое неприличное, что ее тетки подпрыгивают от возмущения. Они этого никогда не забудут! Будут говорить об этом даже после того, как Ева переедет домой к своей маме, которая называет ее золотой девонькой и целует в затылок.
Вот так золотая девонька! Да такое просто нельзя прощать! Разве можно так себя вести! Ничего себе золотая девонька!
Так что же она сделала тогда?
Она прошла по садовой дорожке, подошла к столу в беседке, посмотрела с ненавистью на теток и швырнула мешочек с картофельной мукой на поднос так, что чашки забренчали, а потом сказала спокойно и отчетливо:
— А теперь я плевать на вас хотела!
Несколько слов о Саммельагусте
(Пер. Л. Брауде)
А теперь я расскажу тем, кому хочется слушать, о маленьком смоландском мальчонке, которого звали Самуэль Август. Самуэль Август? Нет, нет, нет, это невозможно! Нельзя же так окрестить малыша! А вот его родители взяли да так и окрестили. Правда, случилось это давным-давно, еще до того, как малышей стали нарекать и Ян, и Кристер, и Стефан. А вот этого так и назвали, Самуэль Август.
В тот день, когда крестили мальчика, в Смоланде намело столько снега, что и дорогу-то было не разглядеть. Ехали наугад, туда, где, казалось, пролегает дорога. И родители Самуэля Августа, пускаясь в этот долгий путь, верно, думали, что совершают великий подвиг, пробиваясь в церковь со своим орущим в санях мальчонкой. Быть может, именно поэтому они взяли и нарекли его столь роскошным именем.
Когда же Самуэль Август стал постарше и братья называли его по имени, то оно звучало всего лишь как «Саммельагуст». А было у него четыре брата. Видели бы вы лачугу, в которой все они жили! Там была лишь горница да кухня. Когда все мальчики разом являлись домой, жизнь в лачуге била ключом.
В горнице был большой открытый очаг. Зимними вечерами возле него сидели все братья и грелись. Но в очаге не было вьюшки, которая охраняла бы благодатное тепло, когда выгорает огонь. Там была лишь большая дыра, выходившая прямо в трубу. Саммельагуст впервые в жизни увидел луну, когда, стоя на каменной плите у очага, заглядывал под нависавший над очагом колпак. Прямо посреди дыры наверху светил месяц! До чего ж весело смотреть на луну из горницы!
Зимними вечерами в лачуге бывало холодно. Каждый вечер отец Саммельагуста нагревал овчины перед очагом, а потом закутывал в них своих пятерых мальчуганов, когда они ложились спать. Им было тепло и уютно. Но представь себе, каково вылезать из овчины по утрам! Ведь в доме было до того холодно, что в бочке на кухне замерзала вода! Отец Саммельагуста брал обычно пестик от ступки и разбивал в бочке лед. С этого и начиналось зимнее утро.
Вот эта-то ступка с пестиком и была самой любимой игрушкой Саммельагуста. В те времена в таких вот маленьких лачугах в Смоланде игрушек не водилось. Саммельагуст называл ступку «большой поезд», а пестик — «маленький поезд» и катал их по полу. Но, ясное дело, он играл так, когда был совсем маленьким. Когда же он стал чуть постарше, кругом нашлось столько всякого другого, чем можно было развлечься!
Зимой Саммельагуст с братьями катались на санках. У немногих детей в Швеции были такие горки, чтобы кататься на санках, какие были у этих мальчиков. Лачуга стояла так высоко на холмах, а по дороге к станционному поселку, в полумиле[6] от них, возвышалось несколько совершенно ужасных горок. Да, это наверняка были одни из самых крутых горок в Швеции. С них-то и съезжали мальчики на дровнях. Дровни — это такие большие сани, на которых возят бревна.
Подумать только, как это Саммельагуст и его братья не разбились насмерть, не докатались до смерти! Вы должны знать, что кое-где дорога шла вдоль крутых обрывов, так что мальчики катились на одной высоте с верхушками растущих на дне обрыва деревьев. Надо было умело вести дровни. Примерно посередине горки дорога делала по-настоящему крутой поворот. Подумать только, если бы они не смогли вовремя повернуть! Тогда дровни, продолжая путь, въехали бы прямехонько в верхушки этих деревьев. Но Саммельагуст и его братья умели вовремя повернуть! В другом месте дорога, сжатая с обеих сторон двумя огромными скалистыми глыбами, превращалась в маленькое и узкое горное ущелье. Это место носило веселое название: Ущелье Сырной Лепешки. Почему оно так называлось? Спроси что-нибудь полегче! Но сырные лепешки обычно подают к столу на пирушках в Смоланде, так что это, верно, просто-напросто красивое название. И Саммельагуст с братьями бодро и весело проезжали Ущелье Сырной Лепешки, никогда не думая о том, что встретят здесь, к примеру, почтовую повозку и тогда может случиться страшная беда. Потому что в Ущелье Сырной Лепешки невозможно разминуться, а при такой скорости остановить дровни нельзя.
Но зима не вечна, наступало и лето — долгое, теплое, чудесное лето, когда на горках краснела земляника, от елей и сосен пахло смолой, а в поросших белыми кувшинками озерцах ловили раков.
И по мере того как проходили лета и зимы, Саммельагуст подрастал, а ноги у него становились все длиннее и длиннее. Как он умел бегать, этот мальчик! Однажды, когда Саммельагуст шел по проселочной дороге, его догнала какая-то повозка.
— Можно мне поехать с вами? — спросил Саммельагуст.
Потому что так спрашивают всегда, когда на дороге появляется повозка. Но крестьянин, сидевший в повозке, не желал иметь дело со всякой малышней.
— Нет, нельзя, — ответил он и хлестнул лошадь.
Лошадь помчалась. А за ней помчался и Саммельагуст. Он бежал рядом с повозкой, он все бежал, бежал и бежал, а крестьянину никак не удавалось уехать от него. Саммельагуст все время держался рядом с повозкой. Так что крестьянин мог видеть, что Саммельагусту вовсе незачем заискивать перед ним, если ему нужно быстрее добраться до места.
— А ты, малый, здорово бегаешь, — под конец сказал крестьянин.
— Да, — согласился с ним Саммельагуст и, совершенно запыхавшись, остановился.
Было на свете‘нечто такое, о чем Саммельагуст мечтал больше всего. Он мечтал о кроликах. Он хотел иметь двух маленьких хорошеньких белых кроликов: кролика и крольчиху. Чтобы они выросли и народили крольчат, целую кучу крольчат, и чтобы ни у кого во всем Смоланде не было бы столько крольчат, сколько у него, у Саммельагуста. Все лето проходил он, мечтая об этом. Он так горячо, так искренне, так пылко мечтал о кроликах, что просто удивительно, как это пара кроликов не выросла у него на глазах прямо из-под земли.
