Аделаида Котовщикова - В большой семье
— Это как ты в квартиру прошел, малец?
— Дверь была не заперта…
— Ах ты, наказанье! — Няня всплеснула руками. — Это, значит, Марья Петровна дверь не захлопнула.
— А тебе, собственно, кого нужно? — вызывающе спросила Оля. Она была глубоко оскорблена: как смеет этот мальчишка называть ее «камсой»!
— А-а, я и забыл представиться! Иосиф Борисович Абелин.
Мальчик вежливо протянул няне руку, которую няня неуверенно пожала. Ося шагнул, и из его рюкзака что-то со стуком упало на пол. Оля взглянула и насмешливо скривилась: на полу лежал зазубренный осколок зенитного снаряда.
— А у нас их уже сколько хочешь, осколков, — заметила она небрежно.
— И у нас сколько хочешь. — Мальчик, не поднимая осколка, толкнул его ногой. — Еще больше, чем у вас.
Авдотья подозрительно оглядела мальчика.
— Ты чей? Отдохнуть зашел?
Мальчик посмотрел на нее с удивлением.
— Да просто меня мама прислала! — воскликнул он нетерпеливо и с ноткой возмущения в голосе. — Почему вы не понимаете? Письмо мамино в камере хранения. В чемодане, конечно, а не просто так. Боялся я брать в сумку. Вдруг потеряю. Я от самого Симферополя ехал. Только до Мелитополя был у меня попутчик — один майор. У него орден еще с финской войны. А дядя, может быть, тоже уже призвался?
Треснутая губа, видимо, причиняла мальчику боль: морщась, он часто растягивал ее и трогал пальцем.
— Губу-то не тронь! — сказала няня. — Руки грязные. Ничего я в толк не возьму, откуда ты такой взялся!
— Ты же просто Ося! — вдруг догадалась Оля. — Почему ты прямо не сказал?
— Здравствуйте! — возмутился мальчик. — А я разве выдаю себя за Петьку или Степку? Я, конечно, Оська. Сесть можно?
Он с размаху сел на диван. Сейчас же из рюкзака выпал другой осколок снаряда, еще более увесистый.
— Ох ты! — поразилась Авдотья. — Да как же ты на лестницу взошел с этакой тяжестью?
Оля фыркнула. Мальчик пожал плечами.
— Девчонки что же могут в вооружении понять?
— Ах, скажите, пожалуйста, какой нашелся… знаток!
— Я с детьми младшего возраста никогда не спорю.
От обиды у Оли потемнело в глазах. Ровным голосом она сказала Авдотье:
— Нянечка, это просто один папин племянник. Сын тети Веры, папиной сестры, которая живет в Крыму. Помнишь, о нем рассказывали, какой он невыносимый?
Оля искоса взглянула на него и отвернулась.
— Никаких племянников, хоть убей, не знаю. — Няня вздохнула и просто спросила: — Кушать хочешь?
— А то нет? — отозвался мальчик.
Няня вышла.
Оля думала, что надо позвонить по телефону папе в институт, но не трогалась с места.
Оська почти засыпал от усталости. Глаза у него закрывались, и тогда перед ним вставал милиционер в белых перчатках. Это был тот самый милиционер, который самым решительным образом загнал Оську в бомбоубежище.
Когда началась воздушная тревога, Оська остановился на тротуаре, наблюдая, как бегут и прячутся в подъезды люди, как пустеют неподвижные трамваи. Потом он задрал голову, вглядываясь в небо, и на опустевшем проспекте остался один, маленький и глубокомысленный.
Но милиционер не больше двух минут дал постоять на улице этой одинокой фигурке и заставил Оську пойти в подвал.
* * *Оська быстро освоился на новом месте.
Едва раздавался унылый голос сирены, он опрометью кидался вниз по лестнице, перебегал по двору до другой лестницы и мгновенно оказывался на чердаке.
Он стал бойцом противопожарной дружины и во время каждой воздушной тревоги вылезал на крышу.
Спал Оська в столовой на диване. В углу возле дивана постепенно возникала груда каких-то металлических трубок, железок и осколков от зенитных снарядов. Временами няня с негодованием выбрасывала на помойку весь этот склад.
— Вы ликвидировали две будущих термитных бомбы, — пожимая плечами, говорил Оська.
Потеря имущества мало его печалила. Это очень удивляло Олю, которая к своим рисункам, вышиванию и тетрадкам не позволяла прикоснуться.
Но у Оськи была широкая натура. На другой день на полу красовалась новая куча предметов таинственного назначения.
Какие-то мальчишки стали частыми посетителями Хрусталевых. За короткое время Оська познакомился и подружился со всеми мальчиками двора.
Казалось, семья Хрусталевых увеличилась человек на десять.
Сердиться на Оську не успевали. Да и стоило ли сердиться на него за беспорядок в книжном шкафу или за то, что в нянином валенке внезапно оказывалась мышеловка? («Там так тепло и уютно, — непременно мышь попадется. Вот только предупредить я забыл», — оправдывался Оська.) А то вдруг по всей квартире распространялся странный удушливый запах: это оськина команда жгла на каменном полу в ванной какое-то вещество.
— Уже почти прошло, — утешал Оська, разгоняя полотенцем смрад. — Это мы испытывали небольшую химическую тайну.
Мальчики собирали металлический лом.
Как-то няня поймала Оську у выходной двери. В руках у него тускло поблескивал большой, почти новый медный чайник.
— Ну, уж это не-ет! — решительно сказала няня. — Нет и нет!
— У него бок помят, — жалобно сказал Оська.
Няня отняла у него чайник.
Оська надолго исчезал из дома: он где-то бегал с мальчиками. Оля совсем не боялась за Оську, когда он дежурил на крыше. Но когда тревога металась по городу и никто не знал, где Оська, то Оля и няня места себе не находили от беспокойства.
У Виктора Федоровича вошло в привычку, приходя домой, быстро спрашивать: «Ося дома?» Получалось одно слово: «осядома».
— Нету никакого Осядома, — сердито отвечала Оля.
И папа менялся в лице.
Папин отъезд
В один из жарких июльских дней папа вернулся из института среди дня.
Оля спросила:
— Ты что так рано? — И вместе с Димкой подбежала к папе.
Все в этот момент были дома — даже Оська, у которого в это время сидел приятель — Павлик Соколов.
Папа обнял детей. По тому, как он обнял их — крепко, обеими руками — и заглянул при этом в их лица, Оля все поняла.
— Нянечка! — позвал отец. И когда она вошла в комнату, сказал: — Я ухожу.
Авдотья ахнула:
— Голубчик мой, да неужто? — Но удивления на ее старческом лице не было.
Оля быстро взглянула на няню, на папу, опять на няню и спросила отца:
— Ты куда уходишь?
— На фронт, конечно, — спокойно сказал Павлик.
Папа засмеялся и кивнул головой.
— Здо-орово! — протянул Оська.
— А я уж вижу, — солидно проговорил Павлик.
Отец Павлика, рабочий-фрезеровщик, уехал на фронт ночью 23 июня. Поэтому Павлик чувствовал себя человеком бывалым.
Через полчаса папа ушел из дому. А вечером он появился снова уже в военной форме.
Пришел Викентьев. Толстый и грустный, он сидел в кресле, опустив плечи, и вздыхал:
— А я-то… Квашней им, видно, показался. Два раза просился. Нет! Сердцем, говорят, не вышел и годами перешел. А ведь мне бы самое дело фашистов бить.
По болезни сердца Матвея Ивановича не взяли в Народное ополчение.
— Ничего, Матвей, — весело сказал отец. — Ты и тут поработаешь. Дела всем хватит.
Папа был совсем не похож на себя. Он сбрил бороду и усики и сейчас, в военной форме, выглядел удивительно молодым. Он держался прямее, чем раньше, ходил тверже. И в первый раз после смерти жены он говорил таким бодрым, громким голосом.
— На тебя, Матвей, надеюсь, — проговорил отец. — Ведь у ребят больше близких нет.
Матвей Иванович глянул на друга из-под седеющих бровей и сказал:
— Всё понятно, — и, помолчав, добавил: — Будь спокоен. Мы тут с нянькой управимся.
— А ты, Ося, остаешься в доме за главного мужчину! — сказал Виктор Федорович, мягко улыбнувшись. — Об одном тебя прошу: не убегай! Слышишь? Не убегай на фронт. Двое теперь из нашей семьи там будут: твоя мать и я. А твое присутствие там вовсе не обязательно. Мы и за тебя повоюем. Лучше помогай няне.
— Не убегу, — покорно вздохнул Оська.
Отец больше дома не ночевал. Еще раза три он заходил днем, ненадолго. Один раз Оська к нему бегал куда-то в Народное ополчение.
Потом Виктор Федорович уехал на фронт.
* * *Две незнакомые женщины стояли перед няней.
Она сидела на диване и обмахивалась фартуком.
— Да вы садитесь, пожалуйста, — повторила она, по крайней мере, в пятый раз.
Но женщины не садились, только одна из них сняла жакет и повесила его на спинку стула. Было жарко и душно. Измученные жарой, волнением и нерешительностью няни, женщины нервно ходили по комнате.
Это были жены сотрудников того института, где работал Виктор Федорович. Из Ленинграда эвакуировали детей. Женщины уговаривали няню отправить всех троих детей и ехать с ними самой.
