Мурза Гапаров - Гость
Момуна и Аим-эже разморило от жары.
— Ох и жара, чтоб ей пропасть! — проговорила Аим-эже, присаживаясь к нам поближе.
Мы молча, вопросительно смотрели на Момуна. Он взглядом указал нам на мать: дескать, она всё скажет.
Аим-эже вытерла концом длинного рукава платья пот с морщинистого лба и внимательно оглядела нас:
— Миленькие мои, знаете, зачем я пришла?
Конечно, мы не знали. Откуда же нам знать? Мы молчали.
— Я пришла сказать вам одну новость: Момун уезжает в пионерлагерь.
Мы оживились.
— В лагерь? — переспросил Кенеш, как будто не веря.
— Да, сегодня утром пришёл председатель Сеи́т и дал путёвку. «Отправь, говорит, сына в лагерь».
Мы с завистью посмотрели на Момуна. Он скромно улыбнулся.
— А как же Пеструха? — вырвалось у меня.
— Об этом я и пришла посоветоваться с вами, мои миленькие.
— С нами?! — Я удивлённо взглянул на Кенеша.
Кенеш вскинул глаза на Эркина, и все мы уставились на Аим-эже.
— С нами советоваться?
— Да, мои милые кутята. Если не с вами, то с кем же? Вы друзья Момуна. От вас зависит, поедет он в лагерь или нет. Я знаю, что вы его любите, уважаете. Что вы скажете, мои светики?
Ну и дела! Эта новость поставила нас в трудное положение.
Я взглянул на Кенеша и Эркина, но они ожидали моего ответа. Аим-эже и Момун тоже смотрели на меня.
Я опустил голову.
— Ну, Кимсан, ягнёнок мой, скажи ты! — Аим-эже обратилась прямо ко мне. — Ты можешь нам помочь?
— У меня есть своя корова… — пробормотал я еле слышно.
— Ну что же? Пеструха будет второй. Ведь можно пасти и двух коров одновременно.
— Мм… Не знаю…
Аим-эже повернулась к Кенешу:
— А ты, Кенеш-джан?
Но он стал внимательно разглядывать дырку на своём башмаке.
— А ты, Эркин?
Эркин тоже уставился на свои разодранные сандалии.
Наступила неловкая тишина.
— Сами знаете, миленькие мои, — снова стала просить Аим-эже, — у нас, кроме Момуна, пасти корову некому. Пасла бы я сама, но тогда не смогу работать в колхозе. Неужели вы не поможете нам?..
Эх, разве мы не друзья Момуна, разве не понимаем, какое счастье поехать в пионерский лагерь!
Но… всё равно мы не проронили ни слова: ведь у них была не простая корова, а Пеструха!
— Ребята! Кимсан, Эркин, Кенеш! Скажите же что-нибудь! — не выдержал Сапар.
— Помолчи лучше! — набросились мы на него. — Если хочешь знать, Пеструха — самая противная корова. Ты сперва попаси её, а потом говори.
— Но ведь Момун пасёт её?
— Хм, Момун… Так ведь это его корова.
Аим-эже, видимо, потеряла всякую надежду. Она вздохнула и поднялась:
— Момун-джан, что теперь будем делать?
— Мама, я не поеду в лагерь.
Ох как нам было стыдно в эту минуту!
— А путёвка? Неужели вы вернёте её? — волновался Сапар. — Эх, всё из-за одной коровы… Ребята! Давайте вместе возьмёмся пасти Пеструху?
— Ваш гость говорит правильно! — оживилась Аим-эже. — Если возьмётесь все четверо, вам совсем не будет трудно, мои миленькие. Всего одна корова…
Я не знал, что делать, и взглянул на Кенеша и Эркина. А они ждали, что скажу я.
Все смотрели на меня. «Они надеются только на меня…» Честно признаться, мне почему-то было приятно так думать.
— Ну как, согласны?
— Ну ладно! — Я махнул рукой.
Момун улыбнулся во весь рот.
— Давно бы так, мой кутёнок. Стало быть, договорились, миленькие мои…
Момун снова широко улыбнулся — так он был доволен. Мы тоже улыбались.
Пеструха и её новый пастух
Луг, где мы пасём коров, широкий. Он весь зарос травой, которая у нас называется пальчаткой. Луг тянется от нашего аила и одним краем доходит до канала, а другим упирается в железную дорогу. Стальные рельсы проходят посреди колхозных полей.
Наши коровы с удовольствием щиплют сочную траву и никогда не остаются голодными.
Сегодня, как и всегда, мы пустили своих коров на луг, а сами принялись за игру. Но вдруг Сапар стал рвать траву. Мы не понимали, зачем ему трава.
— Что с ней будешь делать? — спросил я.
— Дам Пеструхе, — ответил он. — Сегодня она голодная, ведь её на луг пригнали поздно.
Мы расхохотались.
— Что тут смешного? — огрызнулся Сапар, но всё-таки бросил рвать траву. — Знаете что, — продолжал он, — мне нравится пасти корову, но у нас коровы нет. Фрунзе — большой город, там коров не держат. А так хочется пасти…
Не успел я и слова сказать, как… Говорил же, что Пеструха самая глупая на свете корова! Ну разве я не прав? Вон она, подняв хвост трубой, уже носится по лугу.
— Ну, начинается! — невесело буркнул Кенеш, ковырнув пальцем свой курносый нос.
— Почему она ни с того ни с сего начала бегать? — изумился Сапар.
— Да ничего особенного, от оводов спасается.
Пеструха метнулась в сторону аила, за ней понеслись и остальные коровы. Теперь уже не посидишь.
— Гейть! Вернись, Пеструха!..
Мы побежали за коровами вдогонку.
Я знал, что Пеструха всё равно не повернёт назад. А догнать её… Никто не сможет её догнать. Поэтому мы не стали за ней гоняться и вернули только наших коров.
— А Пеструха? Что теперь с ней будет? — забеспокоился Сапар.
— Сама придёт на свой двор, — ответил Кенеш.
— А почему вы её не вернёте? Ведь она не наелась. До полудня ещё далеко.
— А что мы можем сделать? Она всё равно не дастся, — ответил я.
— Но её можно обратно пригнать из аила?
— Э-э, чего придумал, ещё не хватает, чтобы всем вернуться в аил!
— А как же быть? Мы ведь обещали Аим-эже пасти её корову?
— Да это ты нас уговорил! — закричал Эркин и шмыгнул носом.
— Да, да, ты вмешался, — поддержал я Эркина. — А то мы отказались бы.
— Эх, вы!.. Друзья называется… — Сапар посмотрел на нас уничтожающим взглядом и пошёл по дороге в аил.
Мы переглянулись.
— Что он, за Пеструхой пошёл? — спросил Кенеш.
— Кто его знает! — Я пожал плечами.
Через полчаса на дороге показалось два силуэта.
— Это Сапар Пеструху гонит! — сообщил Эркин. — Если Пеструха будет пастись рядом с нашими коровами, она снова начнёт бегать и беспокоить их.
— Знаете что? — обратился я к своим друзьям. — Мы не будем пасти Пеструху вместе с нашими коровами. Пусть Сапар пасёт её отдельно где-нибудь подальше. Правильно?
— Вот это здорово! — Эркин захлопал в ладоши.
Кенеш заулыбался.
— А как мы скажем об этом Сапару? — спросил Эркин.
— Скажешь ты, — ответил я.
Он вытаращил свои раскосые глаза.
— Почему я? А ты сам?
— Мне неудобно. Сапар — мой гость. А для тебя он никто. Согласен?
Тут подошёл Сапар. Он был усталый, вспотевший. Штанины брюк подвернул до самых колен. Ботинки его остались чистенькими, он держал их в руке. Видно, переходил арык вброд. Мне показалось, что в его глазах были слёзы.
— Что случилось, Сапар? — спросил я.
Он сел, опустил штанины.
— Я прихожу, а этот ваш хромой дядька раскричался… Грозится, вовсю ругает Аим-эже.
— А, это Бореба́й-аке́, колхозный сторож. Что, Пеструха забралась в хлопок?
Мы хорошо знали Боребая-аке и побаивались его. Не раз наши коровы попадались в его руки.
— Да она съела всего два стебелька, — ответил Сапар. — Из-за этого он так ругал Аим-эже…
Эркин сделал мне знак глазами: мол, сказать Сапару или нет, о чём мы договорились? Но в эту минуту Сапар показался мне таким хорошим. В чём он провинился перед нами?
Пропажа коров, или Украденная камера
С коровами у нас бывают две неприятности. Первая — когда они разбегаются из-за оводов. Носишься за ними во всю прыть, устаёшь, обливаешься весь потом, переживаешь… Словом, мучение.
А вторая неприятность, думаете, полегче? Нет, тоже мучение. Только ты заигрался или начал купаться, как коровы уходят на колхозное поле. Думаете, они успевают поживиться? Как бы не так!
Колхозный сторож Боребай-аке зорко охраняет поле. Он замечает наших коров ещё до того, как они тронут хоть стебелёк, и он тут как тут на своей серой резвой лошади.
С этого момента начинаются наши страдания. Боребай-аке угоняет коров и запирает их в колхозный хлев. И теперь беда сваливается уже на хозяев коров.
Ты, конечно, как только замечаешь исчезновение коров, идёшь на колхозный двор, но там всё заперто.
Надо идти в правление. Здесь тебя встречает сам Боребай-аке.
Он впивается в тебя злыми глазками и грозно говорит: «Следуй за мной!»
Ты шагаешь за ним, поднимаешься по деревянным ступеням лестницы. Входишь в комнату и стоишь перед сердитым человеком. У него нет левой руки. Это колхозный бухгалтер Джусу́п-аке.
Он оглядывает тебя с головы до ног. Ещё пуще хмурит брови и вытаскивает из ящика стола синий толстый журнал, похожий на классный журнал нашего четвёртого «Б».
