Л. Кормчий - Юрка
Скрип дверей в сенях привлек внимание Ихтиарова. Решив, что приехал доктор, он пошел к нему навстречу, но в открывшейся двери столкнулся с Василием. Стараясь не шуметь, таможенник боком протиснулся в комнату.
– Не нашел еще, барин! – вполголоса сообщил он, вертя в руках шапку.
– Кого не нашел? – изумился Ихтиаров.
– А Юрку! – подняв недоумевающий взор на него, пояснил Василий.
Александр Львович несколько смутился. Ему стало совестно, что он успел уже позабыть о спасителе сына, и, чтобы сгладить свою невольную вину, проговорил:
– Я о докторе думал… А куда же делся мальчик?
– Путается где-нибудь… Поди сейчас-то не найдешь… Так завтра прикажете?
Ихтиаров вспомнил о своей просьбе задержать Юрку до завтрашнего дня и поспешил подтвердить ее.
– Да, да, пожалуйста! Я завтра приеду.
Василий улыбнулся.
– Завтра можно. Смекаю я, где ночует он. Ночью и возьму.
– Пожалуйста. Я вам буду очень благодарен, – совершенно искренне попросил Ихтиаров.
– Ладно уж… Не извольте беспокоиться.
Василий ушел из дома вполне довольный и веселый: в его ладони была крепко зажата бумажка, полученная от Ихтиарова «авансом» за труды.
– Счастье привалило! – ухмылялся он в бороду. – Молодец Юрка. Ай да малец!
После разговора с таможенником в мыслях Ихтиарова поселился Юрка.
Поглядывая на бледное личико сына, Александр Львович невольно подумал, что видит он его только лишь благодаря самоотверженности маленького полубездомного бродяги.
«Кто знает, если бы не этот Юрка, то, может быть, теперь баграми ловили тело Саши», – пронеслась мысль, обдавшая отца дрожью ужаса.
И благодарность к Юрке охватила его душу, теплая, нежная благодарность.
«Славный, милый мальчик, – подумал он, – благородная душа!»
Он вспомнил исчезновение Юрки с места происшествия. Так исчезают только лишь глубоко благородные натуры, скромные герои, не ждущие благодарностей за свой подвиг. Благородство это поразило Ихтиарова. Откуда оно у этого маленького бродяги? Ихтиаров не знал истинной причины, что заставила Юрку и Федьку убраться от спасенного ими мальчика, и поэтому, конечно, должен был отнести ее за счет благородства…
Поневоле напрашивалась мысль: чем заплатить мальчику за услугу, если только можно чем-либо заплатить за спасенную жизнь?
«Он спас две жизни, а не одну, – думалось Ихтиарову. – Без Саши и мне уже незачем было бы жить. Что же я могу сделать для него?»
Ихтиаров терялся в различных планах, не находя ни одного, вполне соответствующего цели.
И чем дальше раздумывал он, тем меньше способов выражения своей благодарности «спасителю двух жизней» находил он.
Юрка стал ему вдруг дорог. Ни разу не видя в глаза мальчугана, он вместе с благодарностью почувствовал к нему приязнь… Маленький бродяга проник в сердце Ихтиарова и занял там прочное место…
Саша заснул, измученный невзгодами дня, но сон его не был спокоен: он метался и бредил недавним происшествием. По-видимому, его лихорадило, так как лицо то краснело вдруг, то снова бледнело, и тогда на лбу оседали мелкие капельки пота.
Прислушиваясь с тревогой в душе к бреду сына, Александр Львович думал в то же время о Юрке.
«Мальчик… полубродяга… – проносились отрывочные мысли. – Храбрый и самоотверженный мальчик… Ведь сам рисковал жизнью… Под баржу чуть не попал, а спас, вытащил на берег… И какое благородство! Какая скромность!.. Нет, это незаурядный мальчуган. Кто знает, может быть, эта исключительность и заставляет его бродить, искать простора своим духовным запросам…»
Появление доктора отвлекло Ихтиарова от этих мыслей. Забота о сыне снова всецело охватила его.
– Э! Можете не беспокоиться, – кончив осмотр, добродушно заметил доктор. – Опасности для здоровья никакой, за исключением маленького нервного потрясения, следы которого исчезнут через день-два. Дня три выдержите его в кровати – вот и все.
На листке записной книжки он набросал несколько строк.
– Легкое успокаивающее средство, – вручая листок Ихтиарову, добавил доктор. – Все будет прекрасно, и мы хворать не намерены.
Он с детской живостью состроил Саше веселую гримасу, на которую тот, однако, даже не улыбнулся.
– А можно ли его домой перевезти, в Ораниенбаум? – спросил Ихтиаров.
– Хоть на Северный полюс! Маленькие предосторожности: карета, теплое платье не лишни.
Веселая уверенность доктора, с которой он говорил о здоровье Саши, точно тяжесть сняла с души Ихтиарова. Он крепко пожал на прощание руку врача.
Через несколько минут вернулся и студент с охапкой белья и платья для Саши. Бывшего утопленника одели, причем он как-то странно безучастно относился ко всему, что с ним ни делали. Видно было, что мальчик чувствовал себя скверно: глаза помутнели, словно дыхание ужаса в борьбе со смертью сдунуло с них обычную живость, потушило веселые огоньки.
Равнодушно и молча уселся он в карету, или, вернее, улегся в возможно удобном положении на коленях отца.
В Ораниенбаум прибыли под вечер.
Часам к десяти Саша почувствовал себя лучше: лихорадка прошла, и он заснул ровным, спокойным сном.
Успокоился тогда и Александр Львович.
Он сидел на террасе в обществе Эммы Романовны и студента. Виктор Петрович был мрачен и неразговорчив, но зато немка говорила без умолку.
Ее сильно взволновала история с Сашей, и она не могла успокоиться.
– Ужасно! – говорила Эмма Романовна, правой рукой разливая чай, а левой поправляя пенсне, ежеминутно сваливавшееся с носа. – Я не могу прийти в себя. Подумать только!
Она говорила с легким, чуть заметным акцентом, придававшим какую-то беспомощную мягкость словам, и благодаря этому ее речь всегда казалась странной, какой-то вкрадчивой, располагающей к себе.
– Но, однако, хороши и вы! Двое мужчин… Плавать умеете… Разве можно так растеряться!
– Бывает, Эмма Романовна, бывает, – слабо защищался Александр Львович. – Я думаю, что если бы тонул не мой сын, а кто-нибудь посторонний, то я бы так не растерялся и нашел бы средство, как спасти его… Но сын, это – другое дело… Тут соображение отсутствует… Да, тут дело совершенно иное. Правда, Виктор Петрович?
– Не знаю, – угрюмо отозвался студент. – Дубиной я оказался в этом случае… Вот и все…
Ихтиаров засмеялся.
– Это вы слишком… Нет, Виктор Петрович, сегодняшний случай доказывает, что вы слишком любите Сашу… Вот и только.
– По мне, как хотите, так и думайте. Я же лично… с сегодняшнего дня не в состоянии уважать себя. К тому… Юрке… я питаю, во всяком случае, больше уважения…
Он почти сердито отхлебнул из стакана чаю.
– Мы растерялись, словно дети. Да что я говорю «дети»! – продолжал Виктор Петрович: – Ребенок – тот поступил хладнокровнее…
Эмма Романовна не преминула сказать несколько теплых слов по адресу спасителя.
– Славный, должно быть, мальчик, – закончила она, – хоть и уличный…
– Да, – согласился задумчиво Ихтиаров. – Я и Саша – мы обязаны ему по уши. Ведь он спаситель двух жизней!.. Кто знает, что бы случилось, не окажись этого маленького героя… Не удивительно, если я, не видя его, почувствовал к нему особую симпатию, – точно про себя продолжал Ихтиаров. – И я, право, не знаю, что могу сделать для него, чтобы хоть сколько-нибудь отблагодарить его… Прямо затрудняюсь.
Студент вскинул на него глазами.
– Я бы на вашем месте нисколько не затруднялся бы. Я сделал бы все, – отвечая на вопросительный взгляд Александра Львовича, продолжал он, – чтобы скрасить жизнь этого мальчугана. Не думаю, чтобы ему сладко жилось. Я бы постарался вырвать его из окружающей его обстановки. Одним словом, за жизнь сына я дал бы ему возможность тоже жить…
– То есть, иными словами, вы взяли бы его к себе, усыновили бы его?
– Понятно!
Эмма Романовна посмотрела сквозь пенсне строгим каким-то взглядом.
– Я думал об этом, – заметил Ихтиаров. – Однако затрудняюсь еще прийти к какому-нибудь заключению.
Виктор Петрович пожал плечами.
– Тут и думать-то нечего…
– Что вы, что вы! – перебила Эмма Романовна. – Как нечего думать? Не забудьте, что у Александра Львовича имеется сын, на которого общество уличного мальчика может повлиять не совсем желательным образом… Вы это упускаете из виду.
– Ничего я не упускаю из виду… Я даже помню, что не будь этого «уличного», как вы выражаетесь, мальчика, то сегодняшнее приключение могло бы скверно закончиться для сына Александра Львовича…
– А по-вашему, раз бродяга спас Сашу от смерти, то отсюда следует, что он должен погубить его нравственно? Я бы на месте Александра Львовича никогда бы не решилась рискнуть благополучием сына… Нет!
Эмма Романовна так энергично потрясла головой, что пенсне упало с ее носа и повисло на шнурке, продернутом за ухом.
– Эх, оставьте, Эмма Романовна, – с досадой отмахнулся студент, словно отбиваясь от шмелей, готовых впиться в его лицо. – Бросьте! Прежде чем говорить об «уличных» мальчишках, следует поближе познакомиться с ними… Среди них имеются такие «бродяги», в которых вы найдете хороших задатков вдвое больше, чем у иного благовоспитанного ребенка.
